Фридрих Незнанский - Абонент недоступен
Обзор книги Фридрих Незнанский - Абонент недоступен
Фридрих Евсеевич Незнанский
Абонент недоступен
Часть первая
Толкнув стеклянные аэропортовские двери «Шереметьева-2» и оказавшись на улице, адвокат Юрий Гордеев первым делом потянул ноздрями воздух. Ничего особенного он в нем не уловил. Москва как Москва. Однако тут и была вся прелесть. То, что москвичи по привычке называют жарой, после двух недель средиземноморского пекла кажется делом какого-то райского кондиционера.
Не прошло и трех секунд, как вниманием Гордеева стали овладевать приземистые парни в одинаковых черных футболках – таксисты, эти назойливые столичные извозчики. Их было человек десять, не меньше, в один голос тараторивших один и тот же вопрос: «Куда ехать, уважаемый?»
– Юрка!
Гордеев обернулся и увидел Дениса Грязнова.
– Ты чего там застрял? – Денис скатал в трубочку последний номер «Московского комсомольца» и швырнул в урну.
Гордеев не без труда выбрался из живого кольца, подошел к Денису, и они обменялись крепким рукопожатием.
– Прошел мимо что та сомнамбула, – сказал Денис чуть ли не обиженно. – Что с глазами?
– Прости, забыл о тебе совсем.
– Не понял. Как это – забыл?
– Ну вот так.
– А какого же хрена ты мне тогда звонил из своего этого… как его?..
– Из Неаполя.
– Во-во, из него. Понты колотил?
– Ладно, не дуйся. Спасибо, что встретил.
Хлопнув правой дверцей свежевымытой «девятки», Гордеев в один момент как бы отсек от себя и синее море, и курортную беззаботность, и прелести падений в воздушные ямы, которыми был так богат только что перенесенный трансъевропейский перелет. Все осталось в прошлом. Ну, хотя бы в ближайшее время. Там впереди, в самом центре Москвы, ждала целая куча важных дел. Романтический настрой адвокату, рассуждал Гордеев, как собаке пятая нога. Сравнение было, конечно, так себе, но лучшего подобрать невозможно.
Уверенно держась за руль, Денис делился последними новостями. Точнее, не делился – вываливал на свежую гордеевскую голову все, что за последние две недели накопил в своей. И тем самым откровенно ловил кайф, созерцая информационную отсталость своего друга, когда тот то и дело выкатывал глаза и ронял подбородок, по-детски реагируя на ту или иную историческую новинку.
Впрочем, Денис был удивлен не менее: такого прожженного волка, каким был Гордеев, пронять какой-либо словесной белибердой было практически невозможно, а тут – на тебе – бесплатный аттракцион.
– Стоит только на несколько дней среди рабочей недели уйти в какие-нибудь горы, – хладнокровно резюмировал Денис, – как ты моментально превращаешься в социально недействительного гуманоида.
– Чего-чего? – вытаращился Гордеев.
– Пространственно-временной интенсив, очередная классовая утруска, смена парадигм…
– Эй, Ландау! – перебил Гордеев. – Откуда у тебя в голове вся эта каша?
Денис окинул Гордеева коротким взглядом:
– Хотя само понятие «гуманоид» здесь совершенно теряет смысл.
– Нет, вы на него только посмотрите. Что с тобой случилось?
– А с тобой?
– Поговори мне еще, – сказал Гордеев, сдерживая улыбку. – Разбазарился.
Денис с сожалением покачал головой:
– У тебя там, в твоем Неаполе, даже радио не было, что ли?
– Представь себе – не было. Голова как горный хрусталь – ни соринки, ни пылинки. Словом, чистая доска, табула раса, как выражались древние римляне.
– Да ну?
– Ага, она самая.
– Так мы сейчас эту самую чистую доску маленько подмараем.
Денис ткнул пальцем в автомагнитолу, и в динамиках заиграли позывные радио «Свобода».
Новостная сводка почти слово в слово повторяла все то, что пять минут назад закончил исторгать из себя Денис. Однако даже он сбавил скорость и встроился в крайний правый ряд, когда дикторский голос доложил:
«Сегодня в Москве убит бывший генеральный директор концерна „Интерсвязь“ Владимир Волков. По данным агентства Интерфакс, взрывное устройство – предположительно, два килограмма тротила с электронным взрывателем – было подложено под автомобиль потерпевшего и сработало, когда Волков находился в салоне. Потерпевший скончался на месте. Следствие полагает, что это устройство с дистанционным управлением и покушение на бизнесмена тщательным образом подготовлено. По факту преступления возбуждено уголовное дело».
– Ничего себе, – просипел Денис пересохшим горлом. – И до этого добрались.
– Ты его знал? – простодушно спросил Гордеев.
– Нет, не знал. Слышал только. С характером мужик. Головастый и с характером. Был, – мрачновато добавил Денис. – Теперь уже был.
В разговоре наступила пауза, которую радиоэфир тут же заполнил россыпью словечек, типа «дефолт», «минфин», «консолидация правых»…
– Ладно, – начал Гордеев, – смени волну. Хочу музыку.
– Бодряковую?
– Да, именно бодряковую. На сегодня смуров достаточно.
Денис снова прикоснулся к магнитоле, и салон до краев заполнился ровным, как кремлевская зубчатка, ритмом с обволакивающе-сытыми басами. Машина побежала быстрее, выскочив на самую середину Ленинградского шоссе.
До конца поездки попутчики больше не проронили ни слова.
«Не может быть, не может быть, не может быть…»
Виталий Федорович Проскурец импульсивно расхаживал по кабинету от окна к двери, инкрустированной под мореный дуб, то снимая, то опять водружая на нос очки в тонкой позолоченной оправе.
Хотелось выпить.
Да нет, не просто выпить, а надраться по-черному, как последний сапожник. Забыть, забыть все. Забыть, а затем проснуться и узнать о розыгрыше, который ему устроили не в меру распоясавшиеся коллеги.
Но это не могло быть розыгрышем. Это была самая настоящая, неподдельная, натуральная реальность. И реальность была во всем. Она реально перла из всех мыслимых и немыслимых щелей. Ибо то, что произошло сегодня утром, – чистейшая, суровейшая правда.
Ему позвонил незнакомец, представившийся старшим следователем по особо важным делам Мосгорпрокуратуры Омельченко и тоном, не терпящим возражений, предложил срочно приехать по адресу… Он продиктовал адрес и сказал, что встретит лично.
Они встретились у дверей помещения, на котором была табличка «Морг». И вот тут, на пороге, Проскурец узнал от Омельченко, что его давний друг, компаньон и соратник Владимир Волков – мертв. И не просто мертв, как это обычно случается с пятидесятилетними мужчинами (инфаркт, инсульт или еще что-то из этой же серии) – мертв в бесконечной степени. Черная пыль вместо кожи на обуглившихся костях. Именно эта жуть предстала перед глазами Виталия Проскурца, когда его подвели к оцинкованному столу и санитар в зеленоватом фартуке отбросил покрывало, обнажив неприглядные останки.
– Вы были знакомы с потерпевшим, Виталий Федорович? – задал вопрос Омельченко, очень худой, высокий мужчина с костлявым лицом и волосами, уложенными с легкой небрежностью.
– Что? – Проскурец поднял лицо и немигающими глазами уставился на следователя.
– Подумайте.
– О чем вы говорите?
– О чем? Это вы меня спрашиваете?
– Да, это я вас спрашиваю. И не вижу в этом ничего странного.
– Ладно. – Омельченко потер руки. – Итак, вы утверждаете, что не знакомы? Я правильно вас понял?
– Да, именно так.
– А между тем эти останки принадлежат, хотя было бы правильнее сказать – принадлежали – гражданину Российской Федерации Владимиру Сергеевичу Волкову.
Массивная фигура Проскурца внезапно зашаталась, едва не потеряв равновесия.
– Ну вот, видите, я прав, – сказал Омельченко, успев подхватить собеседника за локоть.
– Это Володя? – сдавленно произнес Проскурец.
– Да, да, да. Он самый. Надеюсь, для вас этот факт не является новостью?
– Что?!
– То, что Волков явился жертвой жесточайшей расправы.
– Не понял? – Проскурец стащил с лица тонкую оправу очков и двумя пальцами быстро промассажировал переносицу.
– Ваше «не понял» – всего лишь дань риторике. Все вы очень хорошо понимаете, дорогой Виталий Федорович.
– Боже мой, о чем вы говорите?
– Это не есть несчастный случай, это – убийство. Самое настоящее. Очередное рядовое заказное у-бий-ство. Вы меня хорошо расслышали?
– Куда уж лучше.
В стрессовых ситуациях голова Проскурца работала особенно быстро – тут конечно же сказались долгие годы работы в советском военно-промышленном комплексе. Там от скорости ментальных реакций очень часто зависела социальная безопасность сотрудников. Ситуация, которая стремительно разворачивалась перед Виталием Федоровичем сейчас, была стрессовой в кубе. "Так, – размышлял он, – у следствия в руках какие-то чрезвычайно важные козыри. Это несомненно. Иначе бы этот Омельченко не вел себя так развязно. И эти козыри наверняка способны кого угодно загнать в западню. А из этой западни выход только один – косвенно признать себя виновным… Виновным в чем?
