Фридрих Незнанский - Ищите женщину
А дальше Турецкий уже читал…
«НЕ СПЕШИ ТОРОПИТЬСЯ…»
Она оказалась вполне пристойной хозяйкой, чего никак не ожидал Турецкий. Одинокие женщины почему-то редко умеют, да и не любят, готовить. Для кого? А самой себе — что-нибудь побыстрей, чтоб за столом не рассиживаться. Кого прельщает застолье в одиночку?
Лиза обошлась тем немногим, что было под рукой. Наварила острых и пряно пахнущих пельменей — и с различными соусами, и с маслом и уксусом, и со сметаной — как душа пожелает. Красиво разложила на большом блюде магазинные нарезки, украсила помидорами, огурцами и всяческой зеленью. В разные пиалы поместились разноцветные салаты. Словом, всего оказалось такое обилие, что Турецкий, выбравшийся в кухню «на запахи», был даже слегка растерян.
— Мы ждем гостей? — осведомился он.
— А что, если сами, так можно и на газете? — невинно спросила она.
— Я… не только о форме. Скорее, о содержании. Это ж все просто невозможно съесть.
— В духовке стоит пицца — с рыбкой, грибами и маслинами.
— Чудо! — с печальной улыбкой констатировал Турецкий.
— Может быть, вам просто не нравится хозяйка? Почему вид кислый такой? Ну что ж вы молчите?
— Вы задали очень трудный вопрос.
— Почему?
— Потому что искренний ответ обязывает. А неискренним в данной ситуации может быть только полено. Которое стоеросовое.
— Ловко выбрались… Тогда следующий вопрос: где вы предпочитаете сидеть? В гостиной или, по-простому, здесь? Если вам жарко, кстати, можете открыть форточку.
— Мне не жарко. Вы обратили внимание на цвет моего лица? Так это совсем по другой причине.
— Любопытно — по какой?
— Она заложена еще в первом вашем вопросе.
Лиза многозначительно вскинула глаза к потолку.
— Вон оно что!.. Только вы, пожалуйста, не думайте, что если я немного выпила, то могу потерять…
— Что именно? — пряча улыбку, спросил Турецкий.
— Это тоже интересный вопрос, — после паузы заметила она. — Действительно, а что может или еще способна потерять старая женщина… ну пусть не очень старая… А?
— Знаете, когда вы постареете?
— Я и это готова выслушать от вас, но сперва ответьте!
— Отвечаю. В тот час, когда у вас вдруг не возникнет необходимость и задавать себе вопрос о каких-то потерях, и отвечать на него. Но это случится очень не скоро. Можете мне поверить.
— Почему вы так уверены?
— Потому что вы — женщина, и этим все сказано. Я предпочел бы на кухне, если вы не возражаете…
Когда они подняли рюмки — он с коньяком, а она попросила налить ей вина, — Александр сказал:
— Давайте еще раз помянем человека, чтоб ваша душа больше не болела. Каждому свое — не нами придумано.
Обед проходил в молчании. Она была задумчива, изредка бросала реплику, продолжая думать о своем. Турецкий по привычке навалился на пищу, чтобы наесться быстро и основательно. И, выполнив главную часть обеденной программы, мог теперь позволить себе полегоньку потягивать коньячок под сигарету и крепкий черный кофе.
— А я ведь знала его много лет… — вернулась к прежней теме Лиза. Первоначальный ее хмель прошел, и его место заняла обычная пустота, характерная для ее последних дней. — Во всяком случае, треть его жизни, это уж точно, прошла на моих глазах. От совсем еще скромного юноши, но… с определенными повадками… до…
— Любовника?
Лиза исподлобья кинула на него тяжелый взгляд:
— Вы считаете этот факт оскорблением нравственности?
— Напротив, все вполне естественно. Возможно, даже и закономерно. Я вообще, Лиза, уверяю вас, отношусь к проблемам подобного рода без предубеждений и без цинизма. Каждый волен делать то, что ему хочется. Не в ущерб другим, разумеется. Эгоизм должен быть взаимным, разумным, как говаривал один классик… Это неплохо сказано, что Господь дает нам только одно: право выбора. А уж дальше каждый из нас выбирает по себе… Вы читали странички его дневника?
— Читала. Я поняла, кого вы цитируете. Думаю, что он только учился быть искренним, а пока охотно наблюдал за собой со стороны. Меня это неприятно удивило… Но речь сейчас о другом, мне любопытно, вы сами-то следуете своим принципам? Или все это только для посторонних?
— Вам действительно любопытно? — улыбнулся Турецкий, протягивая огонек к ее сигарете.
— А вы не видите?
— Обычно я предпочитаю Козьму Пруткова…
Она чуть нахмурилась и тоже улыбнулась:
— А-а, в смысле не верь глазам своим?
— Вы знаете, Лиза, а с вами легко!
— Рада этому обстоятельству.
— И вот именно по этой причине я, пожалуй, вспомню для вас одну коротенькую историю. Факт ведь иной раз убедительнее сотни аргументов… Года два назад у меня в прокуратуре проходила практику молодая юристка. Симпатичная, бойкая, способная. Способная разносторонне. И вот вбила она себе в голову, что ей назначено свыше облагородить мою жизнь. Сделать меня лучше — с ее, естественно, точки зрения. То есть осчастливить, обласкать, указать единственно правильные пути и так далее. Ну а та семья, что у меня имеется, это была одна из самых распространенных ошибок. Которую она призвана немедленно исправить. Я ей говорю: «Лиля, успокойся. Ты хорошая девушка, красивая, умная, все при тебе. И это твой главный житейский капитал. Не разбазаривай его попусту на всякие там ложные и надуманные дела, я же не собираюсь менять свою жизнь. Так что это у тебя пустой номер». Но она продолжает страстно дышать на меня и даже пробует руководить поступками. И тут я думаю: а может, у нее это действительно всерьез? Знаете, Лиза, бывает вдруг словно затмение. И все мы, независимо от воли, от разума, иной раз не можем не подчиниться законам… физиологии, что ли. Куда нам с нашим муравьиным интеллектом против матушки-природы! Короче, вижу я, что может сорваться девушка, как говорится, с резьбы. Ну и говорю ей: «Значит, так, подруга, если тебе нужно успокоиться и только я, как тебе кажется, могу тебе в этом вопросе помочь, выбери любой из способов, который тебе кажется наиболее радикальным. И я готов сопутствовать. И не надо атак. Просто скажи».
— Вот такой был разговор? — со странным интересом спросила Лиза. — И что же она, эта ваша… Лиля?
— А ничего нового, — пожал плечами Турецкий. — То, о чем вы подумали, тут же и произошло. Кстати, ни она, ни я не были разочарованы. Но я оказался прав: девушка успокоилась. Одумалась. А немного позже очень удачно вышла замуж. И даже нас со Славкой на смотрины позвала. Бросила прокуратуру, живет в свое удовольствие, наверняка с юмором вспоминает наше с ней приключение и считает меня неудачником. Как вам?
— Да, история поучительная. — Лиза хмыкнула и подняла на Турецкого глаза — блестящие, хмельные. — Как все, к месту придуманное.
— Ничуть не бывало! Лилька в самом деле замужем за… ну очень крупным чиновником и, кстати, толковым специалистом. Мне изредка приходится контачить с ним — никаких претензий! Так что я ничего не придумал.
— Ну, значит, вы, как всякий самовлюбленный петух, избрали для себя роль целителя дамских душ? Соучастника мелких шалостей? Скорой помощи для страждущих женщин?
— Ага, — засмеялся Турецкий, — добавьте еще «половой» и считайте, что попали в точку! Нет, я просто стараюсь спокойно относиться к естественным человеческим потребностям и не делаю из них фетиша. А потом, если не во вред, то наверняка на пользу? Не так ли?
— Была уже подобная теория. Переспать — как выпить стакан воды.
— Нет, мы говорим о разных вещах. Я говорю о таком понятии, как добро, а не о случае. Случай может быть любой — и хороший, и отвратительный, а добро — целенаправленно. Абстрактного добра не видел.
— Ну а как же тогда этика? Мораль?
— А вам никогда не случалось поразмышлять на такую тему? Вот мужчина и женщина остаются наконец наедине друг с другом. И с этой минуты узаконенные этика с моралью, скажем так, начинают несколько отличаться от общепринятых и книжных. А теперь, возвращаясь к вашему вопросу по поводу оскорбленной нравственности, замечу, исходя опять-таки сугубо из личного опыта: при сближении первый шаг делает она. Но шаг такой ловкий и изящный, что ее внешне робкую подвижку навстречу он, мужчина, не только не успевает зафиксировать в своем сознании, но, более того, немедленно воспринимает как свою личную победу. По-моему, достаточно это знать, чтобы в дальнейшем не комплексовать по поводу якобы уже принятых на себя моральных обязательств. Они могут быть только взаимными и никакими иными. Вот вам моя теория. Что скажете?
— Интересно. Но очень шатко. Впрочем, не вы первый пытаетесь определить каждому свое и все разделить поровну. Ну представьте, к примеру, свои плечи и… мои!
— Не хочу выглядеть пошляком, но ваши плечи мне как раз нравятся! — сказал так, чтоб непонятно было: всерьез он или валяет дурака. — Мягкие. Их, наверное, обнимать хорошо.
