Валентина Демьянова - Страсти по Веласкесу
— Вы кто такая? По какому праву тут слоняетесь и о жильцах выпрашиваете?
— Да что ты, Роза, в самом деле? Она женщину одну разыскивает. Фамилии не знает, только имя — Софья Августовна, — вступилась за меня одна из мамаш.
— Сама слышала. Не глухая, — огрызнулась Роза и снова принялась за меня:
— Зачем вам Софья Августовна?
— Дело у меня к ней.
Дворничиха еще больше помрачнела и неприязненно проворчала:
— Какие с ней могут быть дела? Стара она уже для дел.
— Так она живет здесь? — с надеждой спросила я.
Вопрос Роза проигнорировала.
— И расстраивать ее нельзя. Здоровье совсем некуда. Чуть поволнуется, так сразу сердце прихватывает.
— Я не собираюсь ее расстраивать. Просто хочу передать привет от старых друзей. Я недавно была в местах, где прошло детство Софьи Августовны. Думаю, ей будет приятно.
— Значит, вы не от этого отродья? — недоверчиво уточнила она.
— От кого?!
Ответа я снова не получила, вместо этого дворничиха аккуратно прислонила метлу к дереву и сердито приказала:
— За мной идите.
Боясь, что она передумает, я торопливо кивнула, всем своим видом выражая готовность немедленно следовать за ней.
Далеко идти не пришлось. Мы пересекли двор и оказались перед малозаметной дверью, ведущей в подвал.
— Здесь ждите, — сухо обронила Роза и скрылась за облупленной створкой.
Снаружи слышно было, как она громко крикнула от входа:
— Софья Августовна, к вам гости.
Этого оказалось достаточно, чтобы я, не раздумывая, вошла за ней следом. Мое вторжение очень рассердило Розу. Развернувшись, она напустилась на меня:
— Я же сказала — ждать за дверью! Кто вам позволил сюда заходить?
Думаю, она вышвырнула бы меня на улицу, но откуда-то из глубины вдруг послышался негромкий голос:
— Роза, в чем дело? Почему ты шумишь?
Дворничиха замерла и прислушалась.
— Роза, что случилось? — уже строго повторил голос, и несокрушимая Роза дрогнула.
Сердито погрозив мне пальцем, пошла на голос, не забыв при этом плотно задернуть за собой закрывающую дверной проем штору. Оказавшись в одиночестве, я нисколько не огорчилась: без угрюмого и подозрительного Розиного взгляда у меня было больше возможностей разглядеть все толком.
Сумрачная комната с небольшим оконцем под потолком производила тягостное впечатление. От вида сырых, в рыжих потеках, стен по телу проползли мурашки, и я вдруг почувствовала себя заживо замурованной в глухом каменном мешке и зябко поежилась. Захотелось оказаться на улице и вместо этого затхлого воздуха набрать в легкие привычной гари московских улиц. Хотя, возможно, виной всему было мое чересчур разгулявшееся воображение. Комната казалась жилой, все вокруг было чисто убрано, вот только при виде мебели даже у старьевщика случился бы удар на почве острой жалости к ее владельцам.
Неожиданно штора колыхнулась, и в образовавшуюся щель посунулась голова дворничихи.
— Проходите, — неприветливо буркнула она и снова скрылась.
Я не заставила повторять приглашение дважды. Оказавшись за шторой, поняла, что комната служит спальней, но разглядеть ничего не успела. С первой же секунды все мое внимание сосредоточилось на сидящей в глубоком кресле женщине. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что она очень и очень стара. Худенькое личико ее было сплошь покрыто морщинами, но выглядела наследница барона Мансдорфа очень достойно. Реденькие волосы были аккуратно подстрижены, а темное платье, украшенное старомодным кружевным воротником, делало ее нарядной.
Женщина сидела абсолютно неподвижно и могла бы показаться неживой, если бы не мерцающие агатовым блеском глаза.
— Вы ко мне? Я вас не знаю, — прошелестела она.
— Мы не знакомы, — кивнула я и выразительно посмотрела на топчущуюся у двери дворничиху.
Она жадно прислушивалась к разговору и, судя по упрямому выражению на лице, уходить не собиралась. Хозяйка перехватила мой взгляд, слабо шевельнула сухонькой кистью и попросила:
— Роза, оставь нас.
Дворничиха набычилась и хотела возразить, но в последний момент передумала и с неохотой подчинилась. Как только хлопнула входная дверь, Софья Августовна спросила:
— Так что у вас за дело ко мне?
В ее голосе мне послышалась некоторая напряженность, и, не желая попусту волновать ее, я поспешно пустилась в объяснения:
— Меня зовут Анна. Недавно я заезжала в Павловку по делам и от местных жителей узнала, что вы живете в Москве. Решила, что вам будет интересно узнать, как обстоят дела в вашем бывшем имении.
Конечно, мое объяснение было притянуто за уши, и любой, даже не самый подозрительный, человек засыпал бы меня вопросами, но не Софья Августовна. С аристократическим тактом она приняла его и мечтательно протянула:
— Павловка… когда-то я очень ее любила…
Синеватые старческие губы растянулись в улыбке, а лицо приобрело отстраненное выражение, будто она в своих мыслях вдруг улетела далеко-далеко в прошлое, куда посторонним ход был заказан. Я стояла посреди комнаты и смотрела на нее, боясь пошевелиться. А Софья Августовна вдруг тихонько засмеялась и сказала:
— Знаете, ведь мы с мамой ездили туда! Несмотря на запрещение. А в шестьдесят первом я навестила Павловку одна. Правда, долго мне там побыть не удалось. Уже через час местный милиционер каким-то образом узнал о моем появлении и явился с требованием немедленно покинуть вверенную ему территорию.
— Почему?!
Она насмешливо улыбнулась:
— Наверное, опасался, что я подниму бунт в отдельно взятой деревне.
Софья Августовна качнула головой, прогоняя неприятные воспоминания, и поинтересовалась:
— А дом… он еще стоит?
Я замялась, подыскивая слова, но она выручила меня и сама ответила на свой вопрос:
— Одни стены, наверное, остались. Или и стен уже тоже нет?
— Стены остались.
Она вздохнула:
— Неудивительно. Раньше ведь строили на совесть. А парк цел? Не вырубили?
— Зарос сильно.
Софья Августовна грустно кивнула, а я, стараясь отвлечь ее от печальных мыслей, оживленно затараторила:
— В деревне вашу семью до сих пор помнят. И все, как один, добрым словом отзываются. Говорят, много хорошего делали. Особенно тепло вспоминают вашу матушку.
Софья Августовна улыбнулась:
— В моих детских воспоминаниях мать тоже осталась молодой, красивой и очень доброй. Это и не удивительно, ребенку его мать всегда кажется самой красивой и доброй. Но чтоб бывшие дворовые… Вы меня, признаться, удивили. Но все равно спасибо.
Она помолчала немного и произнесла:
— Но вы, как я понимаю, не затем ко мне пришли, чтобы о бывшей усадьбе рассказывать. У вас ведь ко мне дело?
— Я пишу книгу о картине Веласкеса «Христос в терновом венце». Пытаюсь проследить судьбу этой картины после того, как ее привезли из Италии в Россию. Потому и ездила в Павловку. Хотела своими глазами увидеть это место. Ведь до восемнадцатого года ею владела ваша семья?
Взгляд Софьи Августовны затуманился.
— Мать. Мой отец подарил ее ей. Он очень дорожил картиной, и это было выражением его чувства к ней и ко мне.
— А к вашему отцу она как попала?
Софья Августовна недоуменно взглянула на меня и с гордостью сказала:
— Она всегда принадлежала ему.
Глава 14
Опасаясь нечаянной встречи с Еленой, в Зубовку я отправилась во второй половине дня. К поискам картины эта поездка отношения не имела, и, если бы дело не касалось Герасима, я бы, конечно, и пальцем не шевельнула, чтобы разобраться во всей этой нехорошей истории. Ни Елена, ни Лиза сами по себе меня ничуть не интересовали, но, к сожалению, здесь был замешан мой друг. И хотя очень многое мне было непонятно, сомнений в том, что приятель каким-то образом причастен к случившейся у Фризенов трагедии, у меня не оставалось. Конечно, пока что он лежал в больнице и считался потерпевшим, однако я испытывала сильные опасения, как бы в один момент он вдруг из жертвы не превратился в главного подозреваемого. Как ни крути, но неспроста же его прутом в живот пырнули.
Проехав для начала деревню Зубовка из конца в конец, я пришла к выводу, что она большая, бестолково построенная и нищая. Состоятельные господа только-только начали осваивать это место, и солидные особняки с черепичными крышами можно было по пальцам пересчитать. На фоне старых бревенчатых изб и покосившихся заборов эти строения казались инородными телами, невесть как попавшими сюда. Что касается дома Фризена, он был настолько роскошен, что казался и вовсе неуместным среди всеобщего убожества.
К владениям господина Фризена я шла пешком, благоразумно оставив машину на соседней улице. Остановившись перед воротами, я принялась разглядывать сквозь ажурное плетение чугунных узоров яркие клумбы, ухоженные лужайки, деревья и видимую часть скрытого зеленью особняка.
