Падение Ворона - Корецкий Данил Аркадьевич
– На природу. Ты же любишь выезжать на левбердон? Знаешь там все базы отдыха и кабаки…
– Ты преувеличиваешь. К тому же, сейчас не время для прогулок. И настроения нет, и погода неподходящая.
– Мы не будем гулять. Просто поговорим по душам.
– А ты спросил меня: хочу ли я с тобой говорить по душам, да еще на природе?
– Нет.
– Тогда разворачивайся обратно!
– Здесь нельзя разворачиваться!
Разговор прекратился. «Нива» быстро проскочила не очень загруженный мост, съехала на Левобережное шоссе и через несколько сотен метров, не обращая внимания на запрещающий знак, свернула по проселку в рощу. Небо, наконец, разразилось летним тиходонским ливнем, тяжелые капли барабанили по крыше, вода заливала лобовое стекло таким потоком, что щетки на максимальной скорости плохо с ним справлялись. Стало темно, порывы ветра раскачивали деревья и срывали с них пучки листьев. Гремел гром, черные тучи просекались длинными зигзагообразными молниями.
Ворон не знал, куда он едет и, главное, зачем. Волна злости и обиды спала, только что-то жгло внутри, да угнетало ощущение предательства и обмана. Офаршмаченный пацан – больше не пацан, а он так и не выстрелил, не смыл позора ментовской кровью… Надо вновь собраться с духом, чтобы сделать то, что обязан. А пока он просто вел машину между деревьями и кустарниками, чтобы быть занятым вождением и не думать о том, как поступить в следующую минуту.
Поперек дороги была прокопана канава, и Ворон резко затормозил, – машину занесло и развернуло на мокрых листьях. Все-таки физические препятствия действуют более эффективно, чем дорожные знаки. Хотя вряд ли этим можно хвалиться. Он выключил двигатель, щетки нелепо замерли на середине своего радиуса. Тишина не наступила: выл ветер, забрасывая листьями ветровое стекло, угрожающим крещендо стучал дождь, одновременно обещая и торопя трагическую развязку сегодняшнего спектакля. Ветки кустов царапали кузов, как недовольные вторжением призраки…
– Ну, и зачем ты меня сюда привез? – довольно спокойно для своего положения поинтересовалась прокурор Головко.
Ворон рывком развернулся к ней.
– Но ведь все шло так хорошо, почему ты вела себя, как змея за пазухой?!
– Я вела себя, как обычно. – Она пожала плечами. – Что змеиного я сделала? Ужалила тебя хоть раз?
– Ты выведала про меня всё, что хотела, а сама скрывала – кто ты есть! Хотя знала, что нам нельзя водить дружбу с такими, как ты!
– Кому «нам»? Спортсменам? – со слегка замаскированной издевкой спросила Марина.
Ворон махнул рукой.
– Хватит играть в слова, ты давно знаешь, кто я! Разве не честней было сказать: так и так, я прокурор, наши пути расходятся!
– А ты этого хотел?
Он помолчал.
– Нет.
– Ну, и я не хотела…
– Теперь у братвы глаза открылись! Пацаны знали, что я за тебя вписываюсь, а сегодня увидели, как ты засудила Серого ни за что! За это с меня обязательно спросят!
– Ты-то причем? Судил суд, а я поддерживала обвинение. И не сказала ничего лишнего. Он полностью заслужил свой приговор и еще легко отделался – статья ведь расстрельная!
– Так он же оборонялся! Губану с Конем занесли деньги, обиды не держат, просят освободить… А ему бах – одиннадцать лет! За что? Где справедливость? Не вынул бы шабер – его бы похоронили, а тем козлам дали столько же, сколько ему! Тебе один хрен, кого сажать, а кого хоронить, но Серый – наш друг! Нам не все равно!
– Наверное, мы с тобой друг друга не поймем. – Марина отвернулась. – Но судебная практика не признает преступной самообороны. Нож, тяжелые ранения… Любой суд в стране вынес бы такой же приговор!
– А что, он должен был их на словах уговаривать? – Ворон стал злиться. Они с прокуроршей говорили на разных языках.
– «Одумайтесь, пацаны, это против закона»! – шутовским тоном произнес Ворон. – Только про закон ни у нас не говорят, ни у вас! Такое слово вообще не в ходу, это лабуда для лохов!
– Но мы стараемся этой «лабуды» придерживаться! А вы на нее плюете!
Ворон пришел в ярость.
– Расскажи Серому про ваш закон! И про вашу справедливость! Через одиннадцать лет, если он выживет!
«ПМ» из-под сиденья сам выпрыгнул ему в руку и уперся в бок прокурора Головко. Железом он почувствовал ребра и тут же вспомнил хрупкую девичью фигуру со всеми ее изгибами, выпуклостями и впадинами, что на миг парализовало, нахлынувшую было решимость. И тут же он ощутил, что-то твердое в области солнечного сплетения. Это был такой же «ПМ», только вынырнул он из бокового кармана дурацкой коричневой сумки, и держала его тонкая рука юриста первого класса Головко. Держала уверенно и умело, предохранитель спустить не забыла… Да и лицо у нее было соответствующее: сразу понятно – нажмет и не поморщится…
– Не ожидал, Костя? Думал, привез овцу на закланье? – Ствол сильнее уперся в солнечное сплетение, видно, она тоже разозлилась. – И что дальше?
А хрен его знает, что дальше! Это не дешевое кино, где можно выбить наведенное в упор оружие. Тем более в такой тесноте. Дальше либо два выстрела и два трупа, либо расход по-хорошему… Но где тут «хорошее»?
Сзади послышался треск, как будто кто-то наступил на сухую ветку, что-то тяжелое плюхнулось на землю, и сразу вокруг машины выросли темные угрожающие силуэты.
– Запрись, Маша! – Ворон мгновенно заблокировал дверь, завёл движок, включил заднюю передачу, вдавил педаль газа… Напрасно: «Нива» вздрогнула и бессильно заглохла – бревно под колёса бросили, суки!
Вспыхнул яркий фонарь, по боковому стеклу ударили чем-то железным, но не разбили.
– Ну, ты и резкий, лошара! – произнёс гнусавый, возможно, нарочито измененный голос. – Но больше не рыпайся, мозги выбью! Выходите, голубки, в тачиле все равно не отсидитесь!
Ворон прищурился, заслонился левой рукой от слепящего света. Кажется, трое. Что-то держат в руках, похоже, волыны… Он чуть приоткрыл окно.
– Слышь, пацаны, вы попутали. Я – Ворон! – громко сказал он. – Свет убери!
– Чё? – хрипло спросил гнусавый. – Своей вороной командуй! Ну-ка, пусть открывает клювик!
Кто-то безуспешно дергал дверь Марины и матерился тонким голосом.
– Открывай, шлюха, хуже будет! – И сразу стали бить в окно чем-то тяжелым. Стекло не выдержало – посыпались осколки.
– Пацаны, не лезьте в блудную! – как можно внушительней произнес Ворон. – Меня не знаете, так Оскаленного знать должны, Бешеного… Это мои люди…
– Да мне по хрен кто ты, и кто там у тебя скалится! Будешь тихо сопеть, лавэ отдашь – может, и отпустим. А вороне твоей придется поработать…
Сильный удар разбил и водительское стекло, рука в перчатке выключила блокиратор, двери распахнулись одновременно, гнусавый упёр обрез Ворону в щеку:
– Вынимай ключи, живо! Башку снесу!
С другой стороны кто-то вцепился Марине в волосы и, по-прежнему тонко матерясь, тащил наружу.
– Быстрей, цаца, а то нос отрежу!
Они действовали слаженно и уверенно: чувствовался опыт и ошибочная убежденность, что неожиданность и сила всегда будут на их стороне, а лохи никогда не осмелятся дать отпор, что, к сожалению, соответствовало действительности. И ослеплённые этим заблуждением, они не брали в расчёт те случайности, которые в один миг ломают привычные схемы и превращают их из распорядителей чужими жизнями в начавшие разлагаться трупы, хотя процесс гниения более-менее длительный и становится очевидным лишь через несколько дней. Но вряд ли этим можно утешаться…
– Бах!
Марина выстрелила первой. Для бандитов, которые не знали и знать не хотели на кого они напали, которые даже не увидели в плохо освещённом салоне пистолетов, которых у лохов никогда не бывает, и быть не может, вдруг открылась оборотная сторона жизни, воплощённая в поговорке: «Если ты ведёшь себя, как бешеный пёс, то с тобой и поступят, как с бешеным псом»!
Тот, кто тянул Марину за волосы, отпустил ее, закричал, словно раненый заяц, схватился двумя руками за простреленное горло и, упав на мокрые листья, стал кататься по ним, как отравленная догхантерами дворняга. Удар грома и разряд молнии, казалось, поставили печать «верно» на том, что произошло. Освещённый на миг ослепительным белым светом, сиплый словно окаменел или превратился в соляной столб, Ворону не составило труда отвести обрез в сторону и пальнуть ему в область сердца, а потом выстрелить в стоящего рядом, и вконец растерянного, напарника.
