Юсси Адлер-Ольсен - Женщина в клетке
— Многое в нашем расследовании говорит в пользу несчастного случая, поэтому думать иначе — значит проявлять крайнюю придирчивость. Но что поделаешь, такие уж мы собрались недоверчивые скептики в отделе «Q», за это нас, как видно, туда и назначили.
Слушатели слегка заулыбались. Хорошо — по крайней мере, они слушают.
— Поэтому я хочу задать вам ряд вопросов и прошу вас говорить не колеблясь, если вам есть хоть что-нибудь сообщить.
Большинство опять закивали.
— Помнит ли кто-нибудь из вас, была ли у Мереты Люнггор встреча с какой-то группой, агитировавшей за исследования по изучению плаценты?
— Да, я помню, — заговорила одна из работниц секретариата. — Была группа, которая собралась в поддержку запроса, направленного Билле Антворскоу из «БейзикГен».
— Билле Антворскоу? Какой Билле Антворскоу? Тот, что ворочает миллиардами?
— Да, тот самый. Он собрал группу и получил согласие на встречу с Меретой Люнггор. Они делали «общий обход».
— Общий обход? Вместе с Меретой Люнггор?
— Нет, — улыбнулась говорившая. — Мы так называем встречи делегаций, защищающих интересы какой-то организации, по очереди со всеми партиями. Эта группа пыталась собрать в свою поддержку большинство голосов фолькетинга.
— Остался ли где-нибудь отчет об этой встрече?
— Да, отчет должен быть. Я не знаю, был ли он распечатан, но можно поискать в компьютере прежнего секретаря Мереты Люнггор.
— А он еще существует? — спросил Карл, не веря своим ушам.
Женщина из секретариата улыбнулась:
— Мы всегда оставляем старые жесткие диски, когда переходим на новую систему программного обеспечения. Когда мы перешли на Windows ХР, пришлось заменить по меньшей мере десять дисков.
— Ваши компьютеры не объединены в сеть?
— Сеть тоже есть, но тогда секретарь Мереты и еще несколько человек не были к ней подсоединены.
— Паранойя, что ли? — Он улыбнулся девушке.
— Может, и паранойя.
— И вы попробуете раздобыть мне этот отчет?
Она опять кивнула.
Тогда Карл обратился к остальным присутствующим:
— Одного из участников звали Даниэль Хейл. По слухам, они с Меретой почувствовали интерес друг к другу. Найдется ли среди вас кто-нибудь, кто способен это подтвердить или дополнить?
Несколько человек начали переглядываться. Значит, опять в точку. Вопрос в том, кто захочет ответить.
— Я не знаю, как его звали, но видела, как она разговаривала у нас в Снапстинге с каким-то незнакомым мужчиной. — На этот раз слово взяла политический лидер — волнующего вида телегеничная молодая женщина с твердым характером, которую со временем, вероятно, ожидал какой-нибудь важный министерский пост. — Она, кажется, очень обрадовалась, встретив его внизу. Когда Мерета потом за столиком разговаривала с докладчиками по здравоохранению от социалистов и радикального центра, то казалась несколько несобранной. Думаю, многие обратили на это внимание.
— Потому что обычно Мерета вела себя иначе?
— Думаю, тогда впервые случилось, чтобы Мерета отводила глаза. Да, это было очень необычно.
— Мог ли этим человеком быть Даниэль Хейл?
— Не знаю.
— А кто-нибудь другой знает?
Все замотали головами.
— Как бы вы описали этого человека? — спросил Карл у говорившей.
— Его наполовину скрывала колонна, но он был стройный, загорелый и хорошо одетый мужчина.
— А возраст?
Она пожала плечами:
— Думаю, наверное, немного постарше Мереты.
Стройный, хорошо одетый, немного постарше Мереты. Если бы не загар, описание подошло бы к любому из мужчин в этом кабинете, включая самого Карла, если отвлечься от пяти- или десятилетней разницы в возрасте.
— Вероятно, после Мереты осталось довольно много бумаг, которые, как я себе представляю, нельзя было просто взять и передать ее преемнику, — сказал Карл, кивнув в сторону Биргера Ларсена. — Я имею в виду еженедельники, записные книжки, рукописные заметки и прочее в этом роде. Все это просто выбросили? Никто же не знал, не вернется ли Мерета.
И опять отреагировала женщина из секретариата:
— Что-то забрали полицейские, что-то выбросили. Не думаю, чтобы еще много осталось.
— А как насчет ее еженедельника? Куда он делся?
Она пожала плечами:
— Во всяком случае, тут его не было.
Здесь вмешалась Марианна Кох.
— Уходя с работы, Мерета всегда забирала еженедельник с собой. — Нахмуренные брови девушки не допускали возражений. — Всегда, — подчеркнула она решительно.
— Как он выглядел?
— Самый обыкновенный еженедельник. Маленькая потертая книжечка в рыжевато-коричневом кожаном переплете. Планирование, встречи, заметки для памяти и телефоны — все под одной обложкой.
— Насколько я знаю, его так и не нашли. Приходится предположить, что он утонул вместе с хозяйкой.
— Я так не думаю, — тотчас же откликнулась секретарша.
— И почему же?
— Потому что Мерета всегда ходила с маленькой сумочкой и еженедельник в ней просто бы не поместился. Она почти всегда убирала его в кейс, а кейса точно не могло быть при ней на прогулочной палубе. Она же находилась в отпуске, так зачем ей было брать его с собой? В машине ведь его тоже не оказалось, да?
Карл помотал головой — насколько он помнил, кейса там не нашли.
Кризисную психологиню с хорошенькой попкой Карлу пришлось прождать очень долго, и в конце концов он почувствовал себя немного не в своей тарелке. Если бы она пришла вовремя, он бы пустил в ход свое врожденное обаяние, но сейчас, после двадцати минут мысленных репетиций своих реплик и соответствующих улыбок, сдулся, как воздушный шарик.
Появившись наконец на третьем этаже, она не казалась отягощенной чувством вины, но все же попросила извинения. Как раз такая самоуверенность всегда заводила Карла. На нее-то он и клюнул в свое время с Виггой. На это и на ее заразительный смех.
Мона Ибсен села за стол спиной к окну, и свет, лившийся с улицы Отто Мёнстеда, окружил ее головку сияющим ореолом. В легкой тени на ее лице проступали тонкие морщинки, губы у нее были чувственные и ярко-красные. Все в ней было классно. Он старательно смотрел ей в глаза, чтобы не пялиться на пышную грудь. Ни за что на свете ему не хотелось бы выходить из нынешнего состояния.
Она стала задавать вопросы по поводу того, что случилось на Амагере. Уточняла время, события и их последствия. Спрашивала о том, что не имело значения, и Карл наддал жару для пущего эффекта. Чуть больше крови, чем на самом деле. Чуть громче выстрелы, чуть глубже вздохи. Она напряженно вглядывалась в него и брала на заметку важные моменты. Когда он дошел до рассказа о том, какое впечатление произвело на него зрелище одного убитого и другого раненого товарища и как скверно он с тех пор все еще спит, она отодвинула свой стул от стола, положила перед Карлом свою визитную карточку и начала собираться.
— Что происходит? — спросил он, наблюдая, как ее блокнот исчезает в сумочке.
— Думаю, вы сами себе должны задать этот вопрос. Когда будете готовы рассказать мне правду, тогда, пожалуйста, приходите.
Он хмуро посмотрел на нее:
— Что это значит? Все так и было, как я сейчас рассказал.
Она прижала сумку к животу, выпуклому под облегающей юбкой:
— Во-первых, я вижу, что вы превосходно спите. Во-вторых, весь рассказ сильно приукрашен. Но может быть, вы не подумали, что я заранее прочту отчет?
Он начал было возражать, но она остановила его, приподняв руку:
— В-третьих, я все по глазам вижу, когда вы упоминаете Харди Хеннигсена и Анкера Хойера. Не знаю почему, но когда вы говорите о своих коллегах, которым не повезло выйти из той переделки живыми и невредимыми, вы при одном воспоминании готовы совершенно расклеиться. Когда захотите рассказать мне правду, я с удовольствием снова встречусь с вами. А до тех пор ничем не могу помочь.
Карл издал какой-то слабый звук, пытаясь возразить, но протест замер у него на губах. Вместо этого он кинул на Мону тот выразительный взгляд, в котором женщина угадывает желание, не зная о нем наверняка.
— Одну секунду! — заставил он себя выговорить, прежде чем она успела захлопнуть за собой дверь. — Наверное, вы правы, хотя я сам этого не понимал.
Лихорадочно соображая, что бы такое сказать, он увидел, что она уже повернулась, намереваясь уйти.
— Не могли бы мы поговорить об этом за обедом? — вырвалось у него.
И тут он увидел, что, можно сказать, попал пальцем в небо. Вопрос был так глуп, что она не удостоила его даже язвительным ответом, а лишь бросила на Карла взгляд, в котором читалась искренняя озабоченность.
Билле Антворскоу недавно исполнилось пятьдесят. Он был завсегдатаем телевизионной программы второго канала «С добрым утром, Дания» и всех без исключения ток-шоу. Он принадлежал к числу так называемых авторитетных личностей, и в этом качестве за ним предполагалась способность судить обо всем на свете. Но так уж у нас повелось: кого датчане однажды признали, к тому относятся так серьезно, что дальше некуда. А этот человек вдобавок еще и хорошо смотрелся на экране: раскованные манеры, высокий рост, крутой волевой подбородок и энергетика, в которой дерзость уличного мальчишки сочеталась со сдержанным обаянием буржуазного воспитания. За рекордно короткий срок он сумел сколотить такое состояние, которое в скором времени обещало войти в число крупнейших в стране, а в придачу еще и запустил в интересах общества ряд отмеченных высокой степенью риска проектов в области медицины. Все это приводило завороженного датского зрителя в неописуемый восторг, вызывая безграничное преклонение.
