Анастасия Валеева - Дорогая находка
– Сема! – шепнула Милославская на ухо приятелю, пока другим некогда было глядеть на нее. – Умоляю, выйдем. Надо поговорить! Здесь просто невозможно! Тет-а-тет!
Руденко, жующий лимон, приоткрыл один глаз и, увидев, насколько гадалка серьезна, кивнул положительно. Грохоча своим стулом, он поднялся. Все посмотрели на него вопросительно.
– Я должен сопроводить даму в… в… – Семен Семеныч сделал идиотское лицо, втянул голову в плечи и часто-часто заморгал, считая, что так его все поймут.
Его на самом деле поняли и даже поддержали, взглядами говоря: «Ну, это надо. Надо, конечно. Проводи. Дело хозяйское».
– Семен Семеныч, туалет тут платный, – крикнул вслед ему Строганов и следом отправил в рот кусок селедки.
Чтобы не возбуждать подозрений и возмущения, оба – Яна и Три Семерки – не стали выходить на улицу, а подошли к дамской комнате и, обернувшись, скрылись за ее дверью. Руденко зажмурился, ослепленный ярким светом, отражающимся в зеркалах.
– Э-эх! – с укором произнесла, глядя на него, Милославская. – Что Маргарита Ивановна-то скажет! Бесстыдник!
– Ну ла-адно тебе! – улыбнувшись до ушей, протянул Три Семерки.
В этот момент послышался звук бурно сливающейся в одной из кабинок воды. Дверца кабинки открылась, и перед приятелями появилась средних лет дама, оправляющая платье. Увидев мужчину, она на мгновенье замерла, потом ускорила шаг, на ходу возмущенно бросив:
– Вообще уже!
– Ладно, давай к делу, – серьезно заговорила Милославская, – а то нас сейчас отсюда выгонят.
– Не выгонят, – парировал пьяный Руденко, уверенный сейчас в полнейшем своем всесилии.
– Сема! Тебе сейчас не хватает славы возмутителя женского спокойствия? Вот шеф-то обрадуется!
– Не обрадуется! Он уж пьяный в едреню спит.
– Хватит! – отрезала гадалка. – Что там с карабином?
– Из него убили того кладоискателя, вот что, – нравоучительно подняв вверх указательный палец, ответил Семен Семеныч.
– Ка-ак?! – протянула гадалка.
Ее больше удивлял, конечно, не этот факт, а осознание того, что, как она и предполагала, карабин к ее делу не имел отношения.
Руденко пустился в объяснения.
– Карабин официально ни на ком не числится, – начал он.
– Чему же ты тогда так рад и почему решил, что из него убили кладоискателя? – перебила гадалка. – Кстати, пир по этому поводу?
Семен Семеныч молчаливо кивнул и сказал:
– Не только. У Строганова внук родился. И…, кстати, ты не дала договорить. Во-первых, «причастность» к убийству кладоискателя карабина легко определилась по оставленным на месте преступления гильзам и еще кое-каким фактам, хорошо известным экспертам. Во-вторых, это официально карабин ни на ком не числится, но я-то не лыком шит! Пока наши там этого Василия мурыжили, я по своим каналам работал.
– И что Василий? Раскололся? – снова перебила Милославская.
– По-моему, он ни при чем, но его в КПЗ пока закрыли, пусть подумает, может, чего и скажет. Ты дальше слушай: я узнал, что однажды клубу кладоискателей «Монета», – Руденко на мгновенье замолчал, – помнишь такое название, да? – спросил он, лукаво посмотрев на подругу, и продолжил: – Клубу кладоискателей «Монета» посчастливилось…
Семен Семеныч прищурился – он ждал, что Яна закончит его предложение, и призывно глядел на нее, но Милославская настолько была обескуражена всем услышанным, что потеряла на время способность предвидеть и просто быстро соображать.
– Ну?! – с нетерпением воскликнула она.
– Они откопали старинное оружие – тот самый карабин, но его у них отжала местная бандитская группировка, братва, – Руденко выразительно хлопнул по стене рукой.
– И что дальше? – тихо спросила гадалка.
– Дальнейшая судьба оружия мне точно неизвестна. Будем работать с братвой. Но я подозреваю, что убийство кладоискателя – их рук дело. Более того, я уверен в этом. К ним ведут кое-какие следы… Не могу пока говорить об источнике этих сведений. Но это очень надежный источник. Очень. Завтра все должно проясниться, а пока я должен только ждать.
– Что ты и делаешь, – иронично подытожила Милославская. – Ладно, – более снисходительно произнесла она тут же, – не буду расспрашивать. Мне и так многое понятно.
– Ты представляешь, что меня ждало, если б не такая удача?! – воскликнул Руденко. – Янка, друг! – Три Семерки набросился на подругу и крепко сжал ее в своих объятиях. – Как же я тебе благодарен!
– Брось, – тихо сказала гадалка, с грустью думая о том, что теперь ей надо заняться своим делом: ехать в Багаевку и искать новые зацепки.
– Шеф всех распустил, сам надрался, – захлебываясь пьяной радостью, продолжал Три Семерки. – Эх, что творится на белом свете!
Дверь дамской комнаты приоткрылась, и в щели показалось лицо Строганова.
– Ну вы чего тут? – спросил он и тут же отпрянул, крикнув приятелям: – Обнимаются!
Потом снова прильнул, с иронией сказав:
– Мы уж беспокоимся. Идемте.
– Идем, идем, – ответил Три Семерки, выпуская Яну из объятий. – Так что, Яна Борисовна, нам есть что отмечать! – сказал он ей, как бы подытоживая разговор.
– Есть, есть, – вздохнув, ответила она.
Гадалку снова усадили за стол и снова стали вести себя с ней, как с почетным гостем. Однако Яна старалась на вопросы отвечать сдержанно и даже сухо, так, чтобы внимание, обращенное на нее, постепенно рассредоточилось. Вскоре она прочитала во взглядах некоторых: «Она скучна», а через некоторое время о ней, можно сказать, забыли: стали травить анекдоты, приличные и не очень, и гоготать во все горло. Только Семен Семеныч, подталкивая ее локтем в бок, пару раз удивленно на ушко спросил: «Ты чего?»
Милославская постепенно одолела налитый ей бокал шампанского, потом, тихонько извинившись перед теми, кто был в состоянии заметить поднявшуюся над столом фигуру, удалилась в дамскую комнату, а оттуда – тихонько – на улицу.
С удовольствием вдохнув чистый воздух, она торопливо – не дай бог ее хватились бы сразу – зашагала по плиткой выложенному тротуару. «Багаевка, Багаевка, Багаевка», – стучало у нее в голове.
– Да, но к этой поездке надо подготовиться… – задумчиво пробормотала она себе под нос, критически оценив свой внешний вид и «боеготовность».
Недалеко от бара «Солоха» находилась одна из центральных, главных площадей города, с множеством высоких елок, памятником Ленину, флагами, Доской почета, трибуной и всем остальным, что на таких площадях полагается. Милославская достигла ее очень скоро, огляделась, увидела стоянку такси и прямиком к ней и направилась.
– До Агафоновки, – сказала она, наклоняясь к окну автомобиля, стоящего первым среди прочих.
– Сколько? – спросил ее водитель-частник, немного загнув край газеты, которую он держал перед собой.
– Сколько спросите, – пожав плечами, ответила гадалка, недовольная его реакцией на клиента.
– Стольник, – холодно ответил тот, повернув ключ зажигания и не глядя на Яну.
– Подождите, – остановила она его. – Вы меня ждете в Агафоновке минут десять, а потом везете до Багаевки. Два стольника. Идет?
– До Багаевки? – переспросил таксист, приподняв брови, хотя все и так прекрасно слышал. – Двести пятьдесят.
– Согласна, – ответила Милославская, усаживаясь на заднее сиденье и мысленно говоря: «Черт с тобой!».
Машина тронулась с места. Яна была полна предчувствий и ожиданий. «Ну, уж на этот раз я должна к чему-то прийти!» – упрямо твердила она, не желая мириться ни с какими неудачами.
На улице совсем стемнело, и другой человек чувствовал бы себя жутковато, намереваясь отправиться с неизвестным мужчиной в богом забытую деревню, где надо было еще и копаться в каких-то там развалинах. Милославская к числу этих других не принадлежала, и чувство страха не завладело ею ни на минуту.
Она смотрела в окно и только мысленно подгоняла таксиста, не успевавшего порой проскочить на зеленый и нерасторопно трогающегося при разрешающем сигнале светофора.
– Вот тут! Тут, – громко сказала она ему, указывая на свой дом, наполовину скрытый дубовыми ветвями.
Водитель притормозил и сказал ей насмешливым повелевающим тоном:
– Десять мину-ут! Как договорились…
Яна искусственно улыбнулась и засеменила к калитке. Джемма, загодя начавшая лаять, успокоилась, сразу узнав знакомый хозяйский голос.
– Некогда мне тебя ласкать, – строго бросила ей, трущейся о ноги, Милославская.
После этого гадалка поспешно удалилась в кладовую, где, второпях переворачивая все кверху дном, отыскала фонарик, старый, тяжелый, но довольно хороший, мощный, и запасные батарейки к нему.
Все это она сложила в твердый лаковый пакет с короткими плетеными ручками и поставила его в прихожей, у порога. Увидев свое отражение в зеркале, Милославская сдвинула брови и стала торопливо снимать сарафан. Бросив его прямо на пол у зеркала, она бросилась в спальню, где почти с солдатской выправкой облачилась в спортивный костюм, дающий ей полную свободу в движениях.
