Юсси Адлер-Ольсен - Женщина в клетке
Она снова взглянула на него так, точно он оскорбил ее до глубины души:
— Ни Нильсу, ни Даниэлю нечего было скрывать. Но Нильс так и не оправился после смерти Даниэля.
Карл уловил подтекст:
— Вы хотите сказать, что они были парой?
— Да, Нильс и Даниэль всегда были неразлучны во всех делах — на работе и в частной жизни.
Карл повнимательнее заглянул в ее блекло-голубые глаза и подумал, что не удивился бы, если бы она сейчас сложилась пополам в пароксизме неудержимого хохота. Но этого не случилось. Она вовсе не шутила.
— Я не знал, — произнес он после недолгой паузы.
— Понимаю, — откликнулась она.
— Не найдется ли у вас случайно лишней фотографии Даниэля Хейла, которой вы могли бы поделиться со мной?
Она протянула руку и взяла со стеклянного подноса брошюру, лежавшую рядом с несколькими бутылками минеральной воды.
— Вот, — произнесла она. — Первые десять — как раз то, что вам нужно.
Вновь пробиться по телефону к Билле Антворскоу Карлу удалось лишь после долгих препирательств с его недовольной секретаршей.
— Я тут отсканировал фотографию и хочу послать ее вам по электронной почте. Вы не против, если мы прямо сейчас потратим на это две минуты? — спросил он, представившись собеседнику.
Антворскоу согласился и дал ему свой электронный адрес. Карл взялся за мышку и переслал файл.
Это была превосходная фотография Даниэля Хейла, отсканированная из полученной брошюры. Стройный светловолосый мужчина, явно высокого роста, загорелый и хорошо одетый, как было отмечено в столовой Риксдага, не производил впечатления отъявленного педика. Возможно, у него были и другие наклонности. «Он мог заинтересоваться и женщиной», — подумал Карл и представил себе этого человека — раздавленного и сгоревшего на шоссе в Каппелев.
— Да, сообщение пришло, — сказал Билле Антворскоу на другом конце провода. — Вот я открыл прикрепленный файл.
Затем последовала пауза.
— Ну и что вы хотите, чтобы я с этим сделал?
— Можете подтвердить, что здесь изображен Даниэль Хейл? Это он участвовал во встрече в Кристиансборге?
— Этот? Я никогда его раньше не видел.
26
2005 год
Когда ей исполнилось тридцать пять, в помещение снова хлынуло море света из люминесцентных ламп на потолке. Лица за стеклом исчезли.
На этот раз за армированным стеклом загорелись не все трубки.
«Однажды им придется войти, чтобы поменять лампочки, иначе в конце концов наступит вечная тьма, — подумала Мерета. — Они по-прежнему подсматривают за мной исподтишка и не захотят лишиться этой возможности. Когда-нибудь они зайдут сюда поменять трубки. Они снизят давление, ничего не сказав, и тут я их подстерегу».
В прошлый день рождения они опять увеличили давление, но ее это больше не волновало. Если она выдержала четыре атмосферы, то выдержит и пять. Она не знала предельной черты, но пока что предел не был достигнут. Как и в прошлом году, у нее несколько дней продолжались галлюцинации. Дальние участки помещения кружились перед глазами, но остальное она видела четко, пела песни, и на сердце у нее было легко. Реальность утратила значение. Только спустя несколько дней она опомнилась и ощутила шум в ушах. Сначала это были совсем слабые звуки, и она открывала рот, чтобы, насколько получится, выровнять давление, но через две недели шум в ушах стал постоянным. Это был пронзительный свист, какой бывает, когда на экране телевизора мерцает настроечная таблица. Звук стал выше, чище, но в сто раз мучительнее для нервов. «Это пройдет, Мерета. Ты привыкнешь к давлению. Просто нужно дождаться, и в одно прекрасное утро ты проснешься и поймешь, что он исчез. Это непременно пройдет, непременно пройдет», — твердила она себе, как заклинание. Но пустые заклинания всегда кончаются разочарованием. Прошло три месяца, а свист не исчез, и Мерета почувствовала, что сходит с ума от бессонницы и постоянного напоминания: она живет в камере смертника и находится во власти своих палачей. Она начала обдумывать, как ей покончить с собой.
Она давно поняла, что так или иначе для нее все кончится смертью. Выражение, которое она видела на лице женщины, не позволяло питать какую-то надежду. Колючий взгляд посылал недвусмысленный сигнал: ей отсюда не выйти, ни за что и никогда. Так лучше уж покончить с собой своими руками. Самой решить, когда это случится.
Если не считать туалетного бачка и бачка с пищей, фонарика и двух кусочков пластинки из капюшона, один из которых служил ей теперь зубочисткой, двух рулонов туалетной бумаги и одежды, которая на ней, в комнате было совершенно пусто. Кругом гладкие стены. Здесь не имелось ничего, к чему она могла бы прикрутить рукав куртки, ничего, за что могла бы подвесить свое тело и на чем бы оно держалось, пока не наступит освобождение. У нее была только одна возможность — уморить себя голодом. Отказаться от однообразной пищи и жалких глотков воды, которыми они ее снабжали. Может быть, этого они и ждут. Может быть, она для них — предмет какого-то дикого пари. Во все времена случалось, что люди забавы ради мучили своих ближних. В любом пласте человеческой истории залегал толстый слой бесчувственного отношения к людям. И к нему непрерывно добавлялись новые отложения, это она узнала на собственной шкуре. Больше она не желала терпеть.
Отодвинув бачок с пищей, Мерета подошла к иллюминатору и объявила, что больше не будет ничего есть. С нее, дескать, хватит. Она легла на пол, завернулась в лохмотья своей одежды и предалась мечтам. По ее подсчетам, сегодня было шестое октября, и она полагала, что выдержит так неделю. К тому времени ей будет тридцать пять лет, три месяца и семь дней. А если совершенно точно, она проживет двенадцать тысяч триста двенадцать дней, но полной уверенности в этом не было. У нее не будет надгробия. Нигде нельзя будет найти надпись с датами ее жизни. После ее смерти не останется ничего, что связало бы ее имя с пребыванием в этой клетке, где она провела последние долгие годы. Кроме ее убийц только она сама будет знать день своей смерти. И только ей самой он будет известен заранее с относительной точностью. Она умрет приблизительно 13 октября 2005 года.
На другой день после того, как она объявила о своем отказе от пищи, ей крикнули снаружи, чтобы она поменяла бачки, но она не шевельнулась. Что они могут сделать, если она не выполнит приказание? Либо оставить бачки в шлюзе, либо забрать их оттуда. Ей до этого нет дела.
Они действительно оставили бачки в шлюзе и так же делали в последующие несколько дней: забирали старый бачок и ставили на его место новый. Бранили ее. Грозились, что повысят давление в помещении, а затем сразу выпустят весь воздух. Но как они могут испугать ее смертью, если она сама хочет умереть? Войдут они к ней или нет — ей это безразлично. Она дала волю своим мыслям, позволила себе без оглядки бежать от действительности, погружаясь в образы и воспоминания, которые помогали забыть про звон в ушах. На пятый день все слилось и смешалось. Мечты о счастье, политическая деятельность, одиноко стоящий на палубе Уффе, несостоявшаяся любовь, так и не рожденные дети, мистер Бин и тихие вечера перед телевизором. Тело постепенно начало забывать о своих неудовлетворенных потребностях: уже легче стало лежать на полу, наступило удивительное спокойствие, а время все шло, и содержимое продовольственного бачка понемногу прокисало и портилось.
Все было так, как надо. И тут вдруг она почувствовала, как у нее запульсировала десна.
В своем замутненном состоянии она сперва восприняла это как вибрацию откуда-то извне, которая заставила ее чуть-чуть приоткрыть глаза, но не более того. «Если они войдут сюда, что они сделают?» — подумала она и снова погрузилась в тихую дрему. Но через несколько часов внезапно пробудилась от острой боли, которая словно ножом полоснула ее по лицу.
Она не имела представления, в котором часу это было, не знала, наблюдают ли они за ней в окно, и закричала таким криком, какой еще ни разу не раздавался среди этих голых стен. Все лицо у нее раскалывалось от боли. Зубная боль билась во рту тяжелой кувалдой, и нечем было ее унять. Господи! Неужели это наказание за то, что она хотела самовольно уйти из жизни? Всего пять дней она за собой не следила, и так за это наказана! Она осторожно запустила в рот указательный палец и нащупала нарыв возле заднего коренного зуба. Этот зуб всегда был у нее слабым местом. Источник гарантированного дохода для дантиста: туда вечно что-то забивалось, и эту щель она ежедневно обрабатывала самодельной зубочисткой. Осторожно нажав на вспухшую десну, она почувствовала резкую боль, которая пронзила ее до мозга костей. Мерета согнулась пополам, отчаянно хватая воздух разинутым ртом. Только что ее тело пребывало в мирном спокойствии и вдруг очнулось, охваченное адской болью. Оно вело себя словно дикий зверь, пытающийся откусить собственную лапу, чтобы вырваться из капкана. Если боль — средство борьбы со смертью, то сейчас она была живее, чем когда-либо.
