Юрий Енцов - Охота на единорога
— Ты мне не веришь? Такие вещи не говорят в присутствии слуг, не правда ли? Мой сикх мне верен, но, все-таки, о владыке лучше не говорить при свидетелях… но я так зол, что пренебрегаю осторожностью!
— Чем же он так обидел Вас? — спросил пуштун все еще настороженно.
— Я из Багдада, — сказал король и продолжил, обрадовавшись пришедшей на ум ловкой выдумке, и хотел… поступить к нему на службу, но он не взял меня и оскорбил отказом. Теперь я смертельно зол на него.
Начинало темнеть, жаркое калистанское лето подходили к концу, скоро должны были подуть с далекого моря прохладные ветры, несущие дожди, после чего в стране начинался влажный сезон.
— А ты не похож на человека, который идет на заведомо нереальное дело, — на такое, которое нет никаких шансов выполнить… Ты хочешь убить его? — внезапно спросил он пуштуна.
— Мне не нужна его жизнь, — ответил тот.
— Что же тебе нужно?
— Мне нужно выполнить мой долг перед убитым господином.
— А значит — наказать убийцу?
— Я должен выполнить свой долг! — повторил пуштун затверженное.
— В чем же он заключается? — спросил король, но собеседник его вновь насупился и не отвечал.
— Ну, что ж! — сказал король, — ты вправе не отвечать мне и не доверять. Я понимаю тебя. Однако, ты мне нужен. Я предлагаю встретиться на этом самом месте через неделю. Ты согласен?
Пуштун растерялся, потом кивнул головой и сказал:
— Хорошо. На этом месте… А как же… — он показал на труп с отсеченными членами.
— Об этом не беспокойся, мой слуга наймет босяков, и они за пару монет живо закопают это. Прощай, — сказал король, садясь на коня, — обдумай как следует мое предложение, у тебя есть неделя сроку.
И не взглянув больше на пуштуна, он выехал на едва заметную тропинку, по которой приехал сюда. Телохранитель следовал за ним.
Вечером король Асман вызвал к себе дервиша, которого привели на самый верх королевского жилища — на площадку, где звездочеты наблюдали ход ночных светил, влияющих на человеческие судьбы, что отражаются в звездном небе как в перевернутом зеркале, чья искажающая вогнутость служит лишь для усложнения угадывания. Влияние небесных светил разгадывается вследствие этого искривления лишь людьми со своеобразной формой глазной болезни — строением глаз, отличающимся от нормы и приспособленным к кривизне небосклона.
— Ты самый странный дервиш, — сказал король.
Приведенный был в том виде, что и накануне, и все так же сжимал свою книгу в деревянном переплете.
— А ты знал прежде дервишей? — спросил он. Голос его, однако, изменился — при свете звезд он явно чувствовал себя увереннее.
Король улыбнулся и сказал:
— Ни одного. Они похожи на тебя?
— Не знаю. Думаю, что нет, — ответил дервиш и тут же добавил совершенно непонятную фразу:
— Таких, как мы, в этой стране осталось немного…
Короля в первое мгновение это шокировало — «мы» он принял на свой счет, но потом он решил не обращать внимания на форму — достаточно того, что собеседник был интересен и, кроме того, еще и оказался полезен.
Асман хоть и сказал правду, что прежде не бывал знаком с дервишами, догадывался, что перед ним не обычный странник. Скоро ему предстит узнать, чем же сей божий человек примечателен. Мы это узнаем теперь: с королем беседует Микаэле де ля Кастро де Амо. Он испанский дворянин. Имя это вам ничего не скажет, но в свое время оно было известно…
— Где же много таких, как мы с тобою, дервиш? — спросил заинтересованный король, он ожидал далее услышать что-то интересное, ему показалось, что тщедушный оборванец, видимо, имеет право становиться на одну доску с королем. Не известно пока, почему — но имеет.
Микаэле помедлил с ответом и поднял взор к звездам, словно говоря этим жестом, что страна, про которую спрашивает король, находится там. И это, наверное, так и есть, поскольку среди звезд много всякого.
Переведя взгляд на короля, который стоял вновь, как и давеча, весь напрягшийся и исподтишка поглядывал на стражников, хотя и догадывался, что не всегда можно рассчитывать на их помощь.
Его гость вдруг тихо рассмеялся. Рассмеялся обыкновенным смехом, который, однако же, давно уже не тревожил слух короля. Никто из мужчин не смеялся так при нем во дворце. Рассмеялся и сказал:
— Как я устал это носить… Я ведь знаю все, что здесь написано, наизусть.
Начало фразы было сказано по-арабски, а окончание — на языке Монсиньора де Молины, на котором Асман совсем недавно совращал свою молоденькую наложницу.
Де Кастро бросил священную книгу на каменные плиты себе под ноги.
Стоящая вокруг стража осталась безучастна — Асман опять не дал приказа схватить богохульника и сбросить с дворцовой крыши вниз. Высота дворца была небольшой, но этого хватило бы иноземному магу, чтобы расстаться с бренной плотью. То, что перед ним маг, а не простой нищий, Асман уже понял. Теперь ему казалось, что понял сразу, как увидел, но это было не так: по первому впечатлению Асман принял иноземца за что-то большее, чем просто волшебник, но теперь был рад, что ошибся, и перед ним всего лишь только маг.
— Все, что ты говорил, подтвердилось, — сказал Асман, — это чудо. А ты, как я понимаю, провидец из тех, что гадают за плату.
— Чудо? Что ты, король! Это слово произносить не стоит. Вот, если бы я по-волшебству построил в твоем замке еще один дворец, тогда бы мы говорили о чуде. Да и-то: чем отличается мгновение, за которое в сказках возводят по прихоти владык дворцы, от ночи, за которую, тоже в сказках, вырастают города? И чем это сказочное время отличается от обыкновенного года, двух или трех когда тысячи рабов, днем и ночью, строят такой же дворец? Который понемногу обрастает городом. Трудом рабов руководят опытные зодчие, под их началом еще и десятки мастеров: каменотесов, кровельщиков и других; свободные люди обходятся даже без каменотесов, не говоря об архитекторах, их жилища вырастают где попало, и является град — безо всякого чуда, но если вспомнить потом: давно ли тут было пустое место, то покажется — лишь миг тому назад… Время так быстротечно, и стоит ли, вообще, нам говорить о нем, и если что-то и есть чудо, так это оно: его необыкновенное свойство складываться в мгновения. А, ведь, еще есть годы и века. Это одно и то же. Ты знаешь?
— Знаю. Читал о том, что временные отрезки — лишь крохи, из которых состоит вечность, и вся она целиком, все время — от сотворения мира до его конца — заключено в мгновенье. Возможно, все это так. Но меня сейчас интересует не это, а тот пуштунец.
— Он все тебе расскажет сам — ты полюбился ему, и он не спит теперь и с нетерпением ждет, когда закончится нареченный ему срок, и он вновь увидит единомышленника.
— Как мне поступить с ним?
— Как хочешь.
— Какую награду хочешь ты?
— Твоей милости, король, — сказал иноземец, склонив голову.
Глава 4
— Хорошо, давай разбежимся, — согласился Серж. — Я не хочу неприятностей, ни тебе, ни себе. Но, прежде всего, я хочу, чтобы у тебя было все хорошо. Знаешь, я-то уже пожил, мне сорок лет и мне кажется, что меня уже ничего не ждет впереди. Ничего хорошего. А ты молода, тебе нужно жить…
Серж подумал, что, кажется, он опять цитирует Чехова, какого-нибудь «Дядю Ваню»? Но вместе с тем, он почувствовал, что эти слова упали на благодатную почву. Зайнаб никогда ничего такого не слышала, и речи эти ей были и сладостны, и непривычны.
Она лихорадочно вскочила с кровати, выскользнув из-под одеяла, вся такая свежая, длинноногая. Серж тут же забыл про опасность:
— Зайнаб, я все хотел спросить тебя…
— Да? — она обернулась, склоненная над своей одеждой взглянула на него, убирая пряди волос со лба, потом снова стала перебирать свои ажурные трусики и бюстгальтер.
— Я все хотел сказать тебе…
— Да, ну что же, что? — она все так же стояла, согнувшись, и пряди волнистых волос спадали и спадали с ее головы. Он подошел к ней, провел по спине, потом подхватил на руки, в ней было килограмм сорок — совершенно детский вес.
— Может быть, — сказал он, — как-нибудь, потом, когда ты будешь свободна, мы поужинаем вместе?
Он почувствовал, что ей хорошо, одно движение пальцев, взгляд, и все стало ясно.
— Поедешь со мной во Францию? Ты же хотела, — сказал он.
— Поеду, — ответила она, — только сначала схожу в туалет.
— Может быть, сбежим ко мне в гостиницу? — спросил он, когда она вернулась и нырнула под одеяло. Он стоял и смотрел на нее.
— Это невозможно, там повсюду глаза и уши, — ответила она. — Лучше ко мне, за моим домом, кажется, не наблюдают, по крайней мере, меньше чем в твоей гостинице.
Он подошел к кровати, присел к ней, Зайнаб прижалась к нему.
«Она не робкая, — подумал Серж, — напротив, если это необходимо, смела до такой степени, что может рисковать своей жизнью с улыбкой»…
