Софи Ханна - Домашняя готика
Бретерик кивнул:
– И Джеральдин, и Люси. Я собираю их вещи. Выбросить не могу, но и находиться с ними в одном доме не в силах. Джин обещала забрать все, пока я не приду в себя.
– Мать Джеральдин?
– Да. Я положил эти фотографии в один из пакетов. Мои любимые – Джеральдин и Люси в приюте для сов в Силсфорд-Касл. Я держал их на рабочем столе: я ведь проводил на работе больше времени, чем дома. – Бретерик почесал крылья носа указательным и большим пальцами – наверное, украдкой вытер глаза, но Сэм не успел заметить. – Привез их домой вчера. Не могу смотреть на них, каждый раз… как удар током. Описать невозможно. А Джин – наоборот. Пожалуй, даже больше фотографий повесила с тех пор, как они умерли. Все рисунки Люси, которые были в рамах здесь, на стене…
– Вы были на работе? – спросил Сэм.
– Да. А что не так?
– Да ничего. Просто я об этом не знал.
– Нужно же чем-то заниматься. Заполнять время, дни. Я не работал. Просто пришел в офис, сел в кресло. Посмотрел открытки с соболезнованиями. Потом вернулся домой.
Сэм кивнул.
– В доме не было больше никого, кто мог бы унести фотографии?
Бретерик резко наклонился вперед, глядя Сэму в глаза.
– Хватит обращаться со мной как с идиотом, – отчеканил он, и впервые Сэм Комботекра смог представить его командующим подчиненными в «Спиллингском Магнитном Охлаждении». – Я же с вами не разговариваю как с умственно отсталым, хотя, возможно, скоро начну. Женщина, похожая на Джеральдин, была здесь сегодня днем – и она украла фотографии. Я положил их в пакет примерно за час до ее прихода, а потом здесь не было никого, кроме моей тещи и вас. Может, я и лишился всего, но не рассудка. Если бы их мог украсть кто-то другой, я бы, наверное, учел такую возможность, вам не кажется?
– Марк, простите. Я должен был задать этот вопрос.
– Человек, изображающий меня, устраивает интрижку с женщиной, которая выглядит точь-в-точь как моя жена, – и эта женщина приезжает сюда сегодня днем, отказывается отвечать на мои вопросы, не называет своего имени и крадет фотографии Джеральдин и Люси. Теперь я хочу услышать, как вы скажете, что это меняет дело. Валяйте.
Этот человек умеет вести допрос, подумал Сэм. Без специальной подготовки получается далеко не у всех. Сэм отдавал себе отчет в том, что сам не слишком силен в этом деле. Он ненавидел допрашивать людей, но еще больше ненавидел, когда допрашивали его.
– Вы не можете быть уверены, что у этой женщины была интрижка с…
– Неважно, – прервал его Бретерик. Он начал постукивать пальцами по столу, словно играя на пианино одной рукой.
Сэму было жарко, и он разволновался. Это уже демонстрация силы. Бретерик пытался доказать, что умнее, как будто это будет и доказательством его правоты. Возможно, так оно и есть. Говорить с ним – все равно что с Саймоном Уотерхаусом. Выводы которого, Сэм уверен, совпали бы с выводами Бретерика.
– Сколько самоубийств вы расследовали, сержант?
Сэм сделал глубокий вдох.
– Немного. Четыре или пять.
«И ни одного с тех пор, как стал сержантом. Одно, – поправил он себя. – Джеральдин».
– Хоть в одном случае из этих четырех или пяти было столько вопросов, столько странных, необъяснимых деталей?
– Нет, – признал Сэм.
На самом деле Бретерик знал не обо всех странностях. Ему не сообщили, что файл с дневником открывали лишь через год после даты последней записи. Комботекра все еще пытался понять, как относиться к этому человеку, который уже ездил на работу и уже собрал вещи погибших жены и ребенка.
Одна деталь раздражала Сэма с самого начала, хотя он решил, что не стоит из-за этого переживать, раз даже Саймон Уотерхаус, похоже, ничего не заметил. Когда Марк Бретерик позвонил в полицию, он сказал: «Кто-то убил мою жену и дочь. Они обе мертвы». Четко и ясно, несмотря на потрясение. Позже, на допросе, Бретерик заявил, что не читал и даже не видел записки Джеральдин в гостиной. Он зашел в дом, вернувшись из долгой и утомительной заграничной поездки, поднялся в спальню и нашел тело Джеральдин в ванной. Тело своей жены. В ванне, полной крови. Бритва лежала у нее на животе, Бретерик ничего трогать не стал. Почему он не позвонил в полицию сразу же, по телефону, стоящему у кровати? Вместо этого, по его словам, он прошел в комнату Люси, чтобы проверить, в порядке ли она, а когда не смог ее найти, осмотрел все комнаты наверху и обнаружил тело дочери в большой ванной.
Может, в этом и есть смысл, думал Сэм. Если тот, кто должен присматривать за твоим ребенком, этого не делает, поскольку лежит в ванне с перерезанными венами, возможно, первое, что ты сделаешь, – запаникуешь и начнешь искать дочь по всему дому. Сэм попытался, уже в двухсотый, наверное, раз, представить себя на месте Бретерика. Он сомневался, что вообще способен был бы шевелиться, найди Кейт мертвой. Смог бы он поднять телефонную трубку? Подумал бы, где его сыновья?
Гадать бессмысленно. Марк Бретерик не мог убить Джеральдин и Люси. Когда они умерли, он находился в Нью-Мексико.
– Она сказала, что еще приедет, но я в этом сомневаюсь, – продолжал Бретерик. – С моей стороны было глупостью отпускать ее. Надо было разузнать, кто она такая.
Сэму потребовалось несколько секунд, чтобы осознать – речь идет о сегодняшней визитерше, а не о погибшей жене.
– Мы сделаем все, что сможем.
– Это несложно. Обратитесь к телевизионщикам. Может, она двойник Джеральдин, она так на нее похожа. Она замужем… и у нее был мобильный телефон, из тех, что закрываются. Серебристый, с украшением на передней панели, что-то вроде небольшого сверкающего камешка. Вы должны найти ее.
Обратиться к телевизионщикам? С этим придется идти к Прусту, и Сэм легко мог представить реакцию инспектора, практически слышал его слова: Марк Бретерик и так слишком часто появлялся в новостях в последние дни. Его трагедия из тех, что привлекают внимание, в том числе и всяких местных психов. Эта женщина, кем бы она ни была, могла лгать. Настоять, как настоял бы Саймон Уотерхаус? Эх, если бы он работал тут подольше…
Сэм все еще чувствовал себя на службе чужаком, почти иностранцем. Каждая молекула его тела требовала вернуться в Западный Йоркшир, в увитый глицинией коттедж у канала Лидс-Ливерпуль, который они с Кейт так любили. Сэм не разбирался в растениях, но Кейт, впервые увидев дом, только о нем и говорила, и он поневоле запомнил название. Но родители Кейт жили рядом со Спиллингом, а она наконец признала, что ей нужна помощь в присмотре за мальчишками, так что шансов вернуться в Бингли, похоже, нет. Оказывается, признал Сэм, он сентиментальней собственной жены.
– Если Джеральдин этого не делала, если вы сможете это доказать, – я выдержу, – сказал Бретерик. – Ради нее и Люси. Думаю, это покажется вам странным, сержант. – Он криво улыбнулся. – Я, наверное, первый за всю историю человечества, кто почувствует облегчение, узнав, что его жену и ребенка убили.
Среда, 8 августа 2007
Школа Святого Свитуна располагается в викторианском здании с часовой башней на крыше и зеленой металлической оградой, отделяющей школьный двор от чудовищных размеров сада пожилой четы, обитающей по соседству. Подходя к главному входу, я слышу из открытых окон детские голоса – пение, разговоры, смех, крики.
Останавливаюсь, озадаченная. Сейчас ведь летние каникулы. Я думала, здесь не будет никого, кроме, может, скучающей секретарши. На двери табличка «Первая неделя действия – с понедельника, 6 августа, до пятницы, 10 августа». Наверное, какая-то схема ухода за детьми в праздники, и я невольно спрашиваю себя: а чем же заняты родители в это время?
Зайдя внутрь, оказываюсь в маленькой квадратной прихожей. По стенам фотографии: ряды и ряды детей в зеленом. Даже страшно – как будто крошечные лица набрасываются со всех сторон. Под каждой фотографией – список имен и дата. Слева от меня висит 1989 год. На каждой девочке зеленое платье Люси Бретерик.
При виде всех этих детей я начинаю беспокоиться о своих собственных. Сегодня мне было особенно трудно оставлять их в саду. Я напрашивалась на многочисленные последние прощальные поцелуи, пока Джейк в конце концов не скомандовал: «Иди на работу, мама. Я хочу играть с Финли, а не с тобой». Это меня рассмешило: дипломатичность у него явно отцовская.
Я не пошла на работу. Позвонила туда, наврала с три короба гнусному Оуэну Мэллишу и приехала сюда. Раньше я никогда не отпрашивалась по болезни, даже когда действительно болела.
– Могу я вам помочь? – произносит голос с мягким шотландским акцентом. Высокая худая женщина. Она примерно моих лет, но лучше сохранилась. Кожа у нее, как у фарфоровой куклы, а короткие черные волосы облегают голову точно резиновая шапочка. Приталенный пиджак, прямая юбка, невероятно зауженная, и босоножки на шпильках очень элегантны. Браслеты закрывают руки едва ли не по локоть.
Я улыбаюсь, достаю из сумки фотографии, которые нашла в рамках. Лицо у шотландки какое-то странное, и мои порезы и синяки тут явно ни при чем.
