Галина Романова - Цвет мести – алый
– Бумаги туалетной не было, что ли, у студента? – хмыкнул Белов, методично переворачивая страницы.
– Была, конечно! Может… Может, читал его кто-то, когда… Ой, да ну вас! – Лицо ее побагровело от конфуза, в который ее вогнал бестактным своим вниманием настырный Белов. – В туалете он лежал. Я тогда прибралась, что-то на помойку отнесла…
– А журнал оставили?
– А что? Он же красивый, по вязанию. Подробный такой, все понятно, все со схемами. У меня внучка крючком пробует вязать. Может, ей пригодится. Я ей еще не показывала его. Но выбрасывать? Зачем? Хороший журнал-то. Был бы он с бабами голыми, я выбросила бы непременно. А по вязанию…
Журнал Маринкин, в этом Веня был уверен. Еще когда она ночевала в их с Машкой кухне на скрипучем разваливающемся кресле, постоянно что-то вязала. Мотки цветных ниток вечно гоняли по полу бездомные котята, которых Маша таскала в дом. Потом Марина съехала, забрала корзинку с нитками, спицами и крючками. Котята подрастали, Маша пристраивала их в надежные руки. Потом и сама съехала… Его вот только забыла пристроить, так и мается он неприкаянным.
Господи, опять он о ней! Когда же это закончится-то?!
– Я его заберу? – тряхнул журналом Белов.
– А-а-а… Наверное… Да, если считаете нужным, конечно, забирайте.
Ирине Владимировне жаль было расставаться с журналом, больно там на двадцать пятой странице ей шапочка с шарфиком понравились. Внучка бы непременно связала такие крючком. Велика премудрость! Схема есть, рисунок тоже. Она уж ей и пряжу прикупила, но…
Но с властью не поспоришь. Хорошо еще, ни разу не намекнули, что квартируют у нее жильцы без всякого оформления и договоров. А то бы еще и за это ее взгрели. Соседка, прыгавшая вокруг нее с газетой в руках, изрядно надрывалась по этому поводу. Оформят, орала, всех оформят, где надо! И квартирную хозяйку, и жильцов ее с бандитскими рожами.
Сволочная баба! Ох и сволочная! Угораздило же ее проживать именно на этой лестничной клетке.
– Конечно, забирайте, – окончательно разрешила Ирина Владимировна и вновь погладила себя по коленям. – Понадобится мне журнал, так я сама куплю.
Покупать она, конечно, ничего не станет. Журнал-то очень дорогой. Не по карману он ей. А дочка тем более тратиться не станет, скуповатой она выросла. Но виду подавать нельзя. Больно уж нехорошими глазами смотрел на нее – нет, не тот, крупный мужчина, а второй, посимпатичнее и потактичнее на вид как будто, но глаз больно уж у него нехороший! Недобрый глаз, въедливый.
Пусть хоть все забирают, лишь бы сами убрались подобру-поздорову из ее квартиры!
– Простите, а это что? – Белов вдруг с силой рванул на себя ящик тумбочки, донес его до хозяйки и положил прямо ей на колени. – Это что такое?
Он все тыкал пальцем, и она знала куда. В паскудство Генкино он пальцем тыкал! Она и отмывать это пыталась, и затирать ластиком – внучка ей одолжила, да все без толку.
– Слова там. Нехорошие слова. – Она поджала губы. – Пыталась отмыть – бесполезно. Маркером он их начертил.
– Кто?! – Губы у Белова посерели, казалось, еще минута – и он этим ящиком хозяйку по голове огреет. – Кто написал? Когда?
– Да Генка, наверное. Сунулась я к нему с уборкой, а в ящике черным на задней стенке выведено: «Коля – старый хер». Это что такое?! Хорошая же тумбочка, добротная. А он пишет такие пакости!
– Когда появилась эта надпись?
– Не стояла я у него за спиной, не знаю, – рассердилась Ирина Владимировна.
Теперь и этот грузный мужик смотрел на нее недобро, с подозрением, будто она одна во всем виновата и перед соседкой, и перед ними. Нашли тоже крайнюю!
– Прежние жильцы квартиру сдали под ключ, и тогда все было в норме.
– Точно тогда еще надписи не было?
– Не было! Все всегда проверяю. Если что не так, штрафую. Да! И не надо на меня так смотреть! Мне ремонт каждый раз после жильцов делать не на что! И мебель менять каждый раз я тоже не могу! Говорю вам, прежние жильцы все оставили в отличном состоянии. А этот… – она тяжело, гневно задышала. – Этот бессовестный! Мало того, что квартиру вверх дном перевернул, так еще и мебель исписал! Да какими погаными словами!
Белов ящик с ее коленей убрал и переложил на его – гореловские колени. Следователь присмотрелся… Да, в самом деле, на задней стенке узкого неглубокого ящика тумбочки красовалась не совсем приличная надпись. Была она почти затерта, но все равно читалась неплохо.
– А кто этот Коля? – поднял на нее глаза Горелов.
Надпись и ему не понравилась тоже. С какой стати жильцу портить мебель, да еще в таком укромном месте? Захотелось похулиганить? Блажь накатила? Отомстить пожелал квартирной хозяйке тем самым за ее любопытство и за то, что она в вещах его рылась регулярно?
Глупо! Глупо так думать, потому что это никак не объясняет нелепую выходку квартиранта. Он мог большими буквами, перед тем как удрать, все стены тут исписать. Обои недешевые, и страданий квартирной хозяйке это принесло бы гораздо больше. А он на задней стенке ящика тумбочки про какого-то Колю накалякал.
Это ни о чем, конечно, конкретно не говорит, зато, возможно, намекает на что-то важное. И это подтверждалось короткой строчкой – черные буквы и цифры были мелко записаны на двенадцатой странице в журнале по вязанию.
К.Ж.10.03 – это тоже значилось черным между строчек инструкции по съему петель в третьем ажурном ряду.
И надо же, это Белов заметил, а! Снова ему подфартило, снова он Горелова опередил.
– Что это означает, Иннокентий Иванович, как думаете?! – прошипел он, потрясая журналом перед его носом, стоило им выйти на лестничную клетку и услышать, как Ирина Владимировна запирает за ними дверь. – Это ведь что-то означает!
– Может, так, а может, и нет. – Горелов словно нехотя взял журнал из его рук, посмотрел на запись. – Это Марина писала?
– Не знаю, не уверен. Буквы же печатные.
– Трудно представить себе студента, читающего инструкцию по вязанию дамского шарфика, – едко заметил Горелов и приосанился: хоть одно дельное замечание за последнее время. – Это наверняка написано рукой Марины. И означать это, уважаемый, может все что угодно.
– Ну, что? Что, например? – разгорячился Вениамин, вытаращив глаза на странный буквенно-цифровой набор.
– Десять ноль три может означать третье октября, например. Записалась она к массажисту, косметологу и…
– Ага! Уже неправильно! – заорал не своим голосом этот медвежище Белов и так сильно ткнул Горелова в бок, что он еле на ногах удержался. – Какое третье октября, если журнал-то за май?! Смотри!
В самом деле, журнал вышел в конце мая. Глупо предполагать, что Марина аж за полгода вперед записалась на прием к массажисту или косметологу! Да и при существующей в их среде дикой конкуренции такие специалисты обычно сами звонят и напоминают. Или сообщение клиентам отправляют с напоминаниями.
Нет, тут что-то другое. Хотя она могла и в старом журнале записать напоминание самой себе. Почему нет? И опять не сходится. Если это памятка себе, то почему оно не на первой странице, а почти в середине? Зачем вообще важную запись делать в журнале, пристроенном на туалетном бачке? Непонятно…
– Опять же, в ящике о Коле каком-то написано, и в журнале буква К. Ну? Что скажешь? – надрывался Белов, он аж вспотел, шапку на макушку сдвинул, вон, отдувается, как паровоз. – Пошли!
– Куда? – не понял Горелов.
– Туда! – указал Белов пальцем на дверь квартиры соседки Ирины и, не дождавшись одобрения Горелова, позвонил.
Соседка Ирины Владимировны обладала одной уникальной особенностью стареющей, никому не нужной, а оттого и совершенно не занятой ничем стервы: подмечать все, всегда и везде.
Ей некогда было заниматься собой, и неряшливый пучок из редких волос на затылке, давно не стиранный халат и несвежие колготки были тому явным свидетельством.
Когда же ей за собой следить, помилуйте?! А вдруг она что-то пропустит! А вдруг, пока она станет красить волосы странного ржаво-соломенного цвета в парикмахерской напротив, что-то ускользнет от ее бдительного ока? Вдруг пока ею будут заниматься в педикюрном салоне, кто-то родится, умрет, разведется, уедет, съедется, подерется или еще что похуже?
Почти каждый день, и даже в непогоду, она расхаживала, словно дозорный, по двору. Бродила от скамейки к скамейке, обрастала слухами, сплетнями, новостями. Некогда ей даже сходить в магазин – это за нее делали социальные работники. Уборка квартиры тоже лежала на их плечах. Как ей, при ее еще достаточно крепком здоровье и сравнительно не старом возрасте, удалось заполучить помощь собеса, оставалось для всех загадкой.
– Они же за это деньги получают. Пусть и работают! – так отвечала она любопытным. – А у меня здоровья совсем нет…
Тут она явно лукавила. Здоровье у нее было отменным. Белов ни единой таблетки не заметил в ее квартире. И едкого запаха лекарств, сбивающего с ног в квартирах стариков, тоже не было. Пахло кофе и мятой. Если бы женщина потрудилась еще и себя привести в порядок, с ней было бы вполне приятно пообщаться. А так их обоих просто с души воротило от вида ее замызганного халата и сальных волос.
