Андрис Колбергс - Тень
- Извините, я тороплюсь... Если бы мы договорились, я завтра бы прислала за ним шофера...
- Шериф, я завидую тебе, в отличие от меня ты не будешь толкаться в переполненном автобусе! Прозит, меня зовут Вилибалд! Ах да, о цене! Условимся так: вы одалживаете мне до конца месяца сотню - и собака ваша! Немедленно.
- Согласна. - Зайга положила на стол две пятидесятирублевые купюры. - Помогите, пожалуйста, отнести его в машину.
- Сам дойдет. Вы ему нравитесь, вас он будет слушать. А деньги я отдам, честное слово! Просто завтра эта сумма мне абсолютно необходима.
- Шериф, пошли! До свиданья! - Зайга открыла двери. Но щенок залаял и попятился.
Хозяин взял его под мышку и спустился с ним по лестнице.
Никогда еще домашние заботы не поглощали у Зайги рабочее время, скорее уж наоборот. Может быть, именно потому она поднялась так высоко по служебной лестнице. Ей завидовали, ей сопутствовал успех, удачи, большие и маленькие, жизнь как будто била ключом, чего еще желать человеку, не имеющему семьи! Она убедила себя, что целиком отдается работе, остальное неважно. Казалось, она забыла о том, что на свете существует семейный очаг, за пределами которого холодно и рационально.
После аспирантуры Зайга сама напросилась на производство, и на предприятиях с ее появлением воцарялась строгость несусветная, пух и перья летели. Ее не могли остановить ни месткомы, ни судебные решения о восстановлении уволенных. Она освобождалась от подчиненных с малолетними детьми, так как болезни детей мешали ритмичной работе, освобождалась и от тех, кто еще только ждал прибавления семейства. Убедившись, что законным путем делать это невозможно, она научилась создавать несносные условия, а когда не удавалось отпугнуть, переводила неугодных на хорошо оплачиваемые должности за пределами основного производства, так что появилось в ходу выражение "посадить в пенсионное кресло". Тут еще никто не заработал инфаркта, тут царили мир и спокойствие, и эмблемой этих кресел мог бы стать холеный голубь, откормленный на городском зернохранилище. Зайга тормошила тех, кто подремывал в ожидании скорой пенсии, и преследовала активных бездельников, числившихся на трех местах одновременно и нигде ничего не делавших. Всю эту деятельность окрестили "террором Петровны", полетели по инстанциям жалобы, авторы которых поминали всуе дедов, павших в гражданскую войну, и отцов, погибших в Отечественную. Безрезультатно. Несмотря на то что для вида свирепая начальница получила парочку выговоров, кстати, через полгода снятых, своего она добилась. Вскоре за ней с затаенным восхищением следило несколько пар настороженных глаз; неужто не свернет себе шею? Ведь у активных бездельников всегда в запасе темы морали. Активным бездельникам так и не удалось выследить, где и с кем Зайга бывает. Других козырей у них не было, и они благоразумно решили, низко кланяясь и пятясь раком, бить отбой. Следившие за ней глаза довольно перемигнулись: из этой симпатичной вычислительной машины в юбке будет толк, одного предприятия для ее мощностей, очевидно, маловато, дадим ей производственное объединение. Приняв новую должность, Зайга сформировала свой боевой отряд. Он состоял почти только из молодых энергичных специалистов, но и с ними она была беспощадной, если этого требовали интересы производства.
И вдруг с нею произошла разительная перемена. В несколько дней ослабла железная хватка; порой в ней проглядывала, даже страшно сказать, чисто девичья нежность.
В ее доме внезапно поселилось живое существо, долгие вечера она теперь коротала не только у телевизора или с книгой в руке - в одной из комнат некто царапал когтями двери и сердито ворчал, грыз ножки стульев или мочился на паркет, создавая ей новые заботы. Как и положено псу благородных кровей, Шериф сразу же верно оценил ситуацию и со всей силой щенячьего чувства привязался именно к Зайге, а не к приходящей прислуге. Правда, под давлением природных потребностей раз в день он позволял старушке подать себе обед. Однако его радость, когда Зайга, выкроив полчасика, прибегала домой, не поддавалась описанию. А как он гордился своей хозяйкой, когда они вдвоем выходили на прогулку! С неподдельной ревностью Шериф по очереди бросался на всех собак, независимо от их габаритов, и не будь он щенком, пришлось бы ему почувствовать остроту их клыков, пока же на этого задиру никто не обращал внимания.
Проделки Шерифа были непредсказуемы. Щенок мог подолгу смирно лежать на полу и вдруг прыгнуть Зайге на колени, чтобы лизнуть ее в лицо или уткнуться носом в волосы. Мог резвиться, как сущий бесенок, и вмиг обернуться милым ласковым созданием.
По утрам он просыпался рано, но у него хватало ума не будить Зайгу. Иногда, проснувшись, она обнаруживала его голову на подушке рядом со своей: Шериф стоял, упершись в диван передними лапами, глаза его были полны чистой любви.
Привыкшая вертеться на работе волчком с первой до последней минуты, раньше она дома не находила себе места, вынужденная леность, перемена ритма ее раздражали. Теперь дома ее ждали приятные хлопоты. Благодаря Шерифу расширился круг общения. На собачьей площадке она перезнакомилась с завсегдатаями, заставлявшими своих четвероногих друзей ходить по бревну, взбираться и спускаться по лестнице, прыгать через препятствия.
Шериф, видимо, не принадлежал к числу особо одаренных собак, но и средние способности пса гарантировали его хозяйке безопасность: иногда Зайга даже искушала судьбу, возвращаясь с Шерифом домой по неосвещенным закоулкам Межапарка. К сожалению или к счастью, хулиганы ей навстречу не попадались.
Незаметно подкралась осень с хорошо знакомой производственникам штурмовщиной, напряженным ритмом конца года, когда так остро чувствуется нехватка материалов, катастрофичность простоев и прочих бед, ставящих под угрозу выполнение плана. В эту пору в кабинетах озабоченных руководителей появляются представители иных предприятий, и на лице у них маска благодетеля. Прослышали, что у вас не хватает оцинкованной жести, понимаем, к каким последствиям это может привести, и потому мы здесь. Можем помочь. Но не бесплатно, правда, и не за деньги. В обмен на стройматериалы. Предложение, конечно, бессовестное, и руководитель стоит перед выбором - выполнить ли план этого года и в следующем пытаться выбраться из еще большего прорыва, или план завалить. Беды, предстоящие через двенадцать месяцев, кажутся куда менее страшными, чем те, что поджидают у порога, поэтому вымогатели обычно добиваются своего и уходят, довольно потирая руки.
Подобного "благодетеля" и ожидала Зайга в своем кабинете, когда секретарша доложила о Вилибалде Гардиньше. Зайга спохватилась, что имя посетителя ей неизвестно, она знала лишь, от какого предприятия должен явиться порученец.
- Да-да... Пусть заходит.
Как только мужчина переступил порог ее кабинета, Зайга поняла свою ошибку и напустила на себя холодный и неприступный вид. Где она видела этого типа? Сразу не припомнишь, но ясно, что ни ей самой, ни производству этот визит не важен.
- Чем могу быть полезна? - спросила Зайга, просматривая отчеты и ставя галочки.
- Прежде всего я хочу извиниться и вернуть долг. - Мужчина положил на стол две пятидесятирублевые купюры. - Я бы давно расплатился, но, к сожалению, не знал вашего адреса, ни домашнего, ни рабочего. Был в командировке в Новосибирске. Думал, на пару недель, а оказалось, почти на пять месяцев. Шериф, наверно, уже с теленка...
- А, Вилибалд! Прозит!
Она пожалела о своих словах, ибо взгляд мужчины сразу потускнел.
- Простите, я не хотела...
- Ничего, ничего... Все правильно. Если пьянствуешь каждый день, все сразу заметят, когда ты трезвый, а если...
- Простите меня великодушно...
- Вы не можете меня обидеть, и не мне вас прощать.
- Неправда, вы обиделись. - Она нажала клавишу селектора и попросила секретаршу: "Кофе, пожалуйста!" - Я немного не в себе, с работой не ладится... К тому же не по нашей вине... Садитесь, прошу вас! А Шериф просто чудо! Я не должна вам его показывать, иначе вы захотите забрать его назад.
- Он меня, наверно, уже не узнает. У щенков короткая память.
Секретарша с дежурной улыбкой на губах принесла поднос с сахарницей и чашками. Вода еще не закипела.
Увидев на письменном столе купюры, она заморгала и удалилась с совершенно неподобающей ее возрасту резвостью. "Я ничего не видела. Я ничего не видела", - клялась она потом самой себе.
Странно, но по дороге домой Зайга подумала о Райво Камбернаусе. Уж он-то не был робким просителем. Самоуверенный, хищный, он брал и только брал. Нет, в этом конкурсе у Вилибалда не было шансов. Да, он поумнее, без малого доктор наук, но у него на все припасено "наверно" - этих слов Райво вообще не знал. Райво не ведал сомнений и считаться с мнением других полагал унизительным. Даже превратившись в спившегося голодранца, он не утратил королевских манер.
