Фридрих Незнанский - Меткий стрелок
Блондинка села на диван прямо напротив Дениса, поджав босые ноги под себя и выставив на обозрение белые полные бедра, едва прикрытые коротенькими полами легкого халатика.
— Итак, — без лишних проволочек приступила к разговору Виленкина, — вы пришли поговорить насчет Фимы, правильно я поняла?
Денис кивнул.
— Абсолютно.
— А зачем именно он вам понадобился? — продолжила допрос Елена Яковлевна.
— Видите ли, мы… то есть наше агентство расследует убийство сотрудницы радио «Свободная волна» Доли Гординой. Вы что-нибудь про это слышали?
— Естественно, — поджала губки блондинка. — Я же не глухая.
— Разумеется, — кивнул Денис. — Так вот, в связи с делом Гординой мы хотели бы задать несколько вопросов вашему мужу. Они ведь с Доли Абрамовной были коллегами…
— Бред, — оборвала его Елена Яковлевна. — Никогда они не были коллегами. Гордина была журналисткой. А мой Фима никогда не имел никакого отношения к этой древнейшей профессии.
Виленкина произнесла слово «древнейшей» с циничной усмешкой на губах.
— Но позвольте, — удивился Денис. — Они ведь работали под одной крышей.
— Ну и что? — пожала плечами Елена Яковлевна. — Мало ли с кем он работает под одной крышей. Я вон тех, с кем под одной крышей живу, и то не всех знаю. А вы говорите — работали. Да они и здоровались-то с этой дрянью через раз.
Денис смущенно откашлялся.
— Извините, — вежливо произнес он, — не почему вы называете Гордину дрянью?
— Как это — почему? — удивилась Виленкина. — Фима ее иначе и не называл. Говорил, что эта стерва мешает всем работать. Постоянно требует у начальника повысить ей зарплату, хотя сама ни хрена не делает…
— Подождите. — Денис кое-как подавил в себе удивление. — Какую еще зарплату? С чего вы взяли?
— Как это — с чего? — удивилась в свою очередь Елена Яковлевна. — Фима говорил.
— Говорил, что Гордина требует повышения зарплаты?
— Ну, может, не такими словами… — Виленкина пожала плечами. — Но что-то такое про деньги он говорил. Мол, эта жадная дрянь каждый день ходит к начальнику и канючит про деньги.
— А, — сказал Денис, — теперь понятно. Значит, ваш муж с Гординой был практически незнаком, но тем не менее терпеть ее не мог. Так и запишем.
— Куда это вы запишете? — насторожилась Елена Яковлевна.
— Да никуда. Это просто поговорка такая, — поморщившись, объяснил Денис. — Ладно. Елена Яковлевна, я к вам, собственно, по вот какому вопросу…
— Подождите, я закурю, — оборвала его Виленкина.
Она взяла со стола пачку, вынула сигарету, закурила и пододвинула к себе пепельницу.
— Теперь, — сказала она, — говорите.
— В общем, дело обстоит следующим образом, — начал Денис. — Сегодня утром я хотел встретиться с вашим мужем. Позвонил ему на радио, однако там сказали, что на работе он сегодня не появлялся. Тогда я позвонил вам, и выяснилось, что его и дома со вчерашнего дня не было. Так?
— Так, — кивнула Виленкина. — Шляется где-то… Тощий кобель.
Она стряхнула пепел и уставилась на Дениса.
Он поморщился. На свете было мало вещей, которые могли вывести его из себя, однако женская грубость, безусловно, к этим вещам относилась.
— Ладно, — тихо проговорил Денис, как будто уговаривая сам себя успокоиться. — Значит, на работе его нет. Дома — тоже. Где же он, по-вашему, может сейчас быть?
— А бес его знает, — ответила Елена Яковлевна. — Он передо мной давно уже не отчитывается. Бывает, что пропадает на несколько дней и даже, скотина такая, не звонит.
— Но на работу-то он в эти дни ходит?
— Бес его знает, — повторила блондинка. — Может, и ходит. Я же сказала — он передо мной не отчитывается.
— Хорошо. — Денис потер ладонью тщательно выбритый (благотворное влияние Кротова) подбородок. — Елена Яковлевна, — спросил он, — а вы что-нибудь слышали про «Дни открытого пьянства»?
— Дни открытого пьянства? — Виленкина стряхнула пепел и пожала плечами. — Нет. А что это такое?
— Это такие… — Денис на мгновение задумался, подбирая нужное слово, — такие корпоративные вечеринки, которые начальник вашего мужа устраивает по четвергам.
— А, вы про это. — Виленкина махнула рукой с зажатой в пальцах сигаретой. — Знаю, конечно. Пьянствуют они там. Нажираются как свиньи. Фима говорит, так нужно. Я и сама понимаю: если начальник алкаш, тут уж хочешь не хочешь, а надо соответствовать.
— В каком смысле «соответствовать»? — обескураженно спросил Денис. Алкашом, что ли, стать?
— Ну зачем же сразу алкашом? — поморщилась блондинка. — Просто показывать, что и ты к спиртному неравнодушен. Что под хорошую закуску и ты не прочь иногда пропустить рюмочку-другую…
— Понятно, — сказал Денис. — Значит, о том, что каждый четверг ваш муж пропускает с сослуживцами рюмочку-другую, вы знаете. А скажите… после этих пьянок, по четвергам, он часто не возвращался домой?
Блондинка вульгарно хохотнула.
— Да считай что никогда не возвращался. Зачем ему? Они ж там все пьяные. А где пьянство, там и разврат. Отоспится у какой-нибудь дешевой шлюшки, а на следующий день домой. Трезвый как стеклышко.
— Интересное у вас ко всему этому отношение, — пробормотал Денис.
— А мне что? — пожала плечами Елена Яковлевна. — Главное, чтобы деньги домой приносил и детишек не обижал. Слава богу, у нас их пятеро. А все остальное… — Она махнула рукой. — Мужик потому и мужик, что кобель.
Виленкина стряхнула пепел, подняла глаза на Грязнова, слащаво улыбнулась и неожиданно спросила:
— Чаю с коньяком хотите?
— Да нет, спасибо, — поспешно ответил Денис. — Мне пора.
Блондинка, продолжая ласкать Дениса вульгарной улыбкой, пожала плечами.
— Ну как хотите. А то смотрите… Фимы, может, сегодня вообще не будет. Может, наведаетесь вечерком? Бог даст, я еще чего-нибудь вспомню. А вы потом…
— На этот случай я оставлю вам свой телефон, — резко оборвал ее Денис.
Он вынул из кармана визитку и положил ее на край дивана.
— Если ваш муж объявится — пусть позвонит мне, хорошо? Это в его же интересах.
— Ладно, — вздохнула Елена Яковлевна, — передам.
— Спасибо.
Денис быстро поднялся с кресла, быстро вышел в прихожую, быстро переобулся и, не сказав больше ни слова, покинул квартиру супругов Виленкиных.
Лицо его было красным от ярости.
Глава сорок седьмая
Зелек Александрович Шустов проснулся в три часа ночи. Его разбудил мелодичный, но от этого не менее противный перезвон телефона.
Шустов включил настольную лампу, посмотрел на часы и сердито проворчал:
— Черт знает что. До утра подождать не могли?
Он снял трубку и молча приложил ее к уху.
— Зелек, — раздался в трубке голос Леонидова. — Зелек, это ты?
— Я, я, — нехотя отозвался Шустов. — Что-то случилось?
— Случилось, дорогой, случилось.
Голос у Леонидова был усталый и хрипловатый. Зелек провел ладонью по лицу, как бы прогоняя остатки сна, и спросил:
— Расскажешь? Или по телефону нельзя?
— По телефону нельзя, — ответил Леонидов. — Я звоню из машины. Через пять минут буду у тебя. Одевайся.
— Ты один? — встревоженно спросил Шустов.
— Нет. Со мной Кирилл.
Шустов собрался задать следующий вопрос — дескать, что это вы делаете в машине с Кириллом в три часа ночи, но не успел. Леонидов задал свой вопрос первым.
— Послушай, — сказал он, — у тебя есть лопата?
— Лопата? — Пальцы Шустова, сжимающие телефонную трубку, побелели. Н-не знаю. Надо посмотреть в гараже.
— Ладно, — устало сказал Леонидов, — жди.
В трубке раздались короткие гудки.
— Черт знает что, — вновь проворчал Шустов. — Три часа ночи. В машине. Да еще и с Ремизовым. Что там у них могло случиться? И… — На душе у Шустова стало нехорошо. — …И зачем им лопата?
В открытом багажнике лежало что-то массивное и темное. Кирилл достал из кармана маленький фонарик, размером с авторучку, и посветил на лежащее тело. Лучик фонарика выхватил из тьмы желтое худое лицо, небритый, резко обозначенный кадык…
— Хватит, — резко сказал Зелек Александрович.
Кирилл послушно потушил фонарик.
— Как это произошло? — произнес Зелек Александрович хриплым, севшим от ужаса голосом.
Стоявший рядом Леонидов хмыкнул.
— Мы решили его немного потрясти. По поводу Озеровой и… и вообще. Но твой любимый ученик перестарался.
Даже во тьме Шустов увидел, с какой злобой и ненавистью блеснули глаза Юлия Семеновича, когда он покосился на Ремизова.
Шустов повернулся к Кириллу:
— Зачем ты это сделал?
— Да хватит вам, — махнул рукой Кирилл. Голос у него был как у обиженного ребенка. — Не собирался я его мочить. Тряхнул чуть сильней, чем нужно. Кто же знал, что он такой слабый?
