Виктор Меньшов - Золотой мальчик
- Я подожду до девяти и позвоню сам.
- Не стоит вмешивать милицию, они всё испортят.
- Хорошо, Алёна. Я сам не склонен так поступать, но я не могу сидеть и ждать неизвестно чего. И если в девять никто не позвонит, я звоню в милицию, по крайней мере, я не буду себя укорять тем, что сидел и ждал у моря погоды.
- Ты просто умываешь руки. Если милиция будет сопровождать выкуп, они погубят всё дело, и мы потеряем Славу.
- О каком выкупе ты говоришь, Алёна? Они СОВСЕМ не позвонили. Как ты этого не можешь понять?
- Это ты не можешь понять! - начала мать, и щёки её загорелись.
Но тут нас прервал телефонный звонок. Мы замолчали и уставились с суеверным ужасом на телефонный аппарат на моём столе. Он трезвонил, а у меня не было сил снять трубку. До звонка я думал, что самое страшное - это неизвестность. Теперь я боялся того, что мог услышать. У меня даже кончики пальцев похолодели.
Мать и сестра выжидающе смотрели на меня. Я молча покачал головой. Тогда трубку сняла моя мать.
- Я слушаю вас, - хорошо поставленным голосом сообщила она в трубку, ничуть не сомневаясь, что осчастливила этим сообщением невидимого собеседника как минимум на всю его оставшуюся жизнь. - Минуточку.
И она молча протянула трубку мне. Я с опаской взял её. В трубке, сквозь треск частот я услышал запыхавшийся и взволнованный голос подполковника Капранова:
- Денис Петрович?! - кричал он. - Всё в порядке! Слава у меня...
Павел Кириллович Фомин, участковый инспектор.
Город Мытищи. Московская область.
Улица лётчика Бабушкина. Двор дома 4.
Пятница, 27 февраля.
18 часов 54 минуты.
Я, признаться, поначалу не очень всерьёз принял эту странную парочку. Поделал свои дела, а потом всё же подумал-подумал и пошёл взглянуть на подвалы эти. А чего? Надо проверить. Порядок - прежде всего. Соваться я никуда не собирался, но посмотреть просто обязан был, для своего же, между прочим, блага. Мало ли что случится, участок-то мой. Меня быстро в крайние запишут.
А дела возле подвала этого творились странные. У меня глаз - алмаз, я всё что вижу запоминаю на годы. Мне эта наблюдательность жизнь пару раз спасла. Да и другой пользы немало принесла. Нескольких преступников, за которых повышения по службе и отличия всякие получал, я и задержал только благодаря наблюдательности и зрительной памяти, я все ориентировки десятки лет помню. На каждого преступника. А сколько мне за эти годы переслушать этих словесных портретов пришлось, да фотороботов насмотреться, и настоящих фотопортретов. А уж всякие изменения я сразу замечаю.
Вот и тут заметил сразу, что совсем недавно люди в подвале были. И катались они сюда на машине. Несколько раз машина подъезжала. И натоптали прилично, не одиночка, обувь разная. Крупные мужики, и не бомжи, у тех след не такой чёткий, у них обувь стоптанная, а тут каблуки впечатаны, словно вырезанные. И детский след есть. Только это совсем не удивительно. Удивительно было бы, если бы мальчишки не вертелись около подвала. Хотя, сейчас они тоже вряд ли по подвалам шастают, бомжей боятся. Да и других дел у них полно. Времена такие. Времена деловых людей.
Странно всё это. Странно. Я огляделся по сторонам, надо было понаблюдать за подвалом, убедиться что там есть кто-то, но торчать посреди двора, как член на ветру, я не собирался, поскольку привлек бы внимание.
Я потоптался считанные секунды и решил сходить домой, чтобы во-первых переодеться в штатское, а во-вторых позвонить отставнику этому, сказать, что он, похоже, не ошибся. Пускай из Москвы людей везёт. А мне на кой хрен этот героизм? Нет уж, увольте. И я скорым шагом покинул двор, направляясь домой.
Дома я первым делом переоделся в штатское, вытащил из кобуры свой табельный и переложил в карман, чтобы легко было достать в случае чего.
И только я собрался позвонить отставнику, как тот позвонил сам.
- Ну вот, на ловца и зверь бежит! - обрадовался я.
- А что, есть новости? - сразу же воспрял духом тот.
- Похоже, подполковник, в тот подвал, про который мы с тобой говорили, въехали жильцы. И совсем недавно. Так что можешь сообщить куда следует. Проверить надо.
- Ты, участковый, не паникуй, понял?
Это он мне-то! Можно подумать, я паникую. Хотел я было высказаться на эту тему, но отставник продолжал:
- Ты скажи, участковый, можно в подвал этот проникнуть? Только незаметно, не ломая двери, без шума? Нам шум ни к чему.
- Можно, - подумав ответил я. - Через коллектор. Там, в подвале, заслонка, а к ней небольшая шахта подходит. Только ползти придётся.
- Ради такого дела можно и поползать. Тогда мы вот что сделаем: я приеду к тебе в девятнадцать сорок, только скажи куда.
Я на секунду задумался и назвал адрес.
- Всё, выезжаю, - заторопился подполковник. - Только ты никуда не звони, ладно, участковый?
Я помолчал и нехотя согласился. Меня мучили сомнения. Мне страсть как не хотелось ввязываться в авантюры. Служить оставалось всего ничего. Дотянуть бы. Я поколебался, но, пересилив себя, не стал никуда звонить, а пошёл к Портному. Дело в том, что двор перед интересующими меня домами был гол, как коленка. И торчать посреди этого двора значило засветиться сразу же. А окна однокомнатной Портного выходили как раз во двор. Вот я и решил зайти к нему в гости.
И вот я уже сижу на маленькой его кухоньке, пью крепкий чай из стакана с подстаканником, причмокивая, ем удивительно душистое земляничное варенье из розетки и удивляюсь на сидящего напротив меня Портного. И удивляюсь я на него уже лет двадцать, с тех самых пор, как отправил его в зону.
Дело было так.
Портной - это удивительная личность. И Портной - это не прозвище, как можно было подумать, а самая настоящая фамилия. Хотя он и был на самом деле портным. Вот ведь судьба какие шутки шутит. Шил он потрясающе. Он не шил, а обливал материей фигуру клиента. Работал в пошивочной мастерской, что-то там получал, но много шил на дому. И даже порой дешевле, чем в ателье. Но когда его сажали за нетрудовые доходы, это ему не зачлось. Впрочем, как и то, что он шил в свободное от работы время и не использовал наёмный труд. Его причислили к цеховикам и посадили. А я ходил по двору гордый, как петух, радуясь тому, что разоблачил преступника. Это уже потом я на многое стал смотреть по-другому. А тогда я был совсем молоденький помощник участкового, только что закончивший школу милиции.
Самое удивительное было то, что Портной на меня зла не затаил. Вернувшись и встретив меня во дворе, он первый раскланялся, а когда я вечером зашёл к нему домой и попробовал объясниться, он прервал меня, замахав руками.
- Павел Кириллович, - сказал он. - Нам даны законы и мы должны их соблюдать. А вы поставлены для того, чтобы следить за этим. И тем самым вы защищаете нас. Если я нарушил закон, я должен ответить.
- А если закон не совершенен, или несправедлив?
Портной только руками развёл.
- Нет абсолютно справедливых законов. Не нам судить о справедливости закона. Нам следует выполнять закон. Дело закона судить нас.
- И всё же? - настаивал я.
- Я предпочитаю, чтобы меня судили по плохим законам, чем вовсе без законов. А раз так, я должен соблюдать тот закон, который есть, и если он мне очень уж не нравится, добиваться его изменения, но не создавать свой собственный закон. Иначе настанет то, что в библии называется Хаосом.
А я не люблю Хаос, я портной и люблю порядок, люблю гармонию, люблю, когда люди шьют красивую одежду. А если настанет Хаос, людям не нужна будет красивая одежда. Нужно будет шить чёрные одежды и белые тапочки. А я не люблю чёрный цвет и не умею шить тапочки. Я, конечно, могу позволить себе нарушить закон, но только тогда я должен быть готов принять наказание.
Вот как мы тогда поговорили с Портным.
А сегодня я сижу у него на кухне и пью чай из блюдечка. Теперь так уже никто не пьёт. Я научился у Портного. Среди множества его причуд одна была - пить чай из стаканов в подстаканниках, но при этом ещё и из блюдца. А по-другому чай у него не попьёшь. Кипяток у Портного всегда такой крутой, что губы страшно окунуть. Такой крутой кипяток только у него теперь и водится. Я дома сколько раз пробовал. Ставишь чайник, он закипает, наливаешь чай, садишься, а чай уже не такой и горячий. И сахар у Портного не такой, как сейчас в магазинах, а пиленый, большущими каменными кусками, которые надо колоть щипчиками, а потом брать пальцами из блюдечка мелкие кусочки с острыми краями и сверкающими кристалликами, и класть на самый кончик языка. И делать такой же крохотный глоток душистого и горячего чая. Вот что такое блаженство.
Но сегодня чай я пью как-то без вкуса, уже сильно обжёг губы, забывшись и глотнув пару раз большие глотки этого жидкого огня. У меня уже заболели глаза, так я всматриваюсь в дома напротив окна. Но ничего пока не видно. Никакого лишнего движения. Впрочем, если бандиты там, то им по улицам носиться незачем. Они сидят тихо, как мыши. Это они должны уметь.
