Фридрих Незнанский - Абонент недоступен
– …карточка из стоматологической клиники, где Волков регулярно лечился, с помощью которой нам удалось идентифицировать личность потерпевшего с точностью до микрона, – говорил словоохотливый Омельченко, пока Проскурец мысленно справлялся с лавиной нахлынувших вопросов.
– Как это произошло? – уже спокойным тоном спросил Проскурец.
– Ага, проснулся живой интерес. Прекрасно.
«Важняк» Омельченко, заложив обе руки за спину, сделал несколько шагов взад-вперед, осматривая стены, пока это дело ему не надоело, и тогда он снова подошел к Проскурцу:
– Э-э… Простите, Виталий Федорович. Давайте сделаем так: вы завтра утречком прибудете к нам, в прокуратуру, и там мы все самым подробнейшим образом обсудим. Договорились? А сейчас самое мудрое и благородное – это разбежаться по рабочим местам. У нас работа, у вас полно работы. У всех работа, да? Нехорошо отрывать другу друга от любимых занятий, подчиняясь воле обстоятельств, правда? Будем выше этого. Надеюсь, вы меня правильно понимаете?
– Надеюсь, да, – выдавил из себя Проскурец, направляясь к выходу из этого страшного места.
…И теперь, меряя широкими шагами кабинет, то выглядывая в окно, то оказываясь у двери, Проскурец неоднократно ловил себя на том, что невольно подслушивает, о чем толкуют подчиненные. Он вдруг замер посередине, потому что его мобильник дал о себе знать настойчивой трелью.
Привычным жестом из внутреннего кармана пиджака он извлек черную пластиковую коробочку, нажал кнопку ответа и приложил к уху.
– Да.
– Виталий Федорович? – донесся из трубки женский голос.
– Да, да, я слушаю.
– Это Лена.
– Лена? – Проскурец добрел до стола и уперся в него свободной рукой. – Лена Волкова?
– Да, Виталий Федорович, Лена Волкова. С каких это пор вы перестали узнавать мой голос?
– Ты где?
– В Москве.
– Ты в Москве? Ты точно в Москве?
– Господи, да что с вами такое, Виталий Федорович? Я точно в Москве. Только что из самолета.
– Извини, Лена.
– Где папа? Я не могу до него дозвониться, все номера молчат, будто их отключили. Он что, уехал?
– Понимаешь, Лена… случилось несчастье.
Проскурец говорил как автомат, стараясь сдерживаться.
– Что случилось?
– Я… я даже не знаю, как тебе сказать. Его машина, понимаешь… Она…
– Я ничего не понимаю. Чья машина? О чем вы говорите?
– Его машина… Извини, Лена. Если у тебя есть возможность приехать – приезжай сейчас же.
– Куда?
– К нам в офис. Я тебе все объясню. Адрес помнишь?
– Конечно, помню.
– Тогда приезжай. Я жду.
Проскурец отключил телефон и снова с подозрением посмотрел на закрытую дверь.
На другом конце Лена услышала в трубке легкий щелчок, будто в конце предложения поставили точку. Линия разъединилась.
За окнами такси проносились архитектурные монстры сталинского ампира, которые делали Ленинградское шоссе увеличенной в несколько раз копией Невского проспекта. Лена еще раз набрала номер, но теперь за заунывно длинными гудками ничего не последовало.
– МАИ знаете? – спросила она у водителя.
– Стекляшка, что ли?
– Ну да.
– Как не знать. Теперь туда, что ли?
– Туда.
Лена откинулась на спинку сиденья, обтянутого искусственной кожей, и услышала, как в ее голове с каждый ударом сердца нарастало: «папа, папа, папа…»
У входа ее встретила троица охранников, вид которых мог внушить обывателю довольно серьезные опасения, а особенно то количество боевого снаряжения, что висело на них. Однако легко миновав этих суровых с виду парней, которым ничего не оставалось, как снисходительно улыбаться приятной темноволосой девушке, Лена взлетела на девятый этаж, где располагался офис «Интерсвязи» – одной из крупнейших в России частных телефонных компаний, чей приоритетный профиль – сотовые системы подвижной связи. Когда-то генеральным директором «Интерсвязи» был ее отец – Владимир Волков, но уже полгода, как он ушел с этого поста и из компании вообще, передав все полномочия давнишнему своему другу и первому заместителю Виталию Проскурцу. Почему так произошло, Лена не знала. До сих пор ее мало интересовали дела собственного отца, последний год она провела в Соединенных Штатах, где по контракту с Чикагским технологическим институтом занималась научной работой. Освоение новых технических и географических территорий стало для нее таким важным делом, что до всего остального, если оно не имело отношения к биологии, руки не доходили.
Войдя в помещение офиса, обставленного в ультрасовременном стиле с обилием пластика и алюминия, она увидела множество хорошо одетых молодых людей, которые наперебой начали с ней здороваться. Она узнала только некоторых, однако кивнула всем сразу – и решительно направилась к двери с табличкой «Генеральный директор». Лена вошла без стука и обнаружила Виталия Федоровича, нервно расхаживающего по кабинету. Увидев ее, он молча кивнул, молча закрыл дверь и показал на кресло у стола. Он казался чрезвычайно подавленным. Лена не стала первой нарушать молчание, ожидая продолжения разговора, начатого по телефону.
– Лена, – заговорил Проскурец, прокашлявшись. – Понимаешь… Ну, в общем… Папы больше нет.
По ее спине пробежал холод.
– Когда? – Единственное, что она могла спросить. Все, что называется «убийственной истерикой», происходило сейчас у нее глубоко внутри, и Лена не позволяла ей выплеснуться наружу.
– Сегодня утром, в восемь часов. Его машина взорвалась у подъезда дома.
– Нашего дома?
– Да, вашего дома. Прямо у подъезда. Это ужасно, ужасно…
– Это несчастный случай? Да?
– Нет, Лена, это убийство.
– Боже мой!
– И еще, Лена, ты должна это знать. Это очень важно. Я – один из основных подозреваемых.
– Подозреваемых? В чем подозреваемых?
– В убийстве. Точнее, в организации убийства, если пользоваться их терминологией.
– Вы? А при чем здесь вы?
– Лучшего претендента на эту роль им просто не найти.
– Почему?
– Все очень просто. Они идут по пути наименьшего сопротивления. Так гораздо проще. Тут и дураку ясно, что смерть Волкова мне выгоднее, чем кому бы то ни было.
– Боже мой, что вы такое говорите? Как это – выгодна?
И тут Лена не выдержала и разрыдалась. Ее лицо исказила гримаса отчаяния, из глаз брызнули слезы. Она закрыла лицо руками, слово боялась открыто демонстрировать свою слабость.
– Бизнес – это война, – тихо, но твердо проговорил Проскурец. – Здесь нет и не может быть друзей. Каждый сам за себя и против всех. Но в моих правилах бизнес – это прежде всего война умов, стычка интеллектов, в которой нет и не может быть места физическому устранению конкурента.
Проскурец подошел к окну и в очередной раз снял очки:
– Да, мы с твоим отцом в последнее время были не в ладах. Можно сказать – воевали.
Лена вздохнула:
– Вы всю жизнь воюете. Сколько я себя помню, все мужчины воюют друг с другом.
– Да, ты права. Поддавки – это не для нас.
Лена не очень понимала, что имел в виду Проскурец под выражением «были не в ладах», но догадывалась, что речь шла о какой-то идее отца, которую тот мог отстаивать со свойственными ему прямотой и настойчивостью. И эту же самую идею мог с той же настойчивостью отвергать Проскурец. Совершенно обычное для них дело, можно сказать, бытовая привычка. Без этого они просто не жили. Они просто выругивали каждый свое. Но все самые продолжительные интеллектуальные баталии рано или поздно приводили их к полному согласию.
Именно таким непростым путем они основали дело, над которым теперь красуется вывеска «Интерсвязь».
– Володя всегда был полон идей, – сказал Виталий Федорович, будто прочитав мысли своей собеседницы. – Идеи били из него фонтаном. И все его идеи были просто отличные, одна лучше другой. Но ему, как всегда, хотелось их тут же воплотить в жизнь, ничего не откладывая на потом, особенно когда такая возможность предоставлялась. Он был страшный непоседа. Порой просто ужасный. Он еще называл это аномальным энтузиазмом.
Проскурец принялся массажировать переносицу, а из-за зажмуренных глаз выступили и заблестели на ресницах скупые слезинки.
В полуподвале Мосгорпрокуратуры бывший эксперт, а ныне пенсионер Иван Фомич Иванов наклеивал куски обожженной по краям крокодиловой кожи на специально сколоченный из фанеры ящик, имевший очертания кейса – портфеля, с которым обычно носится всякий деловой сброд. Фомич напоминал сейчас ребенка, который засиделся над головоломкой, известной миру как «паззл», когда из горы разрозненных кусочков требуется собрать целую картинку. Он и в прежние годы слыл мастером – золотые руки, соответствуя на все сто: ловкие пальцы, орлиный глаз, живой ум.
Когда в полуподвале показалась долговязая тень следователя Игоря Омельченко, Фомич свою работу закончил и теперь, сидя в углу, ацетоном смывал с пальцев остатки клея.
– Ну и как? – спросил Омельченко первым делом.
