Наталья Солнцева - Легкие шаги в Океане
Энар, в раздумьях, спускался по широкой мраморной лестнице, с которой открывалась лазурь океанского простора. Справа по берегу тянулись виноградники. По левую сторону виднелась гавань. Плоские, похожие на черепах корабли стояли у причалов, множество легких суденышек покачивались на волнах. Над ними, тревожно перекликаясь, носились чайки.
Картина будущей катастрофы так не вязалась с этим ясным рассветом, шумом олив, сладким морским воздухом, с этими звонкими голосами девушек, собирающих виноград, что Энар радостно вздохнул, отгоняя мрачные видения, и ускорил шаг.
«Глаза Трейи видят грядущее, — подумал он. — Все уже свершилось там… на скрижалях Бытия. Зачем печалиться понапрасну? Не лучше ли отдаться течению жизни, ни о чем не жалея, ничего не ожидая, кроме сиюминутных удовольствий? Испытать все дозволенное и запретное, вдоволь насладиться сегодняшним, коль завтра наступит неизбежный конец. Рейя права. Если мы не соберем зрелые плоды, они достанутся воронам…»
Ноги сами принесли Энара к цитадели Воинов Солнца. Золотые ворота с крылатым диском на каждой створке бесшумно раскрылись, пропуская его внутрь, и так же сомкнулись за его спиной. Длинный коридор привел Энара в покои престарелого Эрарха, полномочным советником которого он являлся, фактически заменив его. Вожди Сольгера одряхлели, как и их империя. Ожидание конца — не самое приятное занятие. Эрарх был в дурном расположении духа, он приподнялся на своем ложе, недобро сверкнул глазами. Шкуры, жареное мясо вместо амброзия[8], живой огонь вместо искусственного освещения — дань безвозвратно ушедшим временам.
— Последние дары жизни греют мою остывающую душу, — прохрипел Эрарх.
Воин ужаснулся происшедшим с ним переменам. Разрушение могучего тела наступало стремительно, беря реванш за долгое существование.
— Ты не передумал воевать с гереями? — спросил старик. — Большие Горы — плохие союзники для атакующих и отличные помощники обороняющихся. Как ты собираешься справиться с гереями?
— Использую цоны, — небрежно ответил Энар. — Самые маломощные.
Старик упал на меховые подушки, тяжело отдуваясь.
— Ты в своем уме? — едва ворочая языком, вымолвил он. — Цоны! Здесь?! Что с вами происходит? Такое впечатление, будто весь Сольгер надышался астия. Ты представляешь себе последствия?..
Глава 40
Балашиха. Наше время
В кухне привокзального кафетерия стоял душный чад.
— Вам кого? — неприветливо спросила Марата усталая худощавая женщина, поправляя выбившиеся из-под поварского колпака волосы.
— Прокошину…
— Кланька-а! — крикнула женщина в сторону плиты, на которой кипели огромные металлические кастрюли. — К тебе пришли!
К Марату, вытирая о передник мокрые руки, робко приблизилась пышнотелая матрона с румянцем во все щеки.
— Я буду Прокошина, — серьезно сказала она. — А вы кто?
— Знакомый Георгия Пилина, — солгал Калитин. — Я его уже месяц разыскиваю. Он у меня денег одолжил, обещал через неделю вернуть и пропал. Случилось что? Или заболел?
— Давайте выйдем, — предложила Прокошина. Ей не хотелось, чтобы разговор слышали другие сотрудницы. — Жарковато здесь…
Они вышли в коридор, отделанный зеленым кафелем. Сесть было не на что, и Прокошина стояла, нервно оглядываясь.
— Вы не из полиции? — быстрым шепотом спросила она. — А то ко мне уже приходили… искали Георгия Андреевича. Только он с того дня больше не появлялся. И не ходите ко мне на работу, начальство уже и так косится: чего это посетители зачастили? Я в этой кафешке десять лет готовлю. Куда пойду, если уволят?
— Я частное лицо, — так же шепотом ответил Марат. — Хочу свои деньги вернуть. У меня бизнес — мини-пекарня, лотки с выпечкой. В общем, денег не густо… еле свожу концы с концами, а Жора у меня почти всю месячную выручку забрал. С чего зарплату людям платить, на что продукты закупать? Зря я ему поверил!
Прокошина с сомнением покачала головой. Явно не похож был этот видный, прилично одетый мужчина на мелкого предпринимателя. Но и на полицейского тоже.
— Ладно, — вздохнула она. — Спрашивайте, чего там?
— Он у вас больше не живет?
— Почитай, с того дня и не живет…
— Клавдия… как вас по отчеству?
— Можно без отчества, — опустила глаза Прокошина.
— Клавдия, — проникновенно повторил Марат. — С какого дня? Что вы имеете в виду?
— Недавно тут, у вокзала, драка случилась. Недоразумение… Обвинили во всем Георгия Андреевича. Забрали его в отдел, но потом отпустили. Он, видать, расстроился очень, ходил сам не свой, решил в Москву ехать за деньгами. Проводила я его…
— Так это он ко мне и приезжал! — опять солгал Марат.
— Не знаю, к вам или… — развела руками Прокошина. — Только после приходили ко мне два человека, спрашивали, где Георгий… я рассказала, что могла, они и ушли. Минут через пять один вернулся, передал мне визитку… чтобы я звонила, если… ну, вдруг Георгий Андреевич вернутся, так чтобы я, значит, сообщила.
«Речь идет о визите Багирова с помощником», — догадался Марат.
Клавдия перешла на шепот.
— В тот день беда случилась, — нехотя сообщила она. — Одного из тех двоих убили… Слава Богу, не у моего дома, а чуть дальше по улице. Что тут началось! Понаехали бандиты, полиция… и все ко мне. Решили, будто это Георгий ихнего человека убил. Всех соседей на ноги подняли, всю округу обшарили, а что толку-то? Так ни с чем и уехали.
— Вы говорите, бандиты приезжали?
— Ну, для меня эти молодчики на джипах… все бандиты и есть. А как их прикажете называть? — смутилась Прокошина. — Они у меня дом перерыли от чердака до погреба, Пилина искали. Думали, он после убийства прибежал прятаться. Вроде Георгий Андреевич дурак совсем!
— Мог Пилин убить того человека? — прямо спросил ее Марат.
— Зачем ему? — удивилась повариха. — Георгий Андреевич до выпивки были охочи, отрицать не стану, но чтобы убивать? Они на меня пару раз набрасывались спьяну-то, но это так… несерьезно. Редко какой мужик не дерется выпимши, только при чем тут убийство?
— Вы ничего подозрительного не замечали в поведении Пилина?
— Подозрительного?..
— Ну, чего-то необычного, странного?
Прокошина задумалась. Ее лоб покрылся складками, губы сжались.
— Разве что… — нерешительно начала она, — одежда… и обращение. Мы вроде бы жили вместе, но Георгий Андреевич пару раз уезжали куда-то без предупреждения. Я с работы прихожу — его нет. День нет, два… Потом возвращается, только уже в дорогом костюме, длинном плаще, — не узнать. И ведет себя как чужой: молчит, ходит из угла в угол или закроется в комнате и не велит его беспокоить… я волновалась, но ничего не говорила. Какое мое дело? Чай, он мне не законный муж-то!
— Конечно… Вот вы сказали — одежда вас насторожила. Что вы заметили? Пилин как-то странно одевался?
Повариха пожала полными плечами. Она называла беглого сожителя то он, то, — уважительно, — они. Будто говорила о двух разных людях.
— Ну… сами посудите: когда мы познакомились, Георгий Андреевич были одеты скромно и… неаккуратно. Холостяк, сразу видно, без женской руки… рубашка несвежая, в пятнах, брюки помяты, пуговиц не хватает, туфли стоптанные. Я старалась, ухаживала, стирала, штопала… но он все равно умудрялся то порвать одежу, то испачкать. И вдруг однажды являются Георгий Андреевич жених-женихом: трезвые и во всем новом, с иголочки — будто из модного магазина, — рубашка черная, костюм, плащ до пяток. Все дорогое, отглаженное, аж блестит. Я их сперва не узнала, а потом… подумала сдуру-то, что они мне предложение делать собираются. Ну, жениться решили на мне. А «жених» едва взглянул и скрылся в своей комнате, даже ужинать не стал. Как это понимать?
— С тех пор Пилин так и одевался франтом?
— Нет, — вздохнула Прокошина.
Она нервничала и путалась, теребила оборку передника.
— То есть на следующий день Пилин был одет как обычно?
— Да… и я удивилась. С утра они ушли, пока я спала, а вернулись опять в старой одеже.
— А модная одежда куда делась?
— Не знаю. В доме ее не оказалось. Пропил, наверное.
— И часто повторялись такие переодевания?
— Пару раз… В модной одежде Георгий Андреевич вели себя совершенно по-другому. Я их даже побаивалась.
— Побаивались? Почему?
Прокошина прижала руки к груди и судорожно вздохнула.
— Глаза у них становились… жуткие. Безжалостные и холодные, как лед. Пусть бы лучше дрались, чем так глядеть-то!
— С тех пор как Пилин уехал в Москву за деньгами, вы его больше не видели?
На лице поварихи отразилась внутренняя борьба. Наконец, она все же решилась сказать правду.
