Анна и Сергей Литвиновы - Ледяное сердце не болит
Голос посетителя, спросившего Полуянова, звучал весьма взволнованно, посему юный Дима поинтересовался у него опасливо:
– А что вы хотели?
Меня зовут… – Имя и фамилию ходока десятилетней давности Полуянов напрочь забыл, собственно, ради них он и приехал сейчас на мамину квартиру. – Я руководитель детской студии «Незабудка». – Вот «Незабудка», наоборот, врезалась в память. – Мы лауреаты фестивалей детского кино в Варне и «Артеке», многократно награждались дипломами ЦК ВЛКСМ…
Многословность собеседника также свидетельствовала не в его пользу, поэтому Дима терпеливо, но холодно повторил свой вопрос:
– Что вы хотите от меня и от газеты?
– Дело в том, что нашу студию собираются прикрыть! Чиновники хотят отобрать у нас помещение, в котором мы сидим, и передать его богачам, каким-то «новым русским»!
– Почему вы так решили? – по-прежнему опасливо спросил Дима – хотя, несмотря на взволнованный монолог, звонивший не производил впечатления сумасшедшего.
Скорее он казался человеком, болеющим за свое дело и возмущенным несправедливостью. «Если то, о чем он говорит, – правда, может выйти неплохая статья», – подумалось тогда молодому журналисту.
– Они замучили нас проверками! – продолжил горячо жаловаться посетитель. – Каждый день приходят! То из роно, то из санэпидемстанции, то из пожарной охраны!.. А я вам говорю: они просто на наш особняк нацелились! Покоя он им не дает!
– А где вы, если не секрет, квартируете?
Визитер ответил. Сейчас Полуянов уже, конечно, не припоминал точный адрес, но тогда он произвел на него впечатление: то ли Ордынка, то ли Волхонка, то ли Пречистенка…
Местоположение особняка решило все. Дима сказал в трубку:
– Ждите, сейчас я принесу вам пропуск.
Жалобщик оказался молодым спортивным человеком ненамного старше Полуянова: на вид лет тридцати с небольшим. В сандалиях на босу ногу (тогда был, кажется, май, но уже стояла жара), в измученных джинсах «Ливайс» (явно поддельных, с рынка), в ковбойке с расстегнутым воротом. В руках посетитель держал пухлый потрескавшийся портфель из кожзаменителя. Словом, перед Димой предстал типичный жалобщик, подвижник, правдолюб.
Журналист провел будущего героя статьи через охрану. На лифте они поднялись на седьмой этаж в буфет.
– Разрешите, я угощу вас кофе, – предложил Полуянов.
– Нет, позвольте мне, – запротестовал посетитель. Несмотря на свою куцую одежонку и горящие глаза аскета, он производил приятное впечатление и был, кажется, вполне адекватен.
– Ни в коем случае! – возразил Дима. – Запрещено журналистской этикой. Если вы угостите меня, это даст право вам (или кому-нибудь еще) говорить, что вы меня подкупили.
В буфете он налил из знаменитого трехведерного самовара кофе и прихватил с собой пяток не менее знаменитых редакционных пирожков. (Странно, такие вот дурацкие мелочи – как он наливал тогда кофе, помнятся, а фамилия визитера стерлась из памяти напрочь.) Впоследствии Полуянов еще раза два ходил к самовару за кофе – потому что просидели они с посетителем в буфете часа три. За это время гость вывалил журналисту всю историю своей жизни.
Он с двенадцати лет занимался в детской киностудии при Дворце пионеров. Когда пришла пора поступать в вуз – выбрал ВГИК. На режиссерский баллов недобрал, а вот киноведом (безо всякого блата и высокопоставленных родичей) стал. Параллельно ходил вольнослушателем в мастерскую Соловьева. А уже на третьем курсе понял, что его призвание – учить, и открыл при Замоскворецком райкоме комсомола кинокружок. А еще через три года короткометражку, сделанную кружком, послали на международный фестиваль в Сан-Себастьян. Тогда о нем и его ребятах писали и «Комсомолка», и «Московский комсомолец», и «Смена», и «Юность», и даже «Молодой коммунист». А райком партии сделал царский подарок: выделил помещение (тот самый двухэтажный особняк) и утвердил новое штатное расписание, согласно которому кружок становился киношколой, а в нем появлялись единицы двух воспитателей, кинооператора и даже уборщицы. Как раз начинались времена перестройки и гласности, и ребята сняли, в подражание Подниексу, полнометражный документальный фильм «Легко ли быть пионером?», а также несколько мультипликационных фильмов, где выворачивали наизнанку басни Сергея Михалкова.
В киношколе появился свой театр – точнее, агитбригада. Ездили с композицией по стихам поэтов Серебряного века на БАМ, в Новый Уренгой, на КамАЗ и Белорусский тракторный…
Однако вскоре начались смутные времена. Комсомол в одночасье рухнул вместе с Советским Союзом и партией. Зарплату платить стало нечем. За коммунальные услуги – тоже. Коллектив, включая уборщицу, разбежался. Не то что кино снимать – теоретические занятия пришлось проводить при свечах.
Потом в результате многомесячных хождений, челобитных и Молений будущий герой очерка нашел-таки спонсора – крупное совместное предприятие, которое согласилось содержать киношколу. Но не успели они с мальчишками и девчонками снова вздохнуть свободно, встать на ноги и приняться за спокойную киноучебу и киноработу, как обрушилась новая напасть: чиновники взялись изживать подростков из особняка. По словам правдоискателя, на здание явно положил глаз кто-то из «новых русских». Полуянову были продемонстрированы многочисленные предписания в адрес студии, извещения о штрафах, повестки в арбитражный суд и, как венец гонений, – приказ об увольнении правдолюба, подписанный заведующим роно и датированный позавчерашним числом.
История была великолепная – как раз в духе «Молодежных вестей», газеты, которая стремилась защищать тех, кого унижали и оскорбляли бездушные чиновники и новоявленные капиталисты. Прямо хоть сейчас садись и пиши.
Однако – железное правило журналистики! – следовало выслушать противную сторону. И едва правдоискатель покинул редакцию, молодой репортер Полуянов позвонил заведующему роно, подписавшему тот самый приказ об увольнении руководителя киношколы. (Как его звали? Фамилия напрочь стерлась из памяти…)
– По какому вы вопросу? – осведомился по телефону чиновник у Димы.
Журналист пояснил.
Работник наробраза как-то двусмысленно хмыкнул, а потом молвил:
– Что ж, тогда милости прошу, – и назначил рандеву на завтрашний день.
Назавтра перед Димой предстало самое типичное кувшинное рыло, не меняющееся с царских времен. С начала двадцатых такие рыла постепенно захватили все советские и партийные учреждения – и сейчас вот опять вползли в кабинеты новой России. Дима навострил диктофон и выложил чиновнику свой единственный, но козырной вопрос:
– На каком основании вы увольняете руководителя детской киношколы такого-то?
Тут глазки чиновника маслено залучились, и он вымолвил с фарисейским вздохом:
– На том, господин журналист, основании, что этот ваш директор киношколы – самый настоящий педофил.
В тот момент Диме показалось, что его сзади огрели по голове чем-то тяжелым.
Он, однако, выдержал, как мог, удар и вроде бы хладнокровно спросил:
– У вас имеются факты для столь смелых заявлений?
– Имеются, молодой человек, имеются, – осклабился чиновник (он чувствовал себя абсолютным хозяином положения). – Против вашего наставника молодежи, – выделил он саркастически, – прокуратура нашего округа возбудила уголовное дело по статье «Развратные действия сексуального характера».
– Что же он натворил такого развратного?! – воскликнул Полуянов.
– Об этом вам лучше, конечно, спросить у прокурора, – сделал отметающий жест чиновник, однако сально улыбнулся, – но я слышал, что он по меньшей мере снимал девочек, учениц своей киношколы, полностью обнаженными. Насколько я знаю, данные киноматериалы приобщены к уголовному делу.
И немедленно (чуть позже, анализируя столь великолепную быстроту оппонента, Дима заключил, что она являлась не чем иным, как домашней заготовкой) чиновник соединился по селектору с прокурором округа, а тот согласился тут же принять у себя в кабинете журналиста.
…Прокурор являл собой столь же замшелый чиновный образчик, что и деятель роно, – только глаз у него глядел потверже и губы были сжаты в более волевую складку.
– Да, – пробубнил в диктофон прокурорский чин, – против директора киношколы такого-то возбуждено уголовное дело по статье сто тридцать пятой УК России – а именно «Развратные действия в отношении лица, не достигшего шестнадцати лет». Подобные действия гражданин такой-то, пользуясь своим служебным положением, совершал неоднократно и в отношении различных несовершеннолетних лиц…
«Может, моего героя оговорили? Возвели на него напраслину?» – мелькнуло в тот момент у Димы. Он осторожно спросил:
– А я могу поговорить с теми девочками, которые обвиняют директора?
Прокурор отрицательно покачал стриженой башкой:
