Екатерина Гринева - Сердцеед, или Тысяча и одно наслаждение
Ну почему я должна это слушать! И уже в который раз подумала я с холодным бешенством: не лучше ли раз и навсегда поставить эту старую суку на место?
– О каком семейном счастье вы говорите, Олимпиада Петровна! Насколько я знаю, у вас никогда не было ни семьи, ни детей.
Раздался звук упавшей на пол ложки и звякнул хрустальный бокал. Это мать от волнения стукнула его о тарелку.
– Что ты такое говоришь, Риточка! – прошелестела она. – Зачем ты так?
– Затем! – я стукнула ребром ладони по столу. – Мне надоело каждый раз выслушивать одно и то же. Если вас так заботит мое семейное счастье, то держите ваши мысли при себе. А я не желаю об этом ничего слушать. Строили бы сами свое «семейное». Одна всю жизнь прокуковала, другая мужа не сумела удержать.
Грудь матери резко поднялась вверх и опала. Ее губы скривились, а подбородок выдвинулся вперед.
– Риточка! Ты…
– Да, я – дочь-хамка, которая содержит тебя с восемнадцати лет. Я толком в институте и не училась, а все время подрабатывала, пока ты приходила в себя и трепалась с подружками по телефону. И ни одна работа, как я помню, тебе не подходила. Одна была унизительна, другая не денежна, на третью надо было ехать через всю Москву и вставать рано утром. Я тебя содержу всю жизнь, а мне за это еще гадости приходится выслушивать! Где это видано, где это слыхано. А если тебе в уши поют всякие олимпиады петровны, и ты их слушаешь и жалеешь больше чем меня, то извини…
Я решительно встала из-за стола и направилась в коридор.
– Рита! Ты уже уходишь? – этот вкрадчивый шелест вползал в уши и действовал на нервы. – Рита!
Я обернулась. Я стояла и ждала, что она выгонит взашей и эту змею-Олимпиаду, и мы останемся вдвоем, и по-человечески посидим.
– Да?
– А деньги, Рита! Ты не передала мне деньги.
– Ах, пардон-с. Забыла.
Я достала из сумочки конверт и швырнула на тумбочку в коридоре.
– Ах, ах, – шелестело, шуршало, неслось мне вдогонку, как сухие листья, подхваченные унылым ноябрьским ветром. Но я быстро надела сапоги, накинула на себя куртку и вылетела из квартиры.
Щеки горели, в глазах щипало, но вместе с тем я чувствовала, что поступила правильно: поставила на место «святую Липочку», которая каждый раз откровенно говорила мне о «семейном счастье» и «крошках-детках».
Так ей и надо. Лифта не было, и я пошла пешком. На площадках лампочки горели плохо; я шла медленно – от произошедшей вспышки кружилась голова, подташнивало и было не по себе. Я остановилась. Лампочка внизу, на площадке, качнулась – неясные тени пробежались по стене, и она погасла.
Я перевела дух. Кто-то стоял и поджидал меня там. Внизу, на площадке. У него было время подготовиться, и он вывернул лампочку. По моей спине прошла волна ледяного ужаса. Эта волна заморозила позвоночник и грозилась превратить меня в окаменевший столп.
Ноги не слушались; я стояла и слышала гулкие удары собственного сердца. А если мне все показалось? Нервы и галлюцинации. Я молилась, чтобы лампочка зажглась, и оттуда снизу не шла ко мне эта темнота и этот ужас, внезапно парализовавший меня.
Внизу было тихо, странно, неправдоподобно тихо. В этой тишине умирали, растворялись все звуки. Раздался легкий скрип: как будто тот, карауливший меня, устал ждать и стал переминаться с ноги на ногу, надеясь, что через пару секунд я спущусь вниз – легкая жалкая добыча.
Я повернула голову вправо. Там за лифтом была черная лестница: если я побегу по ней, то смогу миновать этот этаж-западню. Но тело по-прежнему не слушалось меня. И снова этот скрип: чуть громче, явно слышимый, почти рядом.
Я дернула головой, и столбняк прошел. Рванув вправо, я потянула на себя дверь, за которой шла вниз, извивалась лестница, уходившая в бесконечность. Я неслась по ней, рискуя сломать шею, не глядя под ноги – в ушах свистел ветер, сумка болталась на боку, и вдруг я увидела снова темноту – впереди.
И поняла, что это конец.
Как же я не подумала, что он меня опередил и теперь ждет внизу? Он перекрыл мне все ходы-выходы. Он понял, что я пытаюсь его обмануть, и сыграл на опережение. Ноги мгновенно прилипли к полу, и вообще я поняла, что «все». Полный конец света!!!
Но эта же мысль, как ни странно, придала мне силы. Я поняла, что сдаваться просто так не собираюсь. И пусть он в тысячу раз умнее, хитрее и изворотливей – я буду бороться до последнего. Он уже один раз стрелял в меня, другой раз чуть не угробил в лифте. Украл из квартиры флэшку и теперь хочет поймать в западню.
Я набрала в грудь воздуху и заорала что было сил: «Помогите!» Мой голос ударил о стены и смолк. Я приготовилась орать во второй раз; я собиралась стать трубой Иерихонской и поднять на ноги весь дом, если только меня кто-то услышит в этом отсеке, но тут сверху раздалось: «Чего орешь, дура?» И это ругательство показалось мне слаще самого изысканного комплимента. Господи, пробормотала я, какое счастье.
– Эй, – неслось сверху. – Ты что там, идиотка, в штаны наложила? Чего молчишь теперь? Болталку проглотила?
– Я тут! – заорала я.
– Счастье какое! – доносился до меня все тот же насмешливый голос. – Режут, что ли?
Сверху слышались шаги: веселые, звонкие, кто-то сбегал по лестнице. Через минуту передо мной выросли двое парней.
– Это ты орала?
– Ну, я!
Их вид мне не понравился: обкуренные, глазки масляные и все время бегают по сторонам. У одного из них нет мизинца, и он постоянно сжимает руку в кулак. Второй – тощий, стриженный под «ноль», в черной короткой куртке с серым шарфом, повязанным почти под самое горло.
– Чего я? – они уже наступали на меня. – Дамочка! А за ложный вызов полагается штраф!
– Какой еще штраф?
– Орала? Орала! Граждан перепугала? Перепугала. Мы тебя щас ментам сдадим. Скажем, ты тут хулиганила.
– А пошел ты…
Один из них взмахнул кулаком прямо перед моим лицом, но пережитый недавно ужас странным образом способствовал выбросу адреналина. Я изо всех сил ударила его сумкой, в которой была бутылка, по лицу, а второму дала в пах. Он согнулся, первый же схватился руками за лицо, и этих секунд мне хватило, чтобы ринуться между ними к лифту. Я бежала вверх, надеясь где-то перехватить лифт. Я слышала, что он едет вверх. Его двери чавкнули и открылись.
– Подождите! – крикнула я. – Подождите. Я сейчас.
Я буквально ворвалась в лифт, где пожилая пара с удивлением смотрела на меня.
– Извините! – пробормотала я, переводя дыхание. – Извините.
– Ничего, – сказал мужчина интеллигентного вида, в коричневой дубленке. – Вам вниз?
– Да. Вниз.
– Ну и хорошо, – сказал он с легкой улыбкой, нажимая на кнопку.
Когда мы спустились на первый этаж, я пошлепала за парой, словно в ее тени я чувствовала себя в безопасности. Я боялась, что эти двое подонков подкарауливают меня около дома. Но когда мы вышли, то я с облегчением вздохнула: никого поблизости не было видно. А… этот, пронзила меня мысль, далеко ли ушел? Или поджидает меня где-то поблизости? Около машины или в кустах, растущих неподалеку от дома? Я стояла посередине двора и растерянно озиралась.
Все было тревожным, серо-черным и беспросветным. Фонари горели тускло, и размытые длинные тени казались черными полосами, перечеркивающими жизнь.
Теперь я ругала себя за то, что припарковала машину не рядом с домом. До нее надо было идти. И там было темновато. Рядом высился гараж. А за гаражом мог быть… Он!
Я зажмурилась. Сзади хлопнула дверь, и я резко обернулась, мужчина лет сорока с собакой на поводке разговаривал по сотовому.
– Простите! – кинулась я к нему. – Вы не могли бы довести меня до машины. Мне плохо!
Он смерил меня взглядом с головы до ног.
– А мне что, сейчас хорошо? – и сплюнул. – Мань! Тут кому-то плохо!
– Прошу вас! – вцепилась я в него.
– Ладно, – с удивлением посмотрел он на меня, буркнул в телефон скороговоркой: – Я потом тебе перезвоню, – сунул сотовый в карман брюк и свистнул: – Барон! Рядом!
Конвоируемая незнакомым мужчиной и Бароном я подошла к машине.
– Ну все? А в машине вам плохо не станет? Как же вы поведете? Может, вам на метро лучше ехать?
– Нет. Спасибо.
Я нажала на пульт, открыла дверцу машины и еще раз сказала:
– Спасибо!
– Не за что!
– Барон! – и собака резво побежала вперед.
Теперь можно было перевести дух. Но ненадолго. Я чувствовала, как у меня дрожат руки. Ехать домой не хотелось, но и идти к матери тоже. Там меня никто не ждал; она наверняка сидела со своей «святой Липой», ела колбасу с салатом «мимоза» и осуждала меня за то, что у меня нет «семейного счастья». И Липа многозначительно поддакивала матери и качала головой.
Я стукнула рукой по рулю. Вспомнила о бутылке коньяка и открыла сумку. Бутылка не разбилась и поблескивала темно-коричневым стеклом. Я взяла ее в руки, повертела и убрала обратно. Дорога домой заняла примерно час. Припарковавшись во дворе, я какое-то время сидела в машине и смотрела на пустые окна своей квартиры. Идти было страшно. Такого страха я не испытывала давно. Он расползался по телу и неприятно отдавался в висках. Но не могла же я сидеть в машине все время? Позвонить Егорычу? И попросить спуститься вниз? А если… Мысли о сером свитере я выкинула сразу: ему нужно было все или ничего… Неужели лучше беспокоить старика? Позвони Эрнсту, нашептывал внутренний голос. Он был рад оказать тебе «хелп». И вот сейчас настал тот самый момент. Разве не так? Он с радостью примчится к тебе и сделает все, что ты попросишь. Разве этого мало? И кто еще готов так безоглядно мчаться тебе на помощь в любое время дня и ночи, и кто вообще говорил, что готов помогать тебе просто так? Просто потому, что хочет этого?
