Фридрих Незнанский - Смертельные акции
Я знал, что нужно делать дальше: устроить им встречу. Но потом. После того как Игнатов сделает все, о чем мы с ним договорились.
Предвкушая свидание, которое я собирался им устроить, я радовался, и был уверен, что сделаю доброе дело. Вот только один вопрос смущал меня: «А имею ли я право после стольких лет вмешиваться в жизнь этих людей? Да и хотят ли они быть вместе?»
Ответа на эти вопросы я не знал.
Игнатов обещал позвонить мне на следующий день и сообщить результаты посещения фотолабораторий.
Оставшись дома одна после ухода Вити, Лариса тотчас, не мешкая, приступила к активным действиям. Сперва она привела себя в порядок, сменила халатик на удобный спортивный фланелевый костюм, подкрутила горячей щеткой волосы и с питательной маской на лице устроилась на кухне попить кофе. Как всегда, после ряда косметических процедур она почувствовала себя гораздо увереннее; снова становилась хозяйкой собственной жизни, вполне деловой и современной женщиной, хоть и немного неповоротливой по утрам. Закурила сигаретку. Разбежавшиеся мысли принялись возвращаться одна за другой, выстраиваться в строгом порядке, чему сигарета и кофе немало способствовали. Как большинство женщин, Лариса была не в состоянии думать, когда надо было действовать. Поэтому, после того как все уже, собственно, происходило, ей оставалось озирать мысленным взором следы разрушений, причиненных собственными необдуманными поступками. Как бы то ни было, Лариса, как женщина все-таки скорее умная, была крепка задним умом. Вот и теперь, когда она осталась наедине с собой и ничто не мешало ей сосредоточиться, она подумала: а с чего, собственно, Витя спрашивал ее про алмазы?..
Вернее, не так – смутное подозрение закралось к Ларисе в душу еще утром, тогда, когда Витя ее расспрашивал. Потому она и не мешала его уходу, наоборот, обрадовалась, что можно будет все обмозговать в одиночестве, сориентироваться… Она и сама отправила бы Витю восвояси, да не хотела вызывать подозрений. Вчера, значит, боялась остаться одна, а сегодня вдруг гонит? Нет, Лариса была умнее, виду не подала, что ее Витины расспросы заинтриговали. Тем более что сама она нечто подобное слышала от мужа, но, конечно, Вите сообщать об этом не спешила. Надо же, «акции где?». Откуда он вообще что-то про них знает? Значит, подслушивал, раз даже ей подробности неизвестны? Телохранителю ничего подобного не полагалось знать по рангу. Да и какая ему с этих алмазов корысть? Неужели и вправду так о Ларисе заботится? Это, конечно, была бы сказка, но в сказки с хорошим концом Лариса уже давно не верила. Видимо, дело действительно темное, уголовное, и хорошо, что она, умница, верная своим принципам изображать с мужчинами дурочку и девочку, скрыла от Вити зародившиеся у нее подозрения. Пусть никто не знает, что у нее на уме есть еще что-то кроме личной жизни.
Михаил Машкин всегда и все тянул к себе в берлогу, все предпочитал контролировать сам, ничего не выпуская из поля зрения. Никому не доверял и Ларису пытался приучить к тому же.
«Эх ты, – сказала себе Лариса, – такая большая девочка, а развесила уши, обрадовалась молодому мальчику!» Обидно, конечно, что даже в зрелые годы ее все еще можно поймать на ласковое обращение… Как хитро провернул все, прямо как в кино – грамотно подошел к делу, секреты выпытывать стал после ночи любви. Спасибо, что не во время…
Ну да чего себя корить: Лариса под хмельком была. Вот и правду говорит поговорка: не пей, с пьяных глаз ты можешь обнять своего классового врага…
То, что Витя общался с какими-то потенциальными врагами, Лариса уже не сомневалась. Ей было нужно утешение – она его и получила, чего уж, а бесплатный сыр только в мышеловке…
Значит, пришла пора становиться на ноги самостоятельно. Раз на мужчин в этой жизни рассчитывать нельзя… Сколько в стране одиноких женщин – все могут, а ты что, хуже?
С этой минуты, решила Лариса, больше никому не позволит собой вертеть. И думать тоже научится, прежде чем рот раскрывать или действовать. Она теперь наследница огромного состояния, привлекательная молодая вдова, хоть и под судом и следствием, но собирается свои права на это наследство предъявить. И первым делом она, как маленькая хозяйка этого большого неуютного дома, перероет его сверху донизу и снизу доверху, учинит настоящий разгром, но до алмазов хоть треснет, а доберется. Что мое, то мое. А потом позвонит адвокату, и он поможет ей эти деньги так спрятать, что ни один Витя, вместе со всей своей тайной шайкой злопыхателей, ни за что не найдет.
Ободренная этим импровизированным аутотренингом, Лариса вскочила, быстро ополоснула лицо и, не теряя времени, ринулась в кабинет мужа.
При жизни Машкина она входила в кабинет редко – ничего особенно интересного там не было. Ну библиотека – да ведь не с развлекательной же литературой, не с детективами или женскими журналами – в последнее время Лариса признавала только легкое чтиво, – а с серьезными трудами по экономике, психологии на разных языках… Огромный дубовый письменный стол в стиле модерн – большие деньги плачены за реставрацию. Машкин имел собственное представление об образе и стиле жизни настоящего мужчины, и стол был похож на своего хозяина – такой же солидный, надежный, несовременный. Если бы Михаил был поплоше с точки зрения душевных качеств, подумала Лариса, проведя ладонью по полировке стола, он бы был сейчас жив. Куда ему тягаться с этими шустрыми молодыми людьми, которые в свои незрелые годы занимают такие посты, что страшно становится, – и понятно, что за этой карьерой стоит еще что-то кроме трудолюбия и подвижного ума, что-то поганое, и кажется, что сохранился только внешний облик, а людьми они быть давно уже перестали. Никогда у такого не угадаешь, о чем он думает или что сделать может в следующую минуту… Но если бы Машкин был таким, подумала Лариса, я бы с ним жить все равно не смогла. Так что, в сущности, никакой разницы, все равно одна, сама виновата…
На столе стоял «макинтош» с обтекаемым пластмассовым корпусом, но пароль для входа в компьютер Лариса не знала. Она, конечно, иногда сидела за ним – в игрушки играла или в Интернет заглядывала, на всякие женские сайты, – но Машкин всегда сам ее за компьютер сажал. К технике, как уже было упомянуто, Лариса относилась с большим недоверием и взломать компьютер даже и не мечтала. Тем более что «макинтош» был скорее данью современности – вряд ли подозрительный Машкин мог доверить своим, как он их называл, «хэ-папкам», действительно жизненно важную информацию.
Стояла на столе и фотография Ларисы под стеклом, в тяжелой рамке. Это уж как полагается… Машкин всегда строго соблюдал внешние приличия. Девочек домой не водить он, видите ли, не мог, а тут пожалуйста – законная жена во всей красе, и сам он прилежный семьянин. Другую фотографию, поменьше, Машкин брал с собой в командировки и устанавливал первым делом на прикроватной тумбочке.
На этой Лариса была красивая, смеющаяся, в светлой шляпке, с разлетевшимися волосами, а за спиной ее была видна белая пена водопада. Это они в медовый месяц ездили в кругосветное путешествие, в круиз на теплоходе. Бешеная была гонка… Бац – приехали, сходите на берег, извольте пробежаться за пару часов по всем местным красотам – отплываем… Сари он ей тогда купил – такая полоска ткани, обматываешь ее вокруг тела – и на пляж… Тогда на пароходе Лариса пристрастилась к коктейлям – уж очень вкусные, кажется, что некрепкие, а в голову сильно дает. Говорят, что от коктейлей быстрее спиваешься. Машкин тогда заметил, даже забеспокоился и пить ей вообще запретил, опасаясь женского алкоголизма, он, будучи прекрасно осведомлен о прошлом жены, понимал, что запить ей в принципе есть с чего. Провел с ней тогда беседу, сказал, что с любыми трудностями в жизни необходимо бороться, только это достойно человека. Преодолевай, говорит, себя. Долго потом за ней наблюдал, старался, правда, незаметно, но видно было, что беспокоился каждый раз, как Лариса в ресторане вино заказывала… Ладно…
Над входом в комнату висела картина – писанный маслом портрет Ларисы, только постарше. Знакомый художник, училище оканчивал, теперь модным считается среди московских нуворишей… Специально Машкин заказывал, художник приходил с месяц, рисовал, пытался даже подкатиться к Ларисе, но он ей тогда не понравился – высокий, тощий, нос крючком, ногти грязные… И портрет ей не понравился – грубая была, правду сказать, мазня; но Машкину как раз сошло. Что бы он в живописи когда понимал! Ему лишь бы на жену похоже было… Таким образом, две Ларисы смотрели друг на друга из углов кабинета – одна с фотографии и другая на портрете. На всякий случай Лариса подвинула к стене тяжелый стул, слегка поцарапав паркет, и, взгромоздившись на него, заглянула под раму картины – ничего там не было, ни потайного сейфа, ни клочка бумажки, только немного пыли. Хорошо. Что еще?
Бюро. Стояло в углу, крышка – пара фотографий машкинской родни, тусклая икона с неразборчивым изображением – Михаил привез из одной из поездок по городам и весям, так и не отдал освежить, не успел… Тут же – как нехорошо – бронзовый чертик в малоприличной позе, еще и длинный нос показывает. Это откуда-то то ли из Африки, то ли с Кубы. Что называется, эклектика… Подаренная Машкиным Ларисе, любимой жене, коллекционная кукла. Стояла она почему-то здесь, в его кабинете, а не в их общей спальне. Видимо, Машкину кукла нравилась больше, чем Ларисе. Ее раздражали эти льняные кудри, лупоглазые глаза без единой мысли и уверенно-румяное личико. Да и что она, девочка, в куклы играть? Хорошо же муж к ней относился… Пожалуй, он ее все-таки немного идеализировал.
