Софи Ханна - Домашняя готика
– Вы можете рассказать все это полиции, – снова предлагаю я. – С чего вы взяли, что они вас не послушают? Вы вроде знаете, о чем говорите.
Шайан пожимает плечами:
– У них, вероятно, есть причины думать так, как они думают. Вряд ли я изменю их мнение. – Она смотрит на часы. – Мне пора идти.
– Фотографии, которые забрала у меня Дженни Нэйсмит, из дома Бретериков, – выпаливаю я, чтобы задержать ее.
– Что? Как это?
Я выдаю Шайан несколько урезанную версию своей истории: человек в отеле, назвавшийся Марком Бретериком, поездка в Корн-Милл-хаус, фотографии, спрятанные за фото Джеральдин и Люси. Надеюсь, ей польстит, что я излагаю так подробно, она почувствует себя важной и захочет еще поговорить. О том, что снимки я похитила, я не упоминаю.
– Класс Люси ездил в приют для сов в Силсфорд-Касл?
Шайан отвечает не сразу, она все еще пытается переварить мой рассказ.
– Да. В прошлом году. Мы каждый год устраиваем такие экскурсии. – Она внимательно смотрит на меня. – Не хочу вас расстраивать, но… даже если Дженни узнала другую девочку, она бы вам не сказала.
Потому что сочла меня мерзкой газетной писакой. Прекрасно. Для школьного секретаря Дженни Нэйсмит очень талантливая актриса. Если она думала, что я собираюсь состряпать длинную слезливую статью для таблоида, сопроводив ее фотографиями учеников школы Св. Свитуна, как бы она поступила? Забрала бы фотографии и исчезла.
У меня нет никаких доказательств, что эти два снимка существовали, а тем более что они были у меня.
– То есть если девочка здесь учится, она, возможно, из класса Люси.
– Не обязательно, – возражает Шайан. – Может, фото сделали в прошлом году. Или раньше. Сколько ей лет на вид?
– Не знаю. Я решила, что она возраста Люси, потому что женщина выглядела примерно как Джеральдин. – У вас учится девочка по фамилии Маркс? – спрашиваю я внезапно. – Отца которой зовут Уильям Маркс?
– Нет. По-моему, нет.
Мысли несутся, обгоняя друг друга.
– Бретерики выглядели счастливой семьей?
Шайан кивает.
– Потому я и не могу понять эту историю с фотографиями. Марк никогда бы… они с Джеральдин были такие милые. Всегда держались за руки, даже на родительских собраниях.
Милые? Не слишком подходящее описание для взрослой пары.
– Большинство родителей сидят на собраниях такие смертельно серьезные, как будто мы чем-то перед ними провинились. Некоторые даже записывают что-то, словно допрашивая нас. Простите, не следовало так говорить, но они правда надоедают. Выше ли среднего творческие способности их ребенка; делаем ли мы все возможное, чтобы их стимулировать; какие у них особенные таланты, которых нет у других детей? Вечные дурацкие соревнования…
– Но не Марк и Джеральдин Бретерик?
Шайан качает головой:
– Они интересовались, нравится ли Люси в школе, – и все. Есть ли у нее друзья, все ли у нее хорошо.
– А они у нее были? Друзья?
– Да. Класс Люси в целом дружный, что приятно. Все со всеми играют. Люси была одной из трех старших девочек в классе, и они старались держаться вместе: Люси, Уна…
– Секундочку.
Имя мне знакомо: оно было в дневнике Джеральдин. Уна, дочь Корди. Может, на фотографии она? Достаю из сумки блокнот с ручкой. Записываю имена девочек из компании Люси: Уна О’Хара и Эми Оливар. Об Эми в дневнике ничего не было.
– А которая из них очень худая? – спрашиваю я, вспомнив костлявые коленки девочки с фотографии.
Во взгляде Шайан растерянность.
– Они обе худенькие, но…
– Что?
Первый раз за время разговора мне кажется, что она что-то скрывает.
– Женщина на том фото… как она выглядела?
Описываю: короткие темные волосы, квадратное, с резкими чертами, лицо. Кожаная куртка.
– А в чем дело? – волнуюсь я. – Расскажите.
– Мне правда пора. Думаю, на снимках Эми и ее мама. Эми болезненно худая. Мы даже волновались за нее. Но она ушла из школы в прошлом году. Они переехали.
Переехали. Не знаю почему, но после этих слов меня начинает слегка колотить.
– Это объясняет, почему Дженни ее не узнала, – говорит Шайан. – Дженни работает в школе только с января.
– Расскажите о семье Эми Оливар. – Надеюсь, это не прозвучало как приказ. – И о семье О’Хара.
На фотографии, может, и Эми, но Уна упомянута в дневнике Джеральдин.
– А вы никому не скажете, что это я вам рассказала? О’Хара развелись в прошлом году. Мать Уны ушла к другому. – Шайан закатывает глаза, демонстрируя, как она к этому относится, и неожиданно я чувствую стремление защитить Корди О’Хара, которую в жизни не видела. – Родители Эми… Мы с ними не часто встречались. Они оба работали. Обычно ее оставляла и забирала няня. Но по-моему, они тоже живут раздельно. Хотя я не уверена. Знаете, как в школе со слухами. Но я бы не удивилась, окажись они в разводе.
– Почему?
Шайан явно как на иголках.
– Если вам пора, давайте я вас провожу, – предлагаю я. – Пожалуйста. Вы даже не представляете, как мне помогаете.
Она обрадованно кивает.
Мы покидаем спортзал и направляемся в лабиринт коридоров.
– Отец Эми – приятный человек, а вот мать немного странная, – рассказывает Шайан. – Она писала всякие странные вещи в тетрадке новостей Эми, сама девочка такого явно не могла придумать. Хотя в их возрасте уже положено делать это самостоятельно. – Она прерывается, заметив вопрос в моих глазах. – Тетрадь новостей – это своего рода дневник. Каждые выходные дети должны заполнять его. А по понедельникам они читают перед классом, что делали в выходные, всякое такое.
– А что такого странного она там писала?
Шайан морщится:
– Так сразу не объяснишь. Это надо увидеть.
– А это возможно? Дневник Эми остался в школе или она забрала его с собой?
– Я не уверена…
– Если он в школе, пожалуйста, дайте мне знать! – прошу я, вырываю из блокнота листок, пишу свой телефон, адрес и имя Эстер.
Невероятно, но Шайан с готовностью кивает:
– Постараюсь найти и передать вам. Но учтите, я тут буду ни при чем, ладно?
– Само собой.
Шайан распускает хвостик и встряхивает волосами.
– Если честно, мне не слишком нравилась мать Эми. Она работала в банке. В Лондоне, – добавляет она, как будто это пятно на репутации. Интересно, Шайан родилась и выросла в Спиллинге? Многие уроженцы Спиллинга испытывают неприязнь к Лондону, ведь совершенно очевидно, что их родной город куда больше годится на роль столицы. – Как и Эми, она легко могла разозлиться без всякой причины.
– А из-за чего злилась Эми?
Шайан вдруг замирает, несколько секунд молча смотрит на меня.
– Люси! – объявляет она наконец. – Забавно, мне это только что пришло в голову. Они были хорошими подружками; не поймите меня неправильно, но иногда… Эми была немного мечтательной – хорошее воображение, очень чувствительная. А Люси порой бывала… ну, командиршей, скажем так. Случалось, они ссорились.
– Из-за чего?
– Ну, Эми могла, например, сказать: «Я принцесса и умею колдовать», а Люси в ответ: «Нет, ты просто Эми». И Эми принималась рыдать в голос, а Люси требовала, чтобы Эми наказали за то, что та притворяется принцессой, хотя она никакая не принцесса. Все, мне и в самом деле пора!
Неохотно киваю. Задержи я ее хоть на миллион лет, все равно не смогу задать все вопросы, что теснятся в мозгу.
– Только одно: когда Эми ушла из школы?
– Ну… по-моему, в мае прошлого года. Да, она не вернулась после весенних каникул.
Май прошлого года. А первую неделю июня я провела с человеком, называвшим себя Марком Бретериком. Может, это просто совпадение?
Шайан достает из кармана жилетки старомодный массивный мобильник. Нажимает несколько кнопок.
– Запишите телефон. Это бывшая няня Эми, заведует продленкой. Она знает об этой семье гораздо больше меня.
Я записываю цифры, и она исчезает, попрощавшись торопливым взмахом руки.
Часом позже я уже не чувствую себя заблудившейся. Я знаю школу не хуже учителей и учеников – могу нарисовать подробный план здания, не пропустив ни единого коридора. Чего я не могу сделать, так это найти Дженни Нэйсмит. Все, кого я спрашиваю, «видели ее буквально минуту назад». Директора, миссис Фитцджеральд, тоже не удается отыскать. Я дико зла на себя за то, что отдала фотографии.
В горле пересохло, ноги ноют. Хуже не будет, если я дойду до машины, под передним сиденьем должна валяться бутылка с водой. По меньшей мере три человека уверяли меня, что Дженни Нэйсмит не уйдет раньше четырех часов, так что вполне могу позволить себе перерыв.
На улице я включаю телефон и прослушиваю четыре сообщения – два от Эстер и два от Наташи Прэнтис-Нэш. Стираю их все, потом набираю номер, который дала Шайан. Жизнерадостный женский голос с бирмингемским говором отзывается: «Привет, не могу ответить, но оставьте сообщение, и я вам перезвоню». Ругаясь сквозь зубы, засовываю телефон в сумку. Сил нет просто ждать и ничего не делать. Пускай хоть что-нибудь происходит.
