Анна и Сергей Литвиновы - В Питер вернутся не все
Первый вагон, особой комфортности, поражал своим кажущимся безлюдьем. Ни одного человека не встретили они ни в тамбуре, ни в коридоре, и все дверцы оказались закрытыми.
Дима с лейтенантом остановились перед купе, в котором лежал труп несчастного режиссера Прокопенко. Мент ловко вспорол бумажную пломбу и в секунду отпер своим «треугольником» дверь. Полуянов не стал стоять у него над душой (тем более что менту и не следовало, согласно плану журналиста, хоть что-либо в купе делать). Достаточно того, чтобы как можно больше пассажиров «литерного» вагона (в идеале – все) увидели, что милиционер роется в вещах убитого. А Дима отправился созывать путешествующих – всех членов киноэкспедиции, кто остался живым и здоровым.
К таковым не принадлежал, безусловно, Елисей Ковтун. Здоровым назвать его было проблематично. Он забрался в своем купе на верхнюю полку и пребывал в беспокойном сне. Зато прочие не спали. Всем, включая проводницу Наташу, Дима говорил сухим и официальным тоном, что лейтенант Евграфов просит собраться как можно быстрее в его (полуяновском) купе – имеется важное сообщение.
Любопытство (а может, страх) привело пассажиров (кроме Ковтуна) в Димину обитель довольно скоро. Журналист успел лишь слегка навести порядок да усадить милиционера Дениса на почетное место – на откидывающийся стульчик у стола. Остальным пришлось рассаживаться на полке, которую Полуянов, для удобства и эстетики, сложил, превратив в диванчик.
Первым явился Старообрядцев и занял место у окна. Практически бессонная ночь не лучшим образом сказалась на операторе – лицо его посерело, подглазья набрякли, четче проявились многочисленные морщины, складочки и мешочки, а проступившая седая небритость подбавляла старику годов и неопрятности.
Второй пришла проводница Наташа – свеженакрашенная, причесанная, утянутая в униформу. Уселась рядом со Старообрядцевым, сверкнув очень-еще-даже-ничего коленками. Оператор сразу подобрался, словно боевой конь при звуке трубы, и даже сказал сорока-с-лишним-летней девушке что-то игривое, отчего железнодорожница, которая тянула своей выправкой и манерами на полноценную стюардессу, даже снисходительно посмеялась.
Затем пришлепал Никола Кряжин – пасмурный, хмурый, тоже уже отчетливо небритый и оттого постаревший. На хозяина купе он старался не смотреть и презрительно время от времени кривил губы. Изо всех сил делал вид: хоть и разрушил я свой имидж рубахи-парня, но у меня на то свои причины были.
Потом появилась Марьяна. Вот кого не брали (еще!) никакие перипетии, похмелье, недосып. В прежнем своем мало что скрывающем халатике, естественно-румяная, веселая, она игриво проворковала Диме: «Можно?» – будто и не было посылания куда подальше да хлопанья дверьми. Протиснулась мимо журналиста, стоящего в дверях, обдавая его запахом своей молодости и обаяния, уселась рядом с Кряжиным, и тот – нынче хмурый и недовольный всем на свете – отчасти даже помягчел от ее соседства.
И, наконец, последней, как и положено приме, вышла на сцену Эльмира Мироновна Царева. Она была уже переодета в повседневное, тщательно подкрашена, надушена и даже с неведомым образом уложенными волосами. Пожилая актриса заняла место рядом с Марьяной – держа спину, с величавой осанкой и высоко поднятой головой.
Когда все (исключая временно невменяемого Ковтуна) собрались, Полуянов пару раз хлопнул в ладоши, призывая к вниманию, и сразу перешел к сути. Лексику он избрал формальную, канцелярско-милицейскую. Журналисту показалась, что в таком случае его слушать вернее будут. И потом, у него легче получится перейти к тому, что он хотел огласить.
– Господа, я хочу сообщить вам, что сегодня ночью, при осмотре помещения, которое занимал убитый, всеми нами уважаемый Вадим Дмитриевич Прокопенко, органы правопорядка обнаружили один весьма важный документ. Ввиду того, что он может представлять для многих определенный интерес, я уговорил лейтенанта Евграфова дать мне возможность вас с ним ознакомить. Лейтенант любезно согласился, учитывая, что никакой секретности документ не представляет, а узнать его содержание может по закону любое заинтересованное лицо. И, тем не менее, мы – как я, так и товарищ Евграфов – рассчитываем на вашу, господа, порядочность и надеемся, что и сам факт оглашения документа, и его содержание не станет достоянием широкой гласности. Итак...
И Дима протянул руку к Денису. Тот передал ему кожаную папку.
Полчаса назад, затевая свою авантюру (а сейчас Дима отчетливо понимал, что его представление есть, конечно, не что иное, как авантюра), журналист верно предположил, что успех предприятия во многом будет зависеть, во-первых, от того, насколько правильно – не зря же, в конце концов, он три недели отирался среди киношников! – ему удастся выстроить мизансцену. А во-вторых, сколь точно поставит задачу актерам и смогут ли те убедительно сыграть свои роли, особенно перед искушенной публикой.
С мизансценой новоявленный режиссер, похоже, угадал. Недаром встал в дверях, лицом к собравшимся, открывши милицейскую папку так, чтобы никто из присутствующих при всем желании не мог заглянуть в нее.
А актеров, собственно, было двое. Первый – лейтенант Евграфов, задачу которому Дима поставил лапидарно: «Будь самим собой. Молчи, не вмешивайся и внимательно секи за их реакцией». Однако главную роль Полуянов отводил себе. И теперь, в короткие секунды перед собственным выходом, он вдруг ощутил, как в душе поднялась волна паники, и даже успел с раскаянием подумать: «Какой же я самонадеянный болван!» Но – «свет потух, я вышел на подмостки...» Надо было играть.
– Безо всяких комментариев, я прочту вам найденный в вещах режиссера Прокопенко документ. – Журналист откашлялся и начал: – «Завещание. Пятнадцатого мая две тысячи * года. Я, Прокопенко Вадим Дмитриевич, проживающий по адресу ***, на случай моей смерти делаю следующее распоряжение.
Все мое движимое и недвижимое имущество, а именно, принадлежащие мне на правах личной собственности:
квартиру, расположенную по адресу Москва, Малая Грузинская, дом ***, квартира ***;
дачу, расположенную по адресу: Московская область, поселок Красная Пахра, дом ***;
квартиру, расположенную по адресу: Болгария, город Ахтополь, улица Крайморска, дом ***;
автомобиль «Мерседес-600», 1999 года выпуска, госномер ***;
а также все находящиеся на момент моей смерти в указанных жилых помещениях вещи, предметы, ценности и бумаги завещаю...»
Дима на секунду оторвался от папки и оглядел собравшихся. Кажется, ему удалось завладеть их вниманием. Все, включая даже проводницу, жадно слушали, и на лицах по меньшей мере троих из присутствующих были написаны надежда и ожидание.
Пауза, умело, в мхатовском духе, сделанная журналистом, еще больше накалила атмосферу среди слушателей.
И он продолжил, для внушительности подчеркнув предыдущее слово:
– «...ЗАВЕЩАЮ моей дочери (еще одна пауза) Мировой Марьяне Вадимовне».
Прочитанное, казалось, не сразу дошло до присутствующих. Они сидели, как оглушенные.
Первым вскричал Старообрядцев:
– Вот это да! – И обратился к девушке: – Так ты его дочь? О, нагулял! А я-то думал, ты его очередная...
Кряжин отозвался нервным хохотом:
– Подумать только! Доченька! Ой, ржу, не могу...
Сама Марьяна вскрикнула и закрыла лицо руками. И, не в силах сдержать рвущиеся изнутри чувства, прошептала:
– Боже! Он сделал это! А я... – И девушка осеклась.
Казалось, она на секунду обезумела. На глазах выступили слезы, а на устах в то же самое время блуждала странная улыбка.
Однако не стала молчать актриса Царева. Она гневно вскочила со своего места и обрушилась на девушку:
– Ты... – в сердцах, не находя и не подбирая слов, закричала она. – Ты шлюха! Дешевка! Гадина! Тварь! – И совсем уж запредельным голосом завопила: – Я знаю, это ты... Ты убила его!
Однако не растерялся и лейтенант. Денис вскочил со своего места и гаркнул:
– А ну молчать! Ну-ка, сидеть! Я сказал... все – сели!
Инстинктивно повинуясь его рыку, Эльмира Мироновна опустилась на диван.
– Слушайте сюда! – еще раз гаркнул лейтенант. – Сидеть и слушать! Чтение завещания не закончено!
«Браво, Денис! – мысленно зааплодировал ему Дима. – Классно сымпровизировал!»
От рыка Евграфова замолчали даже статисты – Старообрядцев, Кряжин, Наташа, которые (как и положено массовке) сидели молча, но исполненные удивления, зависти и восхищения к артистам, оказавшимся в главных ролях.
Когда тишина оказалась восстановлена, внимание снова обратилось к репортеру. Он по-прежнему стоял в дверях, как на авансцене, невозмутимый, с разверстой папкой в руках. Полуянов продолжил.
– Однако в завещании господина Прокопенко имеется весьма важное, особенно в создавшихся обстоятельствах, продолжение. Итак, зачитываю. – Дима откашлялся: – «В том случае, если будет неопровержимо установлено, что моя смерть произошла вследствие УБИЙСТВА, – это слово Полуянов выделил голосом, – причем не имеет значения, каким образом оно произойдет и будет ли установлен фактический виновник преступления, все вышеперечисленное недвижимое и иное имущество я ЗАВЕЩАЮ... – Журналист снова сделал паузу («люфтик», как говорят актеры) и, наконец, обрушил на свой «малый зал» имя: – Царевой Эльмире Мироновне».
