Мери Райнхарт - Дверь
— Думаю, вы знаете это точно, мистер Блейк. Она исчезла в тот день, когда было найдено тело Сары Гиттингс.
— Возможно. Но не уверен.
— Как вы объясняете это исчезновение?
— Я уже говорил. Думаю, ее украли.
— Украли, чтобы переложить обвинение на вас?
— Возможно.
— Вы не сами ее спрятали? Я имею в виду, у вас не было чувства, что наличие трости в вашем доме опасно?
— Конечно, думал. Да.
— Но вы ее не прятали?
Джим сделал над собой усилие, облизал сухие губы.
— Не совсем. Я убрал ее в шкаф.
— В какой шкаф?
— В шкаф с бутылками, в холле.
— И вы ее там заперли?
— Да.
— Значит, рассказ о том, что она исчезла из холла, был неправдой?
— Не совсем. Но то, что она исчезла, — правда. Ее кто-то взял.
— Ключ от этого шкафа был у вас?
— Да.
— Ключ был только один?
— Нет. Я думал, может быть, ее взял Амос. Я лежал в постели. Он мог взять ключ.
— Зачем Амос мог это сделать?
К этому времени Джим от усталости уже почти ничего не соображал. С посеревшим лицом он мешком сидел на стуле.
— Он мог знать… он мог подумать…
— Так что же все-таки знал Амос?!
И тут в комнату вошел инспектор Гаррисон и положил на стол прокурора какую-то вещь. Едва взглянув на нее, Джим без чувств рухнул на пол.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Инспектор Гаррисон возобновил свои поиски в подвале. Сотрудники федеральной полиции проявляли к ним лишь вежливый интерес, но Амос наблюдал за действиями инспектора с неподдельным ужасом.
Инспектор снова обстучал стены, осмотрел потолок. Время от времени он бросал скрытные взгляды на Амоса, и ему показалось, что нервозность слуги возрастает по мере приближения к угольному бункеру. Но бункер был полон. Часть угля даже высыпалась на пол подвала. И вдруг инспектор Гаррисон вспомнил, что на дворе весна.
— Хороший запас на лето. Наверное, готовите на угле?
— Нет, сэр. На газе, — ответил Амос.
— А когда привезли столько угля?
— Точно не помню, сэр. Мне кажется, в мае.
Инспектор Гаррисон наклонился над бункером, отбросил в сторону несколько кусков угля.
— Под углем тоже бетонный пол?
— Точно не знаю, сэр.
Но там был не бетон.
На угле лежала лопата, и вначале они заставили работать Амоса. Он испугался и шумно протестовал. Но их было трое, трое серьезных и настойчивых мужчин. Однако они все-таки были людьми. И когда слуга устал, забрали у него лопату. Работая строго по очереди, высыпали уголь на чистый пол подвала, осматривали его и снова принимались за дело. Им потребовалось больше двух часов для того, чтобы опорожнить бункер. В конце концов они добрались до дна, но ничего не нашли.
Они смотрели на хорошо утрамбованную черную землю с блестевшими на ней в лучах фонарей последними кусочками угля. Никаких признаков того, что ее недавно копали. Один из полицейских устало рассмеялся:
— Ну вот, а теперь я хочу принять ванну и лечь спать. Пойдем.
Но инспектор его не слушал. Он смотрел на вновь улыбающегося Амоса.
— Если джентльменам больше ничего не нужно, то они могут пройти наверх, а я потушу свет.
Инспектор вытер потное и грязное лицо.
— Куда торопиться, Амос? — мягко спросил он.
— Здесь нет никакого спиртного, сэр. Вы же сами видите.
— Да? Может быть. А теперь Амос, если бы ты сходил куда там следует и принес нам ведро воды…
— На первом этаже есть туалет, сэр.
— Делай, что тебе говорят, — резко ответил инспектор. — И побыстрее.
Двое полицейских все еще отплевывались и paзглядывали свежие мозоли на руках. Повеселевший Амос поднялся по лестнице и через минуту вернулся с ведром. Он также принес мыло и полотенце, но его лицо вытянулось, когда инспектор вернул их обратно.
То, что последовало дальше, повергло негра в глубокое изумление. Один из полицейских, поднеся фонарь почти к самой земле, начал участок за участком освещать пол бункера. Инспектор вначале внимательно осматривал каждый участок, потом осторожно выливал на него немного воды, наблюдал за результатом и только потом двигался дальше.
Вдруг он что-то пробормотал и потребовал лопату. Амос подал ее, не отводя глаз от земли. Его лицо приобрело тот белесый оттенок, который бывает только у очень сильно напуганных негров.
И в этом месте, на глубине не более одного фута, инспектор Гаррисон нашел ту самую трость.
У меня перед глазами все еще стоит довольное выражение его лица, когда он давал показания на суде:
— Затем я послал Амоса за ведром воды.
— Наверное, вам следует объяснить суду цель, которую вы преследовали, посылая за водой.
— Иногда, когда какие-то предметы закапывают в землю, ее поверхность может выглядеть нетронутой. Если копали недавно, то, поливая это место водой, можно увидеть пузырьки выходящего воздуха.
— И такие пузырьки были?
— Да. И много.
И вот четверо мужчин молча стояли в подвале. Один из полицейских тихо присвистнул. Амос смотрел на трость выпученными от ужаса глазами. Ему наверняка показалось колдовством это действо: полицейский вначале бормотал про себя какие-то заклинания, а потом вытащил из земли оружие, зло блеснувшее в свете фонарей.
— Великий Боже! — прошептал Амос и рванулся вверх по лестнице.
Они не сочли нужным его догонять. Инспектор аккуратно завернул трость в бумагу, кто-то из них позвонил в приемную прокурора. И Джима задержали до их прибытия.
Но его не отпустили и потом. Той же ночью Джима Блейка взяли под арест и в течение трех дней большое жюри[3] предъявило ему обвинение в убийстве Сары Гиттингс.
Его должны были судить только за убийство бедной Сары, но в то время в глазах публики Джим Блейк был виновен в двух, а по мнению полиции — даже в трех убийствах.
Комментарии в прессе были единодушно одобрительными. Писали, что полиция не предприняла бы таких решительных мер без «существенных и достаточных оснований»; что «убийство остается убийством, независимо от того, совершено оно гангстером или лицом, занимающим высокое положение в обществе»; что «окружного прокурора и его сотрудников необходимо поздравить с тем, что они, наконец, приняли меры для того, чтобы раскрыть эти преступления».
Джима арестовали около часу ночи во вторник. Вернее, это уже была среда, восемнадцатое мая. Сары не было в живых уже ровно месяц.
Мы были в ужасе. Меня это удивило меньше, чем других, но шок все равно был велик.
В первый день мы не сделали ничего. Или почти ничего. Джима поместили в камеру в тюрьме, и он тут же вызвал своего адвоката Годфри Лоуелла. К концу дня Годфри приехал ко мне. Он выглядел опечаленным. Камера Джима оказалась сырой, пища ужасной, но он отмахнулся от этих подробностей одним жестом.
— Он не говорит все, что знает. Только утверждает, что невиновен, и я ему верю. Но он откровенен не до конца и что-то скрывает.
Тем не менее, если исходить из того, что сообщил нам в тот вечер в моей библиотеке Годфри, положение Джима было достаточно тяжелым. Во время его рассказа Кэтрин не издала ни звука. Дик сидел, держа за руку Джуди, но я сомневаюсь, что Кэтрин заметила даже это.
Короче говоря, Джим признался, что в тот вечер Сара попросила его о встрече, но не в парке и не письменно. Он утверждал, что она ему позвонила.
— Я никогда не получал от нее писем. Ни тогда, ни раньше.
Во время их разговора, который, очевидно, произошел после того, как она встретилась с Флоренс Гюнтер на улице и получила от нее конверт, Сара попросила его встретиться с ней в тот же вечер по очень неотложному делу.
Место встречи назначила на Халкетт-стрит, а он решил заодно прогуляться, пройдя через парк.
Однако по дороге обнаружил, что, переодеваясь, забыл в кармане записку с адресом, зашел в аптеку и позвонил Саре. Но она уже ушла. Поговорив минутку с Джуди, он пошел дальше по знакомой всем тропинке через Ларимерский участок.
Он помнил, что нужный ему дом находится в семнадцатом квартале по Халкетт-стрит и что он должен спросить мисс Гюнтер. Дойдя до нужного квартала, пошел медленнее и на пороге одного из домов увидел ждущую кого-то молодую женщину.
Он спросил, не знает ли она живущую где-то поблизости мисс Гюнтер. Она ответила, что это она и есть, а Сара еще не подошла.
Они вместе вошли в дом и стали ждать в гостиной. Дом оказался пансионом, но хотя дверь в холл оставалась открытой, он не видел ни одного из жильцов, только незадолго до его ухода мимо прошла служанка-негритянка.
Женщина, назвавшаяся Гюнтер, практически не разговаривала и очень сильно нервничала. Время шло, Сары все не было. Гюнтер была уже почти на грани истерики, и без двадцати десять он попрощался и ушел, так и не узнав, зачем его позвали.
— Флоренс Гюнтер, очевидно, не стала с ним ни о чем говорить, — заключил Годфри. — Он пошел домой тем же путем, размышляя по дороге, что же могло произойти. К месту, где тропинка идет в гору, он добрался около десяти часов. Примерно на середине подъема остановился передохнуть и потом пошел дальше. Он утверждает, что ничего не слышал о Саре до тех пор, пока не сообщили о ее исчезновении, и что в тот вечер он ее вообще не видел.
