Марина Серова - Мишень для сердечных ударов
И тут я вспомнила, как совсем недавно, будто бы в шутку, свекровь спросила меня, что я буду делать, если Сережа бросит меня ради другой. Тогда я дала волю своей фантазии, в подробностях рассказывая, как поступлю с разлучницей и разделаю неверного. В шутку же предупредила, что никогда не выпишусь из квартиры и превращу в ад жизнь всех, кто в ней проживает. Спустя пару недель и начались эти приступы.
Я замолчала, угрюмо глядя в пустоту и словно переживая все, что «произошло со мной». Сергей тоже молчал, нервно ломая пальцы и покусывая нижнюю губу.
– Мне было очень плохо, – тихо пожаловалась я ему, – плохо и страшно. Как они могли? Я ведь ничего плохого им не делала!
– Но ты могла и не умереть, – с горячностью вдруг перебил меня он, – сама же говоришь, что дозы были маленькие, если бы тебя хотели убить, отравили бы сразу. Наверное, тебя хотели просто попугать, предупредить, что с ними шутить нельзя. Если бы ты немного подождала, они сами признались бы тебе и попросили дать развод миром.
– Да? А ты знаешь, что такое эти жуткие рези в животе, обмороки, сопровождаемые рвотой? Я все время боялась, боялась, что в один далеко не прекрасный момент просто остановится сердце, я упаду на улице, а люди будут идти мимо меня и думать, что я напилась или обкололась. Боялась, что во время одного из обмороков захлебнусь собственной рвотой, и равнодушный патологоанатом запишет это как причину смерти. Боялась, что на моих похоронах никто не будет плакать, а на поминках люди, забывшись, начнут улыбаться и рассказывать анекдоты. Боялась, что еще долго после моей смерти эти люди будут довольно переглядываться и гордиться тем, как ловко они от меня избавились. А страх смерти? Ты не можешь себе представить, как страшно, когда знаешь, что кто-то хочет тебя убить, и не можешь предотвратить это. Никто из них не был медиком, никто из них не мог знать, как подействует препарат. Как можно было так легко играть с жизнью человека?
– Ну, бывают разные причины, – все еще пытался оправдать не столько «моих родственников», сколько себя, он, – деньги, квартира, любовь, как ты говоришь.
– Я могу сколько угодно доказывать тебе, что все это не стоит человеческой жизни, но ты не поймешь, пока не почувствуешь на своей шкуре, – закрыла я тему и ушла спать.
Морализировать и призывать к состраданию было бесполезно. Жаль, что психологи не лечат заболевание, которое можно было бы назвать «эмоциональная тупость». Страдающие ею люди никогда не примут на себя чужую боль не в силу сволочного характера, а просто из-за неумения примерить на себя чужую боль и страх.
Белые чужеродные крупинки в кофе Сергей заметил сразу. Тихо, чтобы я не видела, высыпал порошок в унитаз, смыл водой, поставил пустую банку на место. Когда я спросила, куда делся кофе, он отвел глаза и ответил, что закончился.
– Я куплю, – пообещала я.
Наверное, он услышал угрозу в моем голосе, потому что заявил, что только он знает лавочку, где можно купить настоящий кофе, и вообще, я и так трачу много денег на продукты, поэтому отныне он будет питаться в кафе.
– Боишься, что отравлю? – не пощадила я его самолюбия.
Люблю брать подобных типов «на слабо». Признаваться в естественном страхе они не станут из боязни выглядеть трусоватыми, поэтому ради удовлетворения собственных амбиций способны потерять естественную осторожность.
– Вовсе я не боюсь, – завелся он, – с какой стати? Я ничего плохого тебе не делал. К тому же это тебя пытались отравить, а не ты.
– Пытались, – горестно усмехнулась я, – да не на ту напали. Я вчера не договорила. Продолжать?
– Не надо, мне неинтересно, – отвел глаза он.
– Нет уж, слушай. Когда я поняла, что они не успокоятся, пока не освободят мое место в квартире, даже столь жестоким способом, я решила обороняться с помощью нападения. Они забыли, что я фармацевт и могу найти яд, который не определит ни один патологоанатом.
– Нашла? – набрался мужества спросить он.
– Листовку читал? Они все-таки меня вычислили. А как красиво я вела себя на похоронах мужа! Как эффектно бросалась на гроб! Разве можно было заподозрить в убийстве столь театрально убивающуюся вдову? Наверное, где-то я все-таки просчиталась. Но где? Труп кремировали, сразу патологоанатом ничего не нашел, как они догадались? Может, зря я ушла из дома его родителей? Понимаешь, не выдержала. Свекровь молчит, смотрит волком, свекор пьет, не переставая, гадости говорит. Думала, пережду у тебя до сорока дней, а там и в суд можно будет на раздел имущества подавать. Видно, не судьба. Ну, ничего, так просто они меня не возьмут.
– Нехорошо, – вдруг пробурчал он, – нехорошо ты поступила. Он тебя совсем немного отравил, а ты его по-настоящему. Неправильно это.
– Зато приятно, – широко, как акула, улыбнулась я. – Если бы ты испытал это чувство хотя бы раз, ты бы меня понял.
– Какое еще чувство?
– Возмездие. Сотворенное тобой тебе же и вернется. Ждать, когда до твоего обидчика дойдет очередь у провидения? А если к тому времени он успеет отправить на тот свет тебя? Или окончательно загубит твое здоровье?
– Все равно нехорошо, – упрямился Сергей, – одно дело, просто повредить здоровье и отправить куда-нибудь подальше, а другое – кремировать.
Наверное, его скудное воображение все-таки разыгралось, и он представил на месте «моего» почившего супруга себя. По крайней мере, после слова «кремировать» он опять ринулся в сторону туалета. Я дождалась, когда он выйдет, и стала наступать на него, держа в одной руке горсть таблеток, в другой – стакан воды. В коридоре было сумрачно, парик придавал мне некоторое сходство с Ириной, смотрела я на него исподлобья. Если бы я сопровождала словами свое наступление, наверное, это было бы совсем не жутковато, но мое молчание, похоже, внушило ему суеверный ужас. Он ударил меня по руке, выбил стакан воды и заперся в ванной.
– Сережа, открой, я желаю тебе добра, – пропела я елейным голоском, – пора пить таблеточки, это полезно для твоего здоровья.
– Я голову мою, – глухо ответил он, – я раздетый.
– Ты боишься, что я отравлю тебя, как мой муж пытался отравить меня?
– Я раздетый, – упрямо твердил он.
– Сережа, – шептала я у двери, – открой. Тебе не будет больно, дальше будет только легче.
Чтобы не слышать мой голос, он пустил струю воды на полную мощь. Я тихо выскользнула из квартиры, мигом домчалась до кулинарии и накупила полные сумки салатиков, пирожных, жареного мяса. Когда я вернулась, он был еще в ванной, через дверь слышались тихие всхлипывания.
– Сергей, не дури, – постучалась я, – не хочешь пить таблетки, не надо. Как маленький, честное слово! Открывай, я их выбросила.
Защелка на двери щелкнула, Сергей сидел на краю ванной, мутная вода медленно уходила в слив. На поверхности воды тихо покачивалась очередная партия депилированных волос.
– Что это? – тихонечко причитал он. – Это не может быть просто так, это не от нервов. Оставь меня, а? Пожалуйста, я вспомню, что я сделал с Ирой, я покаюсь, я пойду в тюрьму или в монастырь, только перестань это делать. Пожалуйста.
– Ладно, ладно, – легкомысленно пообещала я, – вытирайся, пойдем кушать. Я вкусненького принесла.
– Вкусненького? – поднял он голову. – А таблетки?
– Выкинула, говорю же. Век воли не видать.
Сергей затрусил на кухню. Глаза его разгорелись при виде наваленных на столе прямо в пластиковых коробочках яств, он схватил вилку и, не дожидаясь, пока я разогрею мясо, принялся тыкать ею во все коробочки поочередно.
– Осторожно, – предупредила я, – живот схватит.
Он поперхнулся, уронил вилку, закашлялся. Наверное, моя невинная фраза навела его на мысль о том, что все это великолепие может быть отравлено. Сергей с тоской оглядел стол, мысленно попрощался с дарами общепита и изрек:
– Я чего-то не хочу сегодня кушать. У меня почему-то совсем нет аппетита.
– Не хочешь так не хочешь, – нисколечко не расстроилась я.
Достала из-под мойки ведро, сгребла все эти гастрономические сокровища к краю стола и стала методично выбрасывать коробку за коробкой.
– Ты чего делаешь? – возмутился он. – Разве можно это выкидывать?
– Коробочки оставить? – осведомилась я. – Ты, как рачительная хозяйка, моешь емкости из-под салатов и складываешь их стопочками в кухонном шкафу?
– Я про еду, ты сама могла все это съесть или я потом… после тебя.
– Еще можно привести с улицы бездомную собачку. Накормить ее и, если не сдохнет, спокойно кушать самому, – посоветовала я. – Ты серьезно считаешь, что я могла успеть приправить мышьяком все это добро?
– А зачем тогда ты его выкидываешь?
– У тебя нет аппетита, а я на диете. Ну, решай, выбрасывать или оставить? Учти, холодильник пустой, нет ни колбасы, ни сыра, ни хлеба. Кстати, ты можешь сам сходить в магазин и купить все, что пожелаешь. Не думаю, что ради тебя кто-то решил отравить весь город. Опять же никто не запрещает тебе поужинать в кафе. Среди поваров и официантов не так уж много злодеев-отравителей.
