Фредерик Тристан - Загадка Ватикана
— О, — жеманно воскликнула она, — какой герой! Какие могучие мускулы, какая сила! Можно мне присесть возле тебя, хотя бы на один миг?
— Девушка, — вскричал епископ, — уходи прочь! Не надоедай!
— Ни в коем случае, — возразил Базофон. — Садись. Пришло время веселиться. Ты умеешь петь? Или танцевать?
— Я потанцую.
И она позвала двух музыкантов.
— Об этом и речи не может быть! — запротестовал епископ.
— Христос любил песни и празднества, — не согласился с ним Базофон.
И, хлопая в ладоши, он задал ритм музыкантам, а потом и девушке, которая к великому восторгу трапезничающих начала импровизированный танец. Однако попугай прыгнул на плечо юноши и зашептал ему на ухо:
— Я, Гермоген, говорю тебе: ты поступаешь неправильно! Тысячу раз неправильно!
— Замолчи! — отвечал ему Базофон, легонько стукнув его по клюву, что страшно оскорбило птицу.
— Меня, лучшего из учеников Гермеса, превратили в это нелепое существо! И мне еще грубит этот юнец! Какой позор!
— Успокойся, — сказал ему Брут, превращенный в осла. — Ты ведь хорошо знаешь, что утро приходит только после ночи. Смирись со своим положением. Ты выйдешь из него возвеличенным.
Но Гермоген не мог удовлетвориться этой философией. Он с тревогой спрашивал себя, настанет ли день, когда он обретет свой человеческий облик. Ведь он обязан добраться до Вифинии, чтобы встретиться там с наместником Каем Плинием и уговорить его выступить против фанатизма последователей Христа. И вот сейчас он находится среди этих подлых пожирателей мертвого бога, он, который из хозяина Базофона превратился даже не в его слугу — в его попугая!
А между тем молодая женщина, атаковавшая сына Сабинеллы, с каждой минутой все больше и больше затягивала его в свои сети. Черт Абраксас словно в воду глядел — вот в чем была ахиллесова пята нашего героя. И когда танцы окончились, парочка удалилась в комнату, расположенную рядом с залом, где состоялся пир.
— Господин Христос! — воскликнул Параклет. — Ваш Сильвестр готов угодить в ловушку, которую ему подстроил Ад!
— Каким образом?
— Эта эфиопка — чудовище! Посмотрите, что у нее внутри. Там больше гноя и червей, чем в навозной куче! Ваш светоч Фессалии собирается предаться разврату!
— Пусть этот дурачок наберется больше разума. Вам известно, что спирохета — возбудитель умственной активности?
— Но ведь это зло!
— Что вы об этом знаете? Болезнь, конечно же, исходит от Змея. Но странным образом человеку удается превращать грязь в высокую материю. Я верю в эту его способность.
Решительно, Святой Дух все меньше и меньше понимал это свое второе «я», которое сто лет тому назад сошло на Землю, чтобы спасти род человеческий, с тех пор оставшийся таким же заблудшим и развращенным.
— Ах, — вздохнул нунций, — как хорошо, что вы меня предупредили, что эта часть представляет собой исламский памфлет!
— Обратите внимание, — заметил отец Мореше, — что мысль об этой порче Сильвестра посредством заражения венерической болезнью исходит от дьявола и что Христос желает обратить зло в добро, расстраивая таким образом планы Лукавого.
— Не только это! — подчеркнул Сальва. — Абраксас — имя гностическое. Здесь умышленная путаница между гностицизмом и Злом. А ведь ислам утверждает, что христианство — это смесь гностицизма и язычества, не так ли?
В эту минуту швейцарский гвардеец доложил о прибытии комиссара Пепини, который, войдя, по-военному отдал честь, щелкнув каблуком о каблук, и остановился на почтительном расстоянии. Выражение лица у бывшего офицера карабинеров было грустное и торжественное.
— Монсеньор, святой отец, господин профессор, примите мои приветствия и извините, что я так неожиданно вторгаюсь в ваше ученое общество, но я должен исполнить свой печальный долг и сообщить вам очень прискорбную новость.
— Говорите, — сказал нунций, которого раздражало многословие комиссара.
Словно актер в последнем акте драмы, гость приблизился на шесть шагов и произнес таким выразительным шепотом, чтобы каждый мог его услышать.
— Профессора Стэндапа нашли.
— Правда? — воскликнул прелат. — Продолжайте, пожалуйста.
— Нашли его труп. В Варшаве. Ужасное событие. Посольство Великобритании…
— Вот этого я и боялся, — сказал Сальва, направляясь к застекленной двери, выходящей в сад.
Нунций дышал с трудом и, по-видимому, молился, пока Пепини объяснял на своем причудливом полицейском жаргоне, что итальянская полиция получила это известие из Скотланд-Ярда, предупрежденного о случившемся британским посольством в Польше. Труп профессора был обнаружен на пустыре, прилегающем к руинам бывшего гетто. Несчастный был задушен металлическим тросиком. При нем были все его деньги. Значит, это не было убийство с целью ограбления.
— Конечно же, нет! — воскликнул Сальва, оборачиваясь. — Видишь, Мореше, как правильно мы поступили, что так быстро покинули Польшу. И как я угадал, сказав, что все, кого мы там встречали, были зловещими соучастниками. Нет ничего более мерзкого, чем заговор людей, которые находятся в тени. Никто из них по отдельности не виновен, а коллективно виновны все: и главарь, который разработал стратегию, и убийца, затянувший тросик на шее жертвы. Бедный Стэндап, он так проницательно разгадал, что за этой папкой что-то кроется, так умело поднял уже наброшенную сеть! Но ему и в голову не могло прийти, что смерть подстерегает его в конце предпринятого им расследования по той страшной и простой причине, что он, сам того не осознавая, нарушил планы убийц, готовящих покушение на Святейшего Отца.
— Что вы сказали? — воскликнул Караколли. — Неужели эти заговорщики действительно намереваются убить папу?
— Именно так. Ведь чтобы успешно совершить покушение на жизнь Иоанна Павла II, надо точно выбрать тот момент, когда он будет особенно уязвим. Нужно иметь достаточную информацию о его перемещениях, чтобы заблаговременно и во всех подробностях разработать план действий. Поэтому они и завербовали секретаря, приближенного к папе, который передавал необходимые сведения коммунистическим агентам посредством папки В-83276. Естественно, что как только мы обнаружили документ, эти агенты бежали в Польшу, а секретарь скоропостижно скончался. Стэндап же мешал им, и его убили. Нас, отца Мореше и меня, ожидала та же участь, если бы мы спешно не покинули Варшаву.
— Удивительно! — воскликнул комиссар, забыв свой обычный почтительный тон.
— По крайней мере, в настоящее время Святейший Отец в безопасности, — заключил Мореше.
Лицо профессора выражало несогласие. Папа-поляк угрожал расшатать стабильность коммунистической системы. Поэтому для Москвы было очень важно убрать его как можно раньше, чтобы затормозить процесс освобождения, который незаметно набирал обороты по ту сторону железного занавеса. Но был ли папа единственной мишенью?
— Я желал бы встретиться с кардиналом Катальди, — заявил Адриан Сальва. — Ведь отец Штреб, которого нашли отравленным, был его секретарем, не так ли? Если я не ошибаюсь, этот прелат очень близок к Иоанну Павлу II?
— Друг с давних времен, — объяснил Караколли. — Катальди был нунцием в Варшаве.
— И подумать только, что Жарри в своем фарсе «Король Убю» заявляет, что Польши нигде нет. Я ее встречаю повсюду, — сказал Сальва.
В тот же вечер кардинал принял наших исследователей в своем личном кабинете, за несколько шагов от административных помещений, отведенных службе внешних отношений Церкви. Это был человек высокий, дородный, с внешностью крестьянина, но с пронзительным взглядом директора процветающей фирмы. Нунций представил ему Мореше и Сальва.
— Отец Мореше, — произнес высокий сановник, — я очень ценю ваши труды по палеохристианской иконографии. Что касается вас, профессор, то меня уверяли, что вы являетесь большим знатоком Китая. Тайвань был моей первой епархией. Епархией незначительной, но я провел там поистине незабываемые годы.
— Ваше Высокопреосвященство, — начал Сальва, — вы, безусловно, догадываетесь о цели нашего визита.
— Кончина моего секретаря, я полагаю…
— Именно так. Он не казался вам подозрительным?
— Господи, как я могу ответить вам утвердительно, не нарушив обычая не говорить плохо о покойниках? Весьма вероятно, что отец Штреб покончил с собой, и если это подтвердится, будет настоящий скандал.
— А если это было не самоубийство?
— Господи! Вы намекаете, что его отравили?
— Ваше Высокопреосвященство, — заговорил Сальва после паузы, во время которой он внимательно наблюдал за своим собеседником. — Я должен сообщить вам или подтвердить, что отец Штреб имел подозрительные политические связи.
Кардинал Катальди воспринял эту новость без удивления, но был явно взволнован. С самого начала аудиенции его левая рука играла нагрудным крестом, а правой он что-то машинально рисовал на листе бумаги. После минутного размышления он сказал, посмотрев на Сальва понимающим взглядом:
