Андрис Колбергс - Тень
Обзор книги Андрис Колбергс - Тень
Колбергс Андрис
Тень
Андрис КОЛБЕРГС
Тень
Роман
Перевод с латышского Зигфрида Тренко
ОГЛАВЛЕНИЕ:
Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Глава седьмая
Глава восьмая
Глава девятая
Глава десятая
Глава одиннадцатая
Глава двенадцатая
Глава тринадцатая
Глава четырнадцатая
Глава пятнадцатая
================================================================
Андрис Колбергс - известный латышский писатель, автор ряда
популярных детективов. Темы их современны и злободневны.
Коллизии остры и стремительны. Объект пристального внимания
писателя - психология преступника.
================================================================
Глава первая
День начался как обычно.
Едва она распахнула обитую дерматином дверь приемной, где вдоль стен рядком стояли бордовые стулья, как из настенного громкоговорителя послышались протяжные сигналы и бодрый дикторский голос возвестил: "Точное время девять часов. Послушайте обзор республиканских газет".
Из кабинета выпорхнула секретарша - всякий раз, едва у подъезда тормозила кремовая "Волга", в кабинете и приемной после проветривания спешно закрывались окна - и, поздоровавшись, любезно напомнила начальнице, что к парикмахеру та записана на семнадцать пятнадцать.
- Да, знаю.
Она прошла к себе и бесшумно притворила двери.
Блестел паркет, сияла фанерованная ясенем мебель, пестрая дорожка уходила к массивному письменному столу, вызывая в памяти школьные уроки рисования.
Повесив пальто в шкаф, она задержалась на минутку у зеркала. Среднего роста сорокатрехлетняя женщина, элегантная, без единого седого волоса, в костюме модного покроя. И еще что-то неуловимое, что-то от старой девы...
На столе лежали свежие газеты. Она стала просматривать их в поисках статей, которые следовало бы прочесть по долгу службы. Мадридская встреча... Сирия требует применения строгих санкций к Израилю, аннексировавшему Голанские высоты... Ирано-иракская война продолжается.
Перебирая всю пачку, она дошла до последней газеты, и лицо ее скривилось. Она нажала клавишу селектора:
- Зайдите ко мне!
Секретарша, увидев на столе "Рекламное приложение", публикующее брачные объявления, густо покраснела - она купила его для себя и в утреннюю почту вложила по недосмотру.
- Уберите! По-моему, семья у вас есть, да и пенсия, кстати, не за горами...
- Я случайно, просто хотела взглянуть... - сконфузилась секретарша, хотя на своем веку не раз попадала в щекотливое положение и властных начальников перевидала великое множество, иные пошли в гору, другие канули в небытие.
- Я вообще не желаю, чтобы вы покупали эту, с позволения сказать, газетенку. Это может поставить меня в двусмысленное положение. Идите!
Она могла быть довольна собой. Хозяйничает здесь всего несколько недель, но уже все под нее подстраиваются и бросаются выполнять малейшее желание.
До совещания оставалось часа два. Она достала блокнот, решив поработать над конспектом выступления, пошлифовать текст и подчеркнуть цифры, но тут из селектора послышался голос секретарши:
- Зайга Петровна, вас спрашивает какая-то Сцилла...
- Фамилия?
- Не назвала, говорит, приятельница...
"Сцилла? Где она узнала номер телефона? На встрече выпускников я никому его не давала. Да и побыла там с полчасика, ради приличия, чтоб не подумали, что зазналась".
- Ладно, соедините...
- Заяц? Приветик! Ну и ведьма у тебя в приемной! Как делишки?
- Не жалуюсь. Говорите, что нужно, у меня очень плотный день.
- Перестань выкать, Заяц! У нее плотный день! А у меня бедлам, мои девчата маркируют куртки на выставку. Поняла?.. Времена настали! Круговые перевозки: сперва грузи шмотки, потом их же принимай назад. Но я не поэтому тебе звоню. Камбернаус сыграл в ящик!
- Какой Камбернаус?
- Райво Камбернаус, с которым у тебя был роман. Сердечная недостаточность. В субботу отвезли в больницу, да поздно, он в последнее время жил на бормотухе и тройном. Вынос тела завтра около десяти. Мне моя сестренка сказала, она в операционной работает.
- Какой еще Райво Камбернаус?
- Идиотка несчастная! Да твой ухажер!
- Что-то не припомню.
- Такой длинный, красавчик, волейболист.
- Впервые слышу.
- Да? Нет, ну правда же, он с тобой шлялся! Да ты от него аборт делала.
- Ты меня с кем-то путаешь...
- Ну, как хочешь, а только девочкам нашего общежития он запомнился навсегда. О нем газеты писали. Наша надежда... Оправдал надежды... Неотразимый удар и все такое прочее... Пойдешь на похороны? Купим парочку левкоев, глянем, как переселяют в вечную обитель... А какой был красавчик! У меня завтра первая половина дня свободна.
- Не знаю... Не обещаю... Чужой человек...
- Да ты его видела, видела! Могу поклясться! У тебя Динкиных координат нету?
- По-моему, она работает на этом филиале, на Югле. Где, говоришь, хоронят?
- Где же еще, как не в Улброке... Ладно, хватит трепаться, я звоню Динке!
- Да, да... Позвони ей. До свидания. - Зайга стиснула зубы, чтобы не разрыдаться в трубку. К счастью, голос ей не изменил, ровный, бесстрастный, даже с оттенком скуки.
Клавишу селектора... Так... Возьми себя в руки, размазня!
- Ко мне никого - готовлюсь к докладу. И больше ни с кем не соединяйте.
Все. Силы ее оставили. Она уронила голову на стол, прижалась щекой к полированной крышке, и слезы, копившиеся годами, хлынули из глаз. Она корчилась, стонала, сжимала кулаки... все напрасно - ее сотрясали рыдания. Через четверть часа спазмы прекратились, она попыталась перебороть себя и окончательно успокоиться, но не смогла и снова заплакала, но уже беззвучно, не сдерживая слез.
- Вот, Камбернаус, услышаны мои молитвы, ты в могиле! В могиле! Не сразу, но судьба тебя наказала, ты в могиле! И черви тебя...
Она не понимала: были это слезы радости или отчаянья, хотя с чего бы ей отчаиваться - сбылось проклятие, исполнилось желание.
Придя в себя, она сообщила секретарше, что заболела и переносит собрание на послезавтра, отказалась от предложенного градусника и таблеток, быстро оделась и вышла, наказав и дома не беспокоить.
Шоферу она велела везти себя домой, но по дороге передумала и попросила остановиться у небольшого кафе - из тех безликих неуютных заведений, какие стали строить в рижских микрорайонах в начале семидесятых годов, - пробыла там недолго, а когда вернулась в машину, шоферу почудился коньячный аромат.
- На Улброкское кладбище!
Кремовая "Волга" осталась ждать на обочине.
Она не глядя прошла мимо лотков цветочниц.
Похоронная процессия показалась из часовни и двинулась по аллее, усыпанной хвоей, четыре музыканта, идя сторонкой, дули в блестящие трубы... Она переложила из сумочки в карман пальто хрустящую десятку так будет сподручнее всучить ее работнику часовни. Он должен снять крышку с гроба Райво Камбернауса. Ей во что бы то ни стало надо на него взглянуть.
Но едва хвост похоронной процессии скрылся среда сосен, часовня вновь наполнилась народом.
Она встала на пороге и скользнула взглядом по гробам, где лежали покойники, которых предадут земле если не сегодня, то завтра. В одном из гробов должен быть он. Прикусив губу, она уставилась на домовины; кладбищенский распорядитель выяснял у родственников вехи биографии и семейное положение покойника, но она ничего не слышала.
За спиной, на дворе, снова выстраивались музыканты с духовыми инструментами. Другие. Звуки первого оркестрика доносились уже издалека, из-за холмов. Один из музыкантов дунул в мундштук, и ей почудились первые такты популярного когда-то на танцульках монтановского шлягера "О Париж...". Она пошатнулась, вышла из часовни и присела на скамью. Кружилась голова, в ушах вперемешку звучали старые мотивы: "Истамбул Константинополь... Истамбул - Константинополь", и "Джамбулай", и "Мамбо итальяно", и все перекрывал Бруно Оя, поющий в клубе трамвайщиков, что за церковью святого Павла, "Шестнадцать тонн"...
Ты был красивым парнем, Камбернаус. У тебя был патефон, подключавшийся к радиоприемнику. Чтобы пластинки служили дольше, мы сами делали бамбуковые иглы для адаптера.
Для какой цели строились эти здания? Кого это после войны интересовало! Клуб раньше был гаражом. А спортзал?.. И тот и другой отличались высоченными потолками, побеленные металлические стойки подпирали крышу. Был ли в танцзале паркет? Кажется, да. А в буфете отчаянно скрипели половицы. В спортзале с пола сошла вся краска, доски были выскоблены добела, как в старое время в деревенских избах. Попахивало потом, которым насквозь пропитались майки гладиаторов. И целый день стоял неумолчный гул - то баскетболисты бомбили "корзину", то боксеры дубасили забинтованными кулаками набитые опилками "груши", то перекидывались мячом волейболисты. А внизу, в зальчике, впритык к чулану с инвентарем, сражались в новус, и щелкали, ударяясь в борта, разноцветные шашки. Какой там зальчик - просто комната в подвальном этаже, чуть больше обычной, с цементным полом. Но для двух столов места хватало. Когда происходили межцеховые баталии, сюда набивалось с полсотни болельщиков...
