Хеннинг Манкелль - Перед заморозками
Что здесь происходит?
И совершенно непонятно, как они обнаружили ее присутствие. Может быть, среди деревьев прячутся часовые?
— Пошли, — сказала женщина.
Они вышли в сад и обошли дом. Там, в тени большого бука, стояли каменные скамейки и стол. Ее любопытство разгорелось не на шутку. Что-то связывает этих людей с Анной. Она решила сказать все как есть:
— Я ищу Анну Вестин. Она пропала. В ее почтовом ящике я нашла письмо, оно и привело меня сюда. Я понимаю, что для вас здесь все без имени. Но для меня она Анна Вестин.
— А как она выглядит?
Мне все это не нравится, подумала Линда. Ее улыбка, это неестественное спокойствие. Почему я чувствую такое отвращение, словно этот шахматист опять пожал мне руку?
Она, как могла, описала Аннину внешность. Женщина по-прежнему улыбалась:
— Мне кажется, я никого похожего на твое описание не видела. А где письмо?
— В машине.
— А где машина?
— У церкви. Красный «гольф».
Машина не заперта, подумала Линда, а письмо лежит на сиденье. Что довольно глупо.
Обе замолчали. Линде было очень не по себе, и чувство это все нарастало.
— А что вы тут делаете? — спросила она.
— Подруга должна бы тебе рассказать. Все, кто сюда приходит, должны привести и других в наш храм.
— Так это храм?
— А что же еще?
Ну да, с иронией подумала Линда. «А что же еще»… Как же я сразу не догадалась, конечно же это храм, а никакой не брошенный крестьянский хутор, где работали когда-то арендаторы и батраки.
— А как тебя зовут?
— Я же сказала — у нас нет имен. Наша общность идет изнутри, через воздух, которым мы вместе дышим.
— Звучит необычно.
— Очевидное всегда необычно. Трещина в деке меняет акустику. А если у скрипки вываливается дно, музыка и вовсе перестает звучать. То же и с людьми. Нельзя жить, если не видишь высшего смысла.
Линда не поняла, что та хотела этим сказать. Она не любила чувствовать себя тупицей, поэтому больше ни о чем не спрашивала.
— Тогда я пойду, — сказала она и поднялась.
Она пошла быстро, не оборачиваясь и не останавливаясь, пока не дошла до машины. Она села в машину, но ехать не торопилась. Солнце ослепительно сверкало в листве. Она уже была готова повернуть ключ, как вдруг увидела идущего по газону человека.
Сначала она видела только силуэт — слепило солнце. Но когда он вышел в тень деревьев у кладбищенской стены, ей вдруг показалось, что подул ледяной ветер. Она узнала его затылок. Но не только это. Она смотрела на него, и пока он не исчез из виду, она слышала голос Анны. Голос, внятно и толково повествующий, как она видела своего отца из окна отеля в Мальмё. Я тоже смотрю в окно, подумала Линда. Автомобильное. И я знаю точно, что человек, которого я только что видела, — отец Анны. Это, конечно, глупо, но почему-то я это знаю.
24
Он исчез в солнечном мареве. Подумаешь, затылок, попыталась убедить себя Линда. Откуда у нее такая уверенность в том, в чем она никоим образом не может быть уверена? Нельзя опознать человека, если ты его никогда не видела. Фотографии дома у Анны, ее описание виденного ею в Мальмё человека — все это очень шатко и недоказуемо.
Она попыталась отвязаться от этих мыслей и посмотрела в зеркало заднего обзора. Газон перед входом в церковь был пуст. Она подождала пару минут, сама не зная чего, и поехала назад в Лунд. Было уже за полдень. Солнце по-прежнему жарило немилосердно. Она остановилась там же, где и утром, и попробовала собраться перед новой встречей с шахматистом. Потом вышла и открыла калитку. Но дверь на этот раз открыла девушка. На несколько лет моложе, чем Линда. У нее были ярко-красные волосы с синими прядями, от ноздри к щеке тянулась цепочка. Она была вся в черном — сочетание кожи и синтетики. Ботинок на одной ноге был черный, на другой — белый.
— Свободных комнат нет, — нетерпеливо сказала она. — Если там все еще висит объявление, то его давно пора снять. Кто тебе сказал, что у нас есть свободные комнаты?
— Никто. Я ищу Анну Вестин. Она моя близкая подруга. Меня зовут Линда.
— По-моему, ее нет дома. Можешь сама посмотреть.
Она пропустила ее в дом. Линда заглянула в гостиную. Шахматные фигуры были по-прежнему расставлены на доске, но предводитель их исчез.
— Я была здесь несколько часов назад. Говорила с вашим шахматистом.
— Ты можешь говорить, с кем тебе угодно, — сказала та равнодушно.
— Это тебя зовут Маргарета Ульссон?
— Это мой псевдоним.
Линда оторопела. Маргарета весело глядела на нее.
— Вообще говоря, меня зовут Юханна фон Лёф. Но я предпочитаю обычное имя, поэтому и перекрестилась в Маргарету Ульссон. В этой стране тысячи Маргарет Ульссон и только одна Юханна фон Лёф. Кому хочется быть в одиночестве?
— И правда, никому. Я правильно запомнила — ты на юридическом?
— Ты запомнила неправильно. На экономическом.
Маргарета показала на кухню:
— Ты не хочешь убедиться, что ее нет?
— Но ты же знаешь, что ее нет?
— Конечно, знаю. Но я никому не мешаю увидеть действительность своими собственными глазами.
— У тебя есть немного времени?
— У меня сколько угодно времени! А у тебя разве нет?
Они сели на кухне. Маргарета пила чай, но предпочла не затруднять себя вопросом, не хочет ли и Линда тоже выпить чаю.
— Экономика. Звучит солидно. Трудно, наверное?
— Трудно. Жизнь вообще трудна. Но у меня есть план. Хочешь послушать?
— С удовольствием.
— Если тебе покажется, что я хвастаюсь или чересчур самоуверенна, то покажется правильно. Никто не верит, что у девицы с цепью в носу может быть хорошее деловое чутье. Ну что ж, пусть не верят. А план мой выглядит вот так: пять лет изучаю экономику. Потом прохожу практику в каких-нибудь иностранных банках или посреднических фирмах. Два года, не больше. В это время никаких цепей в носу, разумеется, не будет. Но только временно — когда начну свое дело, снова нацеплю. Может быть, просверлю еще несколько дырочек на теле — чтобы отметить начало самостоятельной жизни. Значит, все вместе — семь лет. За это время я накоплю стартовый капитал — пару миллионов.
— А что, Юханна фон Лёф богата?
— Ее отец профукал лесопилку в Норрланде. С тех пор все пошло наперекосяк. Денег в доме нет, трехкомнатная берлога в Треллеборге, отец за чем-то там присматривает в гавани. Но у меня есть акции. Я знаю рынок. Достаточно иногда послушать телевизор — курсы акций, шевеление на бирже — и ты знаешь, куда идет дело.
— Я-то думала, что телевизор смотрят, а не слушают, — вставила Линда.
— Смотреть мало, надо слушать — иначе не знаешь, когда нанести удар. Я — такая наглая черная щука, прячусь в камышах и жду, когда вонзить зубы в жертву. Сколотить приличный капитал займет еще три года — итого десять. Образование к тому времени сто раз окупится. И в тридцать два года я завяжу. Никогда больше в жизни работать не буду.
— А чем будешь заниматься?
— Уеду в Шотландию и буду смотреть на восходы и закаты.
Линде показалось, что Маргарета ее разыгрывает. Та словно прочитала ее мысли.
— Ты думаешь, я шучу? Твое дело. Увидимся через десять лет, и ты убедишься, что я не шутила.
— Я тебе верю.
Маргарета раздраженно помотала головой:
— Не веришь. Ладно, что ты там хотела узнать?
— Я ищу Анну. Она моя подруга. Я боюсь, не случилось ли с ней чего. Она должна была дать о себе знать — и пропала.
— Что я могу для тебя сделать?
— Когда ты ее видела в последний раз? Ты ее хорошо знаешь?
Ответ последовал незамедлительно:
— Она мне не нравится. Стараюсь общаться с ней как можно меньше.
Первый раз в жизни Линда услышала, что Анна кому-то не нравится. Она припомнила, что сама в школе часто ссорилась с одноклассниками, но Анна — никогда.
— А почему?
— Она задается. Поскольку я и сама воображала, обычно я отношусь к этому снисходительно. Но она задается как-то по-другому. Я не понимаю как.
Она встала и пошла вымыть чашку.
— Но тебе, наверное, не нравится, когда плохо говорят о твоей подруге?
— У каждого есть право на собственное мнение.
Маргарета снова села за стол.
— И еще одна вещь, — сказала она. — Или две. Во-первых, она жадная, а во-вторых, она врушка. Ей нельзя доверять. Ни тому, что она говорит, ни тому, что она не тронет чужое молоко или яблоко.
— Непохоже на Анну.
— Может быть, мы говорим о разных Аннах. Здесь живет другая Анна, она мне не нравится, и я не нравлюсь ей. Так что мы квиты. Я никогда не ем, когда она ест, здесь две ванных, так что мы практически не сталкиваемся.
Зазвонил мобильник. Маргарета ответила и вышла из кухни. Линда попыталась осмыслить услышанное. Она все больше и больше убеждалась, что Анна, с которой она возобновила дружбу, была другой Анной, не той, с кем она вместе росла. Даже с учетом противоречивого впечатления, произведенного на нее Маргаретой, Линда понимала: все, что та сказал про Анну, — правда. Мне здесь больше нечего делать, подумала она. Анны здесь нет. Ее исчезновение в конце концов объяснится, так же как и ее связь с Биргиттой Медберг.
