Юрий Енцов - Охота на единорога
Они стояли один подле другого лишь мгновенье, ни могучие стражники, ни их тщедушный начальник не успели перевести дыханья. А король уже понял, что он, безумно-расточительно поступая со своим временем, опять упустил нужный момент, чтобы приказать зарубить тут же этого опасного человечка. Зарубить не сходя с места. Упустил момент и другого такого случая — не представится, потому, что теперь начинается какая-то новая полоса в его жизни.
— Где твоя шапка? — спросил король.
— Я обронил ее. Теперь у нее новый хозяин, который хочет, смешно сказать, ха-ха-ха, — он и на самом деле тихонько засмеялся. — Смешно даже подумать, но бедняга вознамерился тебя убить, Великий Король. Но ты за то отбери у него мой колпак.
Это было интересно, но вот только лепет невменяемого заставил короля усумниться в достоверности сведений.
— Так ли он нищ? — спросил Асман, приглашая жестом дервиша пройти с ним.
— У него в лохмотьях зашито с десяток золотых, так все делают, отправляясь дальний путь, и я так сделал, вот тут в поясе у меня припрятано немного на черный день.
— Ты это точно знаешь?
— Да, золото светит невидимым для глаз огнем, но у того, кто имел с ним дело, зрение обостряется, и различить это свечение нетрудно.
— А может, он тебе сказал про то? — спросил король.
— Ну нет, конечно. Стал бы он мне доверяться, с чего бы?
— Тогда это просто твои догадки, — сказал Асман, они тихонько шли по направлению к библиотеке.
— Мне так кажется… И так оно и есть, можно проверить это.
— Ты не ошибаешься?
— Нет. Видишь ли король, — он помялся, прочистил горло, лукаво улыбнулся. Но король остался серьезен и отпустил кивком сопровождающих: двух стражников-великанов и карлика — их предводителя. Затем он пригласил дервиша следовать дальше.
— Видишь ли, король Асман. Я ведь сам хотел принять участие в этой затее. Но сейчас, увидев тебя, решил, что это стало бы моей большой ошибкой.
— Они предлагали тебе принять участие в заговоре?
— Нет! Даже не собирались. Но решились бы на это, предложи я первый им свои услуги.
— Сколько их?
— Какой-то пустяк: пол человека.
— Как это? — Асман остановился, он начал чувствовать раздражение на говорящего загадками чудака. Тот уловил королевскую немилость и немного растерялся.
— Он один. Один. Всего лишь один… Хотя нет. Сейчас, пожалуй, уже не один. Ха-ха-ха, — его смешок был не очень натурален, — он был один, когда я видел его.
Непривычное, какое-то противоестественное раздражение стало усиливаться в груди короля. Он почему-то сдерживал себя, хотя никогда не имел этой привычке, не нуждался в сдерживании чувств, будучи по натуре не слишком возбудимым человеком — во-первых и во-вторых — не имеющий нужды сдерживаться по-положению.
— Ты хочешь сказать, как мы с тобой нашли друг друга, так и он нашел сообщника? — спросил Асман. Дервиш, все больше бледнея, только кивнул на это, ежась, но не отводя глаз, словно притянутых к взгляду Асмана. А взгляд этот был полон раздражения. От него дервиш терялся все более, начал дрожать какой-то судорожной крупной дрожью, которая и на дрожь-то не была похожа, а скорее на язык жестов, никому, кроме самого Дервиша, незнакомый.
Когда, иной раз, уличные мальчишки видят кого-то, выражающегося подобным образом, употребляющего такие жесты, обозначая ими то, что они существуют в этом мире, сотворенном великим Аллахом, сами часть его, — но как бы в знак протеста против этого существования и как бы подавая кому-то, кроме бога, неведомые знаки, — тогда мальчишки смеются, их это веселит, они потешаются над такими трясунами. Мальчишкам это смешно. Их родители испытывают недоумение.
Короля же этот вдруг появившийся беспричинный страх его собеседника, который и на страх-то не похож, и кто знает — страх ли это или еще какое-то необъяснимое состояние, — короля оно — ужаснуло.
Но оба справились с собой: дервиш постепенно перестал трястись, лишь лицо его осталось бледным, как надетая на нем рубаха, но другого оттенка — в отличие от хлопковой прожелти — мертвенно-синюшного цвета, король тоже загнал свое озлобление внутрь, и оно выходило с потом на лбу и висках, сделался влажным шелк под халатом. Он все еще колебался: беседовать ли с дервишем дальше, отослать пока или самому зарубить его на месте здесь же. Наконец, он почувствовал, что не сможет с ним сказать далее ни слова и крикнул:
— Стража! а в голове пронеслось: «А почему, собственно, стража, а не Лейла, например, то есть… то есть не та — золотоволосая Мария, почему не Мария? Я спокойно мог сдать под охрану в мой гарем этого трясущегося идиота, и никакой стражи не нужно! Но, ведь, и я сам…»
Подскочил охранник, стоявший до того в пяти шагах — дворец был весь напичкан ими — и король не успел разобраться в своих ощущениях.
— Сикх, — сказал Асман, — отведи вот этого… только не в подземелье, конечно, отведи его… на кухню. То есть, отведи его… к начальнику черной стражи. И пусть его поместят где-нибудь, хоть на кухне, то есть, пусть его поместят где угодно… кроме подземелья… и не спускают глаз до вечера, вечером он мне будет нужен.
Сикх, яростно вцепившись в дервишев рукав, поволок его, подталкивая и таща, а тот, с безумным лицом, втягивая голову в плечи, только прижимал к груди свою книгу.
Воин с трепыхающимся в его могучей длани, словно попавшийся охотнику заяц, с трепещущим человечком проследовал в ту сторону, где за мгновение до того скрылись одетые в черное.
Оставшегося одного Асмана буквально выворачивало наизнанку, заставляя его лицо в полутьме внутренней галереи то бледнеть в чувственном помертвении, то загораться краской — самое неведомое ему чувство, которое спервоначала он и назвать-то не мог, а потом, чуть остыв, вспомнил, что оно, кажется, называется людьми — стыдом. Но, так ли важны эти названия слов — главное, когда в душе есть хоть что-нибудь, что чувствует.
Однако, это не просто стыд. Слова даны людям для обыденных надобностей, а частые отклонения от нормы не попадают под действие слов (не имеют точно характеризующих их названий). Особенно, если один из собеседников — наместник Всевышнего на земле. Как понять нам, что происходит в душе Избранника? Если же для понимания этого опуститься по иерархической лестнице ступенью ниже, то можно сказать (утверждать), что особое волнение у верных вассалов короля вызывало покушение — даже в мыслях — на честь своего господина…
Сам не вполне отдавая себе отчет — почему, расстроенный встречей, Асман едва не забыл про выезд, хотя все время думал про это, но слуги опять напомнили ему о сегодняшнем распорядке дня. Он сменил халат и чалму на более простое одеяние, спустился по лестнице в конюшню и очень скоро уже выезжал из двора торговца кожами.
Двое всадников пронеслись привычной дорогой по улицам, достигли ворот, миновали их, но Асман, забыв опять на мгновение о цели сегодняшней вылазки, опомнился вдруг и, круто повернув, пустил коня не привычным маршрутом, а вдоль городской стены, к другим — северным воротам, от которых — Асма знал — близко до того места, где ночевал неведомый ему заговорщик.
Они вновь въехали в город, покидаемый уже торговцами и крестьянами, привозившими товары повседневного спроса на продажу. Асман повернул коня в ту сторону, где — он чувствовал — его ждет встреча.
На этом участке городской территории не было строений, и пустырь зарос вплотную подступившим к городской стене кустарником. Телохранитель, сопровождавший короля, опередил его, чтобы предупредить:
— Ваше Величество, здесь опасно — можно наткнуться на бродяг.
— Одного их них я и ищу, — проговорил король. Он понимал, что лучше бы приказать городской страже прочесать кусты и найти того, кто ему нужен, или хоть каких-нибудь людей, и всех казнить, уповая на то, что среди казненных будет и тот, который нужен. Но войско так неповоротливо и, особенно, городская стража. «Видимо, теперь, — решил Асман, — наступил момент, когда можно позволить роскошь защищаться собственноручно».
Кусты становились чаще, и всадники перешли на шаг, пригибаясь под ветками. потом заросли неожиданно опять поредели, и король выехал на большую поляну под башней городской стены с одной стороны и видом на далекий королевский дворец — с другой.
И тут прямо навстречу королю из противоположной куртины зарослей сам выскочил заросший бородой до глаз нищий — здоровенный оборванец в расползающемся по ниткам халате и островерхой! шапке дервиша.
Его появление из кустов было быстрым и внезапным, но и для него появление всадника явилось не меньшей неожиданностью. Ибо, увидев Асмана (телохранитель следовал за ним и еще был скрыт в зарослях), он резко изменил направление и побежал под углом 90 градусов от наездника, намереваясь броситься в колючий кустарник. Там его бы не достали.
