Полина Дашкова - Легкие шаги безумия
В вестибюле Регина налетела на горничную.
— Женщина! Вы куда? Вы как сюда попали? — Горничная преградила ей путь.
— Молодец, Галочка, — потрепала ее по щеке Регина, — проявляй бдительность и впредь. Только, пожалуйста, никогда ни к кому не обращайся «женщина». Это невежливо.
Сорвав с головы черную вязаную шапочку, Регина тряхнула своими холеными волосами цвета спелой пшеницы и спокойным шагом проследовала к себе в кабинет.
— Регина Валентиновна, простите, я вас не узнала, — испуганно шелестела губами горничная ей вслед.
Запершись в кабинете, Регина скинула с себя жалкие одноразовые тряпки, под которыми было тонкое французское белье. Его она сняла уже в маленькой кабинетной душевой, осторожно и бережно. Стоя под горячим душем, она смывала с себя все запахи и звуки этого грязного, хамского города.
Ей вдруг вспомнилось, как лет пятнадцать назад один из ее пациентов, крупный чиновник из аппарата ЦК КПСС, жаловался, что постоянно ему снится один и тот же кошмарный сон: будто он едет в метро в час «пик», потом стоит в нескончаемой очереди в гастрономе за докторской колбасой, потом несет кусок этой бумажной серо-розовой колбасы в нитяной сумке-авоське. А под ногами хлюпает безнадежная гнилая слякоть, и войлочные боты, которые называют «прощай, молодость», промокли насквозь.
Конечно, за пятнадцать лет Москва стала совсем другой. Нет очередей, колбасы навалом, но все равно ощущение хамства и грязи осталось. Магазинное изобилие и мчащиеся шикарные иномарки только подчеркнули и обострили его…
Выключив воду, Регина стянула с головы непромокаемую шапочку, закуталась в пушистую махровую простыню. «Что теперь? — думала она. — Попробовать вариант с ядом? Но сейчас это вдвойне опасно. А может, переждать? Может, пока вообще ничего не стоит предпринимать?»
И тут послышался осторожный стук в дверь.
— В чем дело? — спросила она недовольно.
— Регина Валентиновна, — раздался за дверью испуганный голос секретарши Инны, — Вениамину Борисовичу нехорошо. К нему пришел какой-то журналист, вам лучше зайти в зал прослушивания.
— Сейчас иду! — Регина выхватила из шкафа первое, что попалось под руку, надела на голое тело клетчатую шотландскую юбку и толстый белый свитер ручной вязки. Сунув голые нога в мягкие замшевые туфли без каблуков, она мельком взглянула в зеркало, провела щеткой по волосам и быстро вышла из кабинета.
Веня был бледен как смерть. Руки его тряслись. Он стоял в узком проходе между стульями с открытым ртом и не мог произнести ни слова.
Тут же, у сцены, сидел темноволосый парнишка лет двадцати пяти, с приятным умным лицом. Регина отметила мельком, что парнишка этот совсем не похож на журналиста, занимающегося поп-музыкой. Ни серьги в ухе, ни длинных волос, никаких двусмысленностей в одежде. Дорогие джинсы, аккуратный темно-синий свитер, чистая добротная обувь.
— Здравствуйте, — поднялся он навстречу Регине и протянул руку:
— Георгий Галицын, журнал «Смарт».
Регина вздрогнула, но на рукопожатие ответила. И тут же увидела, что в левой руке парень держит маленький диктофон.
— Веня, в чем дело? — Она подошла к мужу вплотную.
— Я… Мне стало нехорошо, — выдавил он, с ужасом глядя Регине в глаза.
— Мы просто разговаривали, — мягким извиняющимся голосом стал объяснять Галицын, — Вениамин Борисович сам назначил мне встречу. Может, вызвать врача?
— Сколько кассет вы успели записать? — быстро спросила Регина.
— Одну.
— Отдайте ее мне, пожалуйста.
— Почему? — удивился журналист. — Там записан обычный разговор, мы говорили о Тобольске. Я могу дать вам прослушать.
— Вы мне отдадите эту кассету и уйдете отсюда, — сказала Регина с вежливой улыбкой.
— Да пожалуйста! — пожал плечами Галицын. — Если вы считаете, что ваш муж мог сказать что-то неприличное, возьмите. — Он вытащил из диктофона микрокассету и протянул Регине.
— Не обижайтесь, молодой человек, — смягчилась она взяв кассету у него из рук и спрятав в карман юбки, — Вениамин Борисович сегодня не в том состоянии, чтобы давать интервью. Я знаю ваш журнал. Будет лучше, если вы придете в другой раз. Вениамин Борисович с удовольствием ответит на ваши вопросы. А сейчас — всего доброго. Извините.
Галицын быстро вышел из зала.
Кассета, которую он отдал Регине, оказалась чистой.
* * *— Деточка, так нельзя. Выкидывать хорошую коляску только потому, что у нее отвалились колеса, — это транжирство. — Вера Федоровна чинно уселась на кухонный диванчик и повела плечами:
— Опять у тебя сквозняк.
— Вера Федоровна, хотите гречневой каши с грибами? — спросила Лена.
— Хочу. Но ты мне зубы не заговаривай. Лизонька, а ты куда смотрела?
— Коляска совсем сломалась, — вздохнула Лиза и отправила в рот ложку гречневой каши с шампиньонами, — но ты, баба Вера, не грусти. Я уже большая девочка, я буду ножками ходить. Хочешь, я покажу тебе мою обезьянку?
Лиза слезла со стула и побежала в комнату.
— Можно было отдать в ремонт. Куда ты мне так много кладешь? Я не люблю на ночь наедаться.
— Вера Федоровна, но Лиза правда уже может ходить по улице. Скоро станет сухо. Рано или поздно все равно пришлось бы эту коляску выбросить, — оправдывалась Лена, ставя перед ней тарелку.
— Тебе бы все выбрасывать! А вдруг вы с Сережей на второго ребенка решитесь? Что же, опять новую покупать? Такая отличная была коляска, немецкая, удобная, легкая.
— Баба Вера, смотри, какая у меня обезьянка! — закричала Лиза, вбегая в кухню. — Мы возьмем ее с собой в домодых, она там будет со мной вместе спать и кушать.
— Как ее зовут? Ты уже придумала ей имя? — спросила Вера Федоровна, рассматривая игрушечного зверька.
Раздался звонок в дверь. Взглянув в «глазок», Лена увидела Гошу Галицына.
Пока он снимал ботинки, в прихожую выбежала Лиза.
— Привет! — важно сказала она.
— Привет, ребенок. Как у тебя дела?
— Хорошо. У нас сегодня коляска сломалась. — Лиза побежала назад в кухню с криком:
— Баба Вера! Я назову обезьянку Гоша!
— Это кого же ты хочешь назвать в мою честь? Покажи. — Гоша вошел в кухню, поздоровался с Верой Федоровной и сел рядом с ней на диванчик. — Ну, в общем, я не против, — сказал он, взглянув на обезьянку, — очень симпатичный тезка.
— Гоша, это не тетка, это игрушечная обезьянка, — серьезно возразила Лиза.
Гоша подробно объяснил ей значение слова «тезка», Лиза слушала и важно кивала.
— У обезьянки Гоши-тезки был еще маленький стульчик, кроватка и посудка. Мы с мамой купили, — сообщила Лиза, когда он закончил, — но коляска о-очень сильно сломалась.
— Как это? — не поняла Вера Федоровна.
— Коляска сделала так, — Лиза глубоко вдохнула и выкрикнула во все горло:
— Ба-бах! Мы с мамой упали, а потом толстый дядька хотел взять меня на ручки. А я плакала.
— Ой, Лизонька, я совсем забыл! — Гоша вышел в прихожую и вернулся через минуту, держа в руках маленький набор пластмассовой игрушечной посуды в пластиковой упаковке — Смотри, как раз для твоей обезьянки.
— Спасибо! И ложечки есть, и чашечки! Открой скорей.
— Лена, я не поняла, — строго спросила Вера Федоровна, — что у вас сегодня произошло?
— Ничего, Вера Федоровна, — Лена поставила перед Гошей тарелку с кашей, — я же сказала, коляска сломалась прямо на ходу, я поскользнулась и упала, Лиза вместе со мной. Сейчас очень скользко.
— А куда делись игрушки, вы ведь сегодня утром ездили в магазин?
— Все рассыпалось, потонуло в грязи.
— А что за «толстый дядя»?
— Прохожий помог подняться.
— Ох, темнишь ты, девочка моя, — покачала головой Вера Федоровна. — Ладно, мы с Лизой пойдем спать. А вам выезжать через полчаса, встречать американца.
* * *— Я был сегодня у Волкова, — сказал Гоша, когда они сели в машину, — знаешь, все так странно получилось. Я наконец дозвонился. Он назначил мне встречу у себя в офисе. У него потрясающий зал. Представь — шикарный офис, все сверкает, горничные, охрана, а зал для прослушиваний — как в каком-нибудь старом Доме пионеров. На стенах горны и барабаны намалеваны, стулья занозистые, скрипучие, все обшарпанное, ветхое. Я стал задавать ему вопросы — про детство, про маму с папой. Потом про юность. Он говорил вяло и скучно, я решил его подогреть, когда мы дошли до комсомольской молодости, спросил, а помнит ли он, как парился в ведомственной бане с группой журналистов из Москвы, как пил с ними водку и жарил шашлыки ночью на берегу Тобола. И тут с ним что-то произошло. Он резко побледнел, на лбу выступил пот, руки затряслись. Смотрит на меня выпученными глазами и спрашивает: «Кто вам рассказывал это?»
Я отвечаю, что рассказывала моя начальница и близкая подруга Елена Николаевна Полянская. Вы, говорю, наверняка ее помните. И тут он как заорет на весь офис: «Нет!» Сразу влетела секретарша, потом прибежала жена, потребовала, чтобы я отдал кассету. А я как раз перед этим вставил новую, чистую. Вот ее и отдал. Хочешь послушать?
