Анна и Сергей Литвиновы - Ледяное сердце не болит
Полуянов немедленно набрал номер киношколы. Там ему сказали, что такой-то здесь больше не работает. Он набрал домашний телефон развратника – женский немолодой голос (видимо, мать) сообщил журналисту, что тот уехал и неизвестно, когда вернется. Значит, подумал Дима, вспоминая об этом эпизоде сейчас, десять лет спустя, тогда у меня был его домашний телефон. Нет, надо срочно мчаться на Краснодарскую – разыскивать в старых блокнотах все координаты давешнего героя…
А тогда, после звонка прокурора, Дима, еще не остыв после приступа злости, решил не дожидаться новых оправданий героя. Да и что нового он мог проблеять в свою защиту?
Хватит, материал собран!
Журналист выложил всю историю на бумаге (в ту пору он еще писал от руки). Единым духом получилась восьмистраничная статья. Скорее даже фельетон. Полуянов назвал его «Великий иллюзионист». И острием своим он был направлен против руководителя киношколы.
«Кино, утверждают в Голливуде, – это великий обман, – вдохновенно писал Дима. – Значит ли это, что те, кто работает в кино и для кино, – великие обманщики ? Возможно. Во всяком случае, с одним таким мне довелось недавно встретиться. А самое противное, что обмануть он пытался не только меня (журналистов многие пытаются обмануть!), но и доверившихся ему малых сих. Детей. Подростков…»
Статья получилась. Главный немедленно поставил ее в номер. На планерке все дружно сошлись во мнении, что это будущий «гвоздь» выпуска. И только маститый Колосников сказал Полуянову тет-а-тет, когда они выходили из кабинета главного:
– Что ж ты, Димуля, творишь?..
– А что? – взъерепенился молодой репортер.
– Человек к тебе за помощью пришел, а ты его гнобишь…
– А врать журналистам не надо, – отбился Полуянов, и Колосников посмотрел на него с состраданием.
Позже Дима часто вспоминал тот короткий разговор, но тогда он отмахнулся от него. И даже не дождался выхода статьи. Его немедленно послали в Белград – в Югославии назревала очередная война.
А когда он вернулся, полный сербских впечатлений, блокнотов, диктофонных записей, история про директора киношколы казалась ему уже далеким-предалеким прошлым.
Статья вышла в срок – вот только кто-то (Дима потом так и не выяснил, кто) изменил ее название. Теперь она именовалась: «КОЗЕЛ В ОГОРОДЕ» с подзаголовком «С кинокамерой наперевес». И из нее были вычеркнуты практически все пассажи, обеляющие директора детской киностудии, рассказы обо всех его достижениях. Он представал в ней тривиальным развратником, любителем клубнички, юного женского тела.
Если бы у Димы тогда был такой же вес в редакции, что и сейчас, он устроил бы скандал, выяснил, кто «поработал» над его статьей, нажаловался бы главному редактору… Но десять лет назад он решил спустить все на тормозах. В сущности, обычное редакционное дело, когда в самый последний момент, перед подписанием номера, в заметке меняется заголовок и из нее выбрасываются целые куски… Тем более что Димин фельетон все равно признали лучшей публикацией недели и даже выписали Полуянову премию в размере недельной зарплаты.
Но – статью ту он не любил. И никогда не перечитывал. Быстро пролистывал, не останавливаясь, когда ему случалось просматривать альбом со своими публикациями. И со временем стал понимать, что, возможно, прав был Колосников со своей отповедью. Во всяком случае, его укор: «Человек к тебе за помощью пришел, а ты его гнобишь…» – долго звучал в ушах молодого журналиста.
И ведь как не хотелось вспоминать ту историю, а пришлось.
И пока Дима на квартире у матери листал альбом со своими старыми публикациями, в голове у него билось одно: «Неужели это месть мне? Но тогда при чем здесь Надя?» От стыда, беспомощности и разочарования в себе он словно покрывался изнутри красной коркой.
ГЛАВА 11
Вот она, та самая статья. На весь подвал разверстано: «КОЗЕЛ В ОГОРОДЕ. С кинокамерой наперевес».
Дима понятия не имел, как сложилась судьба героя этой истории после того, как вышла статья. Журналистская горячка утянула его к новым темам и новым персонажам. Да и выяснять что-либо об уделе директора киношколы было стыдновато. Так он и позабыл – заставил себя позабыть – даже его имя. Кто бы знал, что понадобится его вспомнить. Да еще в столь драматических обстоятельствах.
Вот, вот оно, в первых строках: имя, отчество, фамилия главного героя: Георгий Петрович Воскресенский. Фамилия звучная.
Теперь Дима ее ни за что не забудет.
А вот и адрес особнячка, ставшего тогда яблоком раздора: Ордынский тупик, дом два. Полуянов вдруг вспомнил: он ведь и в киношколу тогда ездил. И понял – за такое здание действительно можно повоевать: двухэтажный дом девятнадцатого столетия в тихом Замоскворечье. От метро – четыре шага. Неухоженный, конечно, дом, сто лет не ремонтировавшийся – однако потолки вышиной почти пять метров, дубовый паркет, больше двухсот «квадратов» обшей площади.
Впрочем, тема здания как яблока раздора ушла в публикации на второй план. Главной стала нравственная физиономия руководителя киношколы, совращавшего, пользуясь своим авторитетом и опытом, несовершеннолетних девчушек.
В статье рассказывалось и о девушках, позировавших обнаженными: Алла Клюева (с которой встретился Дима) подробно повествовала о том, как случилось совращение, и о реакции отца. «Анастасия Верницкая от комментариев отказалась (фамилии обеих девушек, по этическим соображениям, изменены)», – писал тогда Дима.
«Надо бы добраться до блокнотов, – подумал он сейчас, – вспомнить, как девчонок звали на самом деле. Хотя чем это может помочь? Ясно: ни одна из них не Бахарева. По возрасту не подходит. Но, может, похищенная – младшая сестра одной из них?»
Из собственной статьи ему заново стало известно, что чиновника из роно, которого интервьюировал тогда Дима, звали Аркадий Петрович Арбатов. Окружного прокурора – Семен Ипполитович Ковригин.
И никаких следов никакого Бахарева. И никакого отношения статья не имеет – да и не может иметь! – к Надежде Митрофановой.
«Все ты, Дима, сам себе врешь, – тоскливо подумал он. – Статья – твоя. А Надя имеет отношение – к тебе. Ее похищение – месть тебе. За те резкие опубликованные слова. И за заголовок про «козла в огороде». Но почему – сейчас? Десять лет спустя?..»
Однако некогда предаваться рефлексиям. Десятый час вечера. Опер Савельев еще наверняка не спит. Дима достал свой мобильник, набрал номер майора. Тот ответил со второго гудка:
– Слушаю, Савельев.
– Это Полуянов, – подстраиваясь под его скупой деловой тон, проговорил журналист. – Я, кажется, узнал, кто похититель.
– Что – узнал?
– Имя, фамилию.
– Ну? – похоже, изумился опер.
– Его зовут Георгий Воскресенский. Георгий Петрович. Образование – высшее. Закончил ВГИК, киноведческий факультет. Десять лет назад он руководил детской киношколой.
– Может, ты и мотив похищений знаешь?
– Догадываюсь.
– И?..
– Это месть. Месть мне – за публикацию статьи о нем. А за что Бахареву – пока не знаю. Но буду рыть землю.
– Смотри там, не особо рой, как бы самому в яму не попасть, – невозмутимо хохотнул опер. – А Воскресенского твоего я пробью.
Савельев отключился.
Вот и все. Делать больше в маминой квартире было практически нечего. Дима пару раз щелкнул телефоном: снял свою собственную статью. На экране компьютера ее теперь запросто можно будет прочитать. «Давно пора завести собственный архив в электронном виде, – подумал Дима. – Если б я относился к своему творчеству хотя бы с малой долей того пиетета, что испытывала к нему покойная мама, давно бы занялся… Или, может, Надьке поручить составить мою творческую биографию?..»
В очередной раз вспомнив о Наде, он понял, что за последние двое суток он ни на секунду и не забывал о ней. И все, что он сейчас делал, – он делал ради нее.
И еще – он страшно боялся ее потерять. Потерять по собственной вине.
Ему невыносимо даже думать было, что она сейчас находится в лапах маньяка.
Цветы в маминой квартире практически все засохли. Он не приезжал сюда, наверно, недели три. Растения обыкновенно жили здесь на голодном, безводном пайке. Попадался заботящийся о них коллега-квартирант или его женщина – они расцветали. Вселялся раздолбай типа самого Димы – потихоньку помирали. Перед уходом Полуянов устроил цветам напоследок шоковую терапию: влил чуть не в каждый по чайнику сырой воды. Глядишь, и не окочурятся.
Журналист нацепил куртку, закрыл квартиру и спустился на лифте вниз, в морозный столичный вечер.
***К себе на Краснодарскую Полуянов решил ехать через центр. Машин в том направлении шло немного, и через семь минут Полуянов домчался до проспекта Мира. Затем поехал, не спеша, в сторону Садового кольца.
Дима, конечно, и предположить не мог, что пару часов назад ровно тем же маршрутом следовал маньяк-похититель. А буквально за пару минут до него проехал на своем черном фургоне в обратном направлении, увозя в кузове очередную жертву – Жанну Ойленбург.
