Марина Серова - Кризис жанра
— Сто миллионов! — закричал Глеб в истерике. — Я дам тебе половину!
— Какие сто миллионов? — выразила я заинтересованность, остановилась, медля делать укол.
— Наследство Александра. Если поможешь его получить, я отдам тебе половину, — с жаром пообещал он.
— Ха-ха-ха, — с интонацией робота спокойно сказала я, готовая вот-вот всадить иголку.
— Подожди! Подожди! У меня у самого есть деньги. Не делай этого! — взмолился Глеб пуще прежнего. — Я заплачу!
— У тебя что, деньги с собой? — с недоверием спросила я и предупредила: — Учти, у меня большие запросы, и одним контейнером «из заднего прохода» тебе не обойтись.
— Нет, деньги в банке, — хрипло прошептал Глеб. — В камере хранения на вокзале пластиковая карточка. На ней двести тысяч. Это задаток. Остальные снимешь со счета. Уверен, ты сможешь.
— Продиктуй мне номер счета, номер ячейки, ну, все, что надо, короче, и останешься жив, — пообещала я, — если, конечно, ты не врешь. Иначе я вернусь и сделаю все в десять раз больнее.
— Нет, нет, я не вру, клянусь, — горячо заверил Глеб. Он продиктовал информацию, которую я требовала, и вздохнул с облегчением.
— Не расслабляйся, я все равно тебя убью, — жестоко огорчила я его. — То, что ты будешь жить, я немного приукрасила, имея в виду, что будет жить твой бессмертный дух, а тело отойдет земле.
— Ах ты, тварь, — прошипел Глеб, зеленый от ненависти, — чтоб ты сдохла!
— Сначала ты, — улыбнувшись, я вонзила иглу ему в руку.
— Подожди-и, — взвизгнул Глеб тоненько, — что мне еще сделать? Я все сделаю! Только не убивай!
— У меня есть с собой видеокамера, — сказала я, глядя ему в глаза, — если признаешься во всем перед ней, то будешь жить.
— Да, тогда я заживо буду гнить в тюрьме до конца дней! — воскликнул он с выражением безысходности на лице. — Уж лучше смерть!
— Ладно, — плавным нажатием я ввела препарат ему в вену.
— Ах ты, паскуда! — заревел Глеб, дергаясь. — Будь ты проклята! Проклята! — в дело пошел трехэтажный мат.
— Может, ощущение близкой смерти очистит тебе разум, не знаю, — вздохнула я, роясь в кармане черной легкой куртки на липучках. Наконец я нащупала пузырек и, вытащив его, продемонстрировала Глебу: — Прикинь, совершенно случайно у меня оказалось противоядие.
— Пошла на хер, сука! — прохрипел Глеб, краснея и покрываясь потом. Раствор, используемый в условиях низких температур для повышения температуры тела бойца, начинал действовать. Я знала, что Глеб в эту минуту чувствует раскаленную печку внутри себя.
— Как ощущения, господин живой мертвец? — оскалилась я. — Не мерзнешь ли? Может, одеяло подоткнуть? — И посмотрела на часы: — Да — времени у тебя в обрез. Советую помолиться до того, как из глотки полезут куски легких.
— А-а-а, тварь, тварь! — орал Глеб в исступлении. — Я убью тебя!
— Нет, не убьешь. Может, поспорим? — спокойно пробормотала я, поднимаясь с кровати. — Наверное, я пойду. Сейчас по ночному каналу будет хорошая комедия. Оставаться тут у меня нет никакого желания. Еще ночью потом приснится! Бррр, — я поежилась.
— Стой! Дай мне противоядие, и я все расскажу, — попросил жалобно Глеб, обливаясь потом. — Женя, пожалуйста.
— Сначала скажи, потом получишь противоядие, — отрезала я, сохраняя на лице каменное выражение.
— Но я же сдохну раньше! Дай, мать твою, противоядие, стерва, и вот тебе слово вора, что все скажу! — завопил, выходя из себя, Глеб.
— Засунь себе свое слово знаешь куда? — спросила я угрожающе. — Сначала все расскажешь на камеру, потом получишь противоядие, и никак иначе! Часы тикают!
— Да, да, хорошо! — яростно закивал Глеб. — Включай свою байду!
В несколько секунд я установила на табуретке, поставленной на стол, видеокамеру, настроила ее.
— Давай, засранец, мы в эфире. Назови для начала свое настоящее имя, представься, кто ты есть, ну, и дальше…
— Я — Глеб Юрьевич Корноухов… — начал Глеб свое повествование. Рассказ поминутно прерывался выкриками, что ему кажется, что он уже умирает и надо бы вколоть противоядие, или что у него уже кишки наружу лезут. Я орала на него, чтобы не гнал пургу и говорил дальше.
— Пока ты говоришь, я не заинтересована в твоей смерти.
Вся исповедь заняла пятьдесят шесть минут. Я узнала много интересного из жизни бандита. Например, как он нашел для смены личности подходящую кандидатуру, некоего Рашида, который как-то подошел к нему на улице в Москве и предложил за небольшое вознаграждение выполнить любую работу. После разговора по душам за парочкой бутылок водки Глеб уверился в правильности своего выбора. Он придушил пьяного собутыльника, забрал документы, а тело сжег в топке одной из котельных, где работал его человек. Идея похитить воровской «общак» пришла к Глебу, когда он понял, что хорошим он не кончит. Шла война между группировками за передел сфер влияния. Каждый день его корешей отвозили в морг, причем некоторых — по частям. Он решил не ждать такого конца, взял деньги и слинял сначала в Москву. Там уже было все готово для проведения пластической операции. Она прошла не совсем удачно, и разъяренный Глеб укокошил и хирурга, и ассистента. Затем по поддельным документам он выехал во Францию. Там на украденные деньги в центре Парижа рядом с «Одеоном» открыл ресторан «Русская тройка». Пьер Лафлер отвечал за безопасность его заведения. Год его дела шли неплохо. Однако потом пошел спад, наезды со стороны всевозможных служб и полиции. Про «Русскую тройку» по Парижу поползла дурная слава, и в результате он разорился. Оставшиеся деньги Глеб собирался вложить в новый проект, хотел заняться перевозкой кофе из Бразилии. Он планировал организовать небольшую частную компанию, придумать какую-нибудь фишку и выдавать свой кофе за элитный, а заодно приторговывать кокаином, который так удобно перевозить в кофе. Он даже точно не знал, чего хотел, только в любом случае оставшихся денег не хватало. И тут до него дошли слухи о невероятной удачливости брата. Он решает — попросить денег у него. Однако Всеволода не радует чудесное воскрешение брата. Напротив, при встрече он всячески старается выпроводить его из кабинета, изображая из себя важную шишку. Обиженный Глеб грозит Всеволоду расправой, даже приставляет к горлу нож для вскрытия писем. В этот момент у Всеволода случается сердечный приступ, приводящий к печальным последствиям. Глеб ретируется, ничего не получив. Но он быстро соображает, что, в отсутствие у Всеволода других родственников, все его состояние перейдет к нему. Под личиной Рашида Джумгалиева он возвращается в Россию, снимает комнату у сильно пьющей Ирины Корноуховой, сожительствует с бывшей женой брата. Постепенно он прорабатывает план, как захватить деньги, переходящие по завещанию к Александру, сыну Всеволода. Для такого дела требовались помощники. По Интернету Глеб вызывает из Франции Пьера, соблазнив его большим гонораром. Пьер поначалу не соглашается, так как Глеб не рассказывает, кто он такой. Чтобы решить эту проблему, Глеб шантажирует бывшего работника, намекая, что правоохранительные органы Франции могут внезапно узнать, что их гражданин Пьер на самом деле — Антон Силантьевич Коровак по кличке Скелет, наемный киллер, совершивший немало дурных поступков на территории республики. Пьер соглашается. Ему в помощь направляется Антонина Серафинас. Стимулом ее желания сотрудничать также послужил шантаж. Первым делом Глеб поручает Пьеру найти двух громил для простой работы. Пьер нашел Кошечкина и Баптиста, отморозков из Пензы. Затем банда приступила к осуществлению плана Глеба. План заключался в устранении матери Александра и его усыновлении Глебом. Он даже заранее подготовил все документы на усыновление, подняв старые связи. Однако после благополучного устранения Ирины в дело вмешались жаждавшие денег родственники. Глеб это предвидел. Он начинает устранять помехи. Первой на тот свет отправляется Катерина. Он не испытывает к потомкам своего бывшего друга Фирсова никакого сожаления. Злобы, накопившейся в нем за годы ожидания мести любовнику жены, хватило бы и на десять жизней. По приказу Глеба Фирсова избили и сделали инвалидом.
Вернувшись в Россию, Глеб вновь чувствует всепоглощающую ненависть, и ему доставляет удовольствие уничтожать родных Эдуарду людей. Алису, свою родную сестру, несмотря на прошлые раздоры, он убивать не собирается. Поэтому ей подкладываются улики, указывающие на Александра — будто тот маньяк. Он надеется, что Агеева сама откажется от идеи усыновить Александра, старательно формируя образ психопата. Но сестра оказывается слишком жадной и упорно прет дальше, несмотря на препятствия. Чтобы она не смогла заявить на Александра в милицию, обвинить его в убийствах, Глеб, одновременно подставляя племянника, создавал ему алиби. Использовались редкие яды, которых умственно отсталому ни за что не найти. В случае с Аллой Осиповной Антонина специально довезла Александра до стройки и велела спросить у сторожа, сколько времени, чтобы сторож его запомнил и запомнил время, потому что в это самое время на другом конце города убивали Аллу Осиповну. Имелся еще запасной план. Используя личность и подлинные документы Рашида Джумгалиева, Глеб, в случае лишения Александра наследства, если того все же арестуют и признают виновным в противоправных действиях против других наследников, собирался выдать себя за внебрачного сына Юрия Корноухова. Были подготовлены документы, что Юрий сочетался с Розой Джумгалиевой, матерью Рашида, церковным браком, который по гражданскому кодексу приравнивается к государственному, и дети, рожденные в таком браке, признаются полноценными наследниками. Больше всего неприятностей Глебу доставляла, разумеется, я. Используя прослушку в доме Агеевой, установленную Пьером, Глеб узнал обо мне, затем в базе данных «Тандема» нашел мое досье, собранное Капустиным. Хорошо, что в досье не содержалось адреса тети Милы, иначе дело бы кончилось намного печальнее. Уже по фамилии Глеб нашел меня в списках членов спортивного клуба и послал на мое устранение костоломов из Пензы. Потом отправил за мной Пьера на «МАЗе» и целую толпу бандитов с дубинами на пляже. В отчаянии несколько раз он сам пытался меня отравить, но попытки всякий раз срывались из-за Александра. Он носился по кухне, хватал без разбора всякую еду. Глеб боялся, что он отравится вместо меня. В одну пару босоножек он приладил отравленную колючку, однако я их больше не надела, так как в результате разборок на пляже был испорчен костюм, подходивший к ним, и я выбрала другие туфли.
