Феликс Меркулов - Он не хотел предавать
Леже раскладывал на столе свои чертежи и план Рублево-Успенского шоссе. Теоретический замысел требовал точной привязки к местности. Подходящие ремонтные работы шли только на одном отрезке шоссе. Любови не нравилось, что там при обочине стояли строительные вагончики, в которых днем и ночью кто-то находился. Леже убеждал ее, что лучшего места не придумаешь. Есть другой вариант, похуже, — мост. Но там прямая как стрела трасса, а бетонную опору моста трудно не заметить.
— А бульдозер не заметить легко? — парировала Любовь.
— Он стоит за поворотом.
— А если в ту ночь его откатят на сто метров?
— Тогда и будем искать другой вариант.
Наступили темные, густые, чернильные августовские ночи. По ночам звезды сверкали высоко в небе миллиардами точек, не отдавая света земле.
— Сейчас или никогда, — заявил Леже.
Дешевый шоферский пафос! По существу, он так и остался дешевкой, тупым механиком, которого раз в жизни волна случая вынесла наверх. Если бы неудача, Леже до сих пор подкручивал бы гайки в чужих лимузинах, вытирал руки о грязную майку, рыгал, ругался, пил молодое виноградное вино и разбивал сердца продавщиц в окрестных барах. Из какого городишки он был родом? Департамент Марна… Он говорил, да она путала названия.
Но сейчас выяснять отношения казалось поздно. Они все задумали. Оставалось осуществить.
— На этой неделе, — предупредил Леже. — Оттягивать некуда, он опять уезжает.
Любовь сама рассказала о предстоящей поездке Завальнюка в Италию. Все вдруг становилось серьезно.
Леже принес из холодильника бутылку своего любимого рома «Guavaberry», плеснул в стакан, ножом надрезал себе палец и выдавил в стакан каплю крови.
— Что ты делаешь? — удивилась Любовь.
— Дай свою руку, — приказал он.
— Ты что, свихнулся?! — Она спрятала руки за сипну. — Отстань! Нет!
Леже силой вырвал ее руку. Она затрепыхалась, но кричать не могла — их могли услышать, окна спальни Завальнюка выходили на гараж. Леже заломил ей руку за спину.
— Видишь? — сказал он. — Я сильнее тебя.
Он сжал ее руку так, что она не могла шевельнуться, и только вздрогнула, почувствовав лезвие ножа на своем пальце. Он выдавил несколько капель ее крови в стакан:
— Пей.
— Ты рехнулся.
— Пей!
— Ни за что!
Он схватил ее за горло. Люба стиснула зубы и вертела головой, но Леже сумел силой влить ей в рот несколько капель. Остальное он осушил одним глотком и сразу отпустил ее руки.
— Дебил! — крикнула она, потирая затекшие запястья.
Леже снисходительно ухмыльнулся.
— Без жертвы нет удачи.
Люба отхлебнула ром из бутылки. Ей мерещился во рту металлический привкус крови, хотелось его перебить.
— Когда? — спросила она.
— Ты не должна знать, — хладнокровно ответил Леже.
— Как это — не должна знать? Говори — когда!
— Когда я решу.
Люба задохнулась от ярости:
— Здесь я решаю! — и наотмашь влепила ему пощечину.
И тут же пожалела, что не сдержалась.
Леже рассеянно провел ладонью по покрасневшей щеке, поднялся с кресла. Любовь испугалась, что он собирается уйти. Но он внезапно развернулся и залепил ей такую оплеуху, что у нее зазвенело в ушах, а из глаз брызнули слезы.
— Запомни, что здесь решаю я.
— Скотина, я тебя убью, — прошептала Люба.
— Сначала убей своего мужа.
Это было так грубо! Она никогда не называла предстоящую смерть Завальнюка убийством, она говорила: «несчастный случай», «катастрофа», «авария». «Мой муж попадет в аварию»… «Когда произойдет этот несчастный случай»…
Леже впервые назвал вещи своими именами. Ее продрал мороз.
Видимо, он пожалел, что переборщил с ударом, сходил на кухню и принес из морозильника лед в полотенце. Заставил ее приложить лед к распухшей щеке.
— Если завтра он увидит синяк, что я скажу? — глядя на себя в зеркало, крикнула Любовь.
Он небрежно отмахнулся:
— Ты выкрутишься.
В тот вечер они больше не ссорились, а обсуждали план во всех подробностях.
— Я позвоню тебе и скажу: «Мы выезжаем через сорок минут» или «Мы выезжаем через полчаса». Это сигнал, — инструктировал ее Леже. — Через столько минут ты должна позвонить Завальнюку на мобильный и сказать что?..
Любовь кивнула, продолжила:
— Сказать, что у меня началось кровотечение. Чтобы он поскорее приезжал. Что мне нужно в больницу.
— Потом ты позвонишь в «Скорую», — подсказал Леже.
— Я позвоню по ноль три и пожалуюсь на плохое самочувствие. Посоветуюсь, что принять. А если они все же отправят машину?
— А ты говори с ними так, чтобы не отправили! — резко оборвал Леже. — Пусть посоветуют выпить аспирин! Я не обязан за тебя думать.
— Тогда они не зарегистрируют вызов.
— Дура, ты же в своей стране живешь, должна такие вещи знать…
— Какие?
Леже ответил не сразу. Налил себе рома, медленно сделал глоток.
— Что знать?! — взъярилась она. — Должна знать, что давно везде стоят компьютеры. Диспетчер не регистрирует вызов, если не отправляет машину, но компьютер все регистрирует: время звонка, номер телефона, и главное — разговор. Плевать тебе на регистрацию. Пусть зафиксируют звонок.
Любовь задумалась.
— Они же не вечно будут хранить эти разговоры? Сколько?
— Две недели. Их прослушивает начальник медицинской части, или как он там называется. Две недели, потом стирают. С тебя вот так хватит. Говори долго. Жалуйся наболи, на кровотечение…
Версия такая: у нее открылось кровотечение, она в панике позвонила в «Скорую». Разумеется, все машины оказались на вызовах. Тогда она позвонила мужу и стала его торопить…
— Что мне делать потом?
— Мужа долго нет. Ты в панике. Ты звонишь домработнице и просишь ее приехать. Алена приедет и побудет с тобой до утра. К тому времени твое состояние резко улучшится. Медицинские подробности придумай сама.
— Например? — огрызнулась она.
— Например, оказалось, что ты вовсе не беременна. Почитай справочник фельдшера-акушера.
Уходя, она позволила ему обнять себя.
— Не бойся. Я нее сделаю, — целуя ее, сказал Леже.
— Хотя бы скажи, в какой день.
— На этой неделе. Будь готова.
Все случилось тринадцатого августа, в пятницу, на третий день.
Завальнюк допоздна задержался в Москве. В начале десятого Леже позвонил:
— Минут через пятьдесят мы выезжаем.
Любовь заволновалась так, что задрожали колени. А ведь думала, что не паникерша! В голове действительно паники не наблюдалось, а вот ноги, ноги… Страх сотрясал тело, как осенний ветер трясет дерево, и она не могла с этим совладать. Во всем доме не оказалось валерьянки! Ведь она никогда не болела.
Времени было достаточно. Она должна позвонить мужу не раньше, чем через пятьдесят минут.
Люба пошла на кухню и заварила кофе, но, когда сняла с плиты кофеварку, сама не поняла, почему осколки чашки лежат на полу. Не выпуская кофеварки, она наклонилась, чтобы собрать осколки, и выплеснула весь кофе на пол, едва не обварив ноги… В полной прострации смотрела она на залитый коричневой гущей пол. Затем открыла верхний шкафчик кухонного гарнитура, где хранилась домашняя аптечка. Высыпала содержимое аптечки на пол. Получилась оригинальная абстрактная картина в стиле ее второго мужа. Она бы назвала ее «Паника».
Не став ничего убирать, Люба напилась томатного сока из холодильника, закурила, немного успокоилась и отправилась в свою спальню. «Умирать» следовало там.
Она сгребла подушки и бросила их горой в ногах кровати. Накрыла сверху одеялами. Открыла гардероб, вытряхнула на пол ящики с бельем, оставила все, как есть. Переоделась в халат, легла в постель, включила телевизор и стала щелкать с канала на канал. Наконец прошло сорок минут. Она выключила телевизор, мысленно сосредоточилась и набрала ноль три. Единственное, что радовало: зубы стучали по-настоящему. Она жутко боялась.
В диспетчерской приняли вызов, но предупредили, что свободных машин нет, врач сможет выехать минут через двадцать. Люба в свою очередь предупредила, что с минуты на минуту вернется ее муж и отвезет в больницу, поэтому присылать машину через двадцать минут нет смысла. Ей посоветовали лечь, подняв повыше ноги, и не двигаться. Она сказала, что так и сделает.
Сразу после этого она позвонила на мобильный мужу… Ей даже не пришлось притворяться — Завальнюк по ее голосу понял, что случилось что-то ужасное. Он ее успокаивал: «Не волнуйся, Люба, только не волнуйся, я уже еду! Ты лежи, не шевелясь, и не думай ни о чем».
Леже инструктировал ее, что она должна произнести «волшебные слова»: скорее, прибавьте скорость! Слова застряли у нее в горле. Их не пришлось произносить, Егор сам крикнул водителю: «Лежнев, прибавь газу, жене плохо». Он, как и все остальные, называл водителя не по имени, а по фамилии. «Да-да, — еще могла думать о чем-либо постороннем Люба, — все его называют по фамилии, потому что Лежнев звучит солиднее, чем просто Петя… Какое у него скучное имя!»
