Фил Уитейкер - Портрет убийцы
— Но я ведь это уже знаю, — сказал он, снова посмотрев на меня с озадаченным видом. — Ты же говорила мне, помнишь, в последний раз, когда была здесь пару недель назад?
Я почувствовала, как дернулись пальцы Пола. Я молча покачала головой, глядя на папу, на его застывшее лицо, прокрутила в мозгу беседу, которая у нас была, как я спросила его, не жалел ли он когда-либо, что стал отцом. Я не хотела сообщать ему до разговора с Полом. Я хотела просто побеседовать с ним.
В мозгу моем было одно-единственное слово — «но». Рука Пола выскользнула из моей. Мои губы сомкнулись, не произнеся возражений. Исправить ничего уже было нельзя — урон был нанесен.
Холли иногда начинает ворочаться около часа ночи, испуганно вскрикивает. А я еще не засыпала, злясь на Пола, спящего сном праведника рядом со мной. Я вылезаю из постели, склоняюсь над кроваткой Холли, тихо шикаю и намереваюсь взять ее на руки. Она же не знает, где находится. «Все в порядке, — говорю я ей, — мама с тобой». Я просовываю руку под ее плечики, осторожно ее приподнимаю, предлагаю ей «Томми Типпи». Она жадно пьет воду, пару раз отстраняется от бутылочки, чтобы передохнуть.
Полумрак в спальне освещен отражением от флюоресцентных трубок из передней. Холли перестает пить, продолжает сидеть, глядя прямо перед собой, плечики ее поднимаются и опускаются все медленнее по мере того, как рассеивается страх. Я поддерживаю ее за спинку, но она не обращает на меня внимания, взгляд ее устремлен на конец складной кроватки, словно она не может понять, что это такое. В призрачном свете ее светлые волосы блестят как платина, они свалялись, перепутались, упали ей на лоб, болтаются на ушах, прилипли к щечкам. В сумерках ее глаза становятся необычными, ресницы кажутся черными, словно густо намазанными. Она выглядит до нелепости взрослой. Странные трюки играет с нами свет, но на какой-то миг моя дочка становится миниатюрной копией будущей взрослой. Она выглядит растерянной, дезориентированной, не ведающей ни времени, ни места. Я не знаю, кто посеял в ней страх, кто за это в ответе. И грудь сжимается, возникает боль. Я протягиваю к ней другую руку, вынимаю ее из кроватки, прижимаю к себе, чтобы она почувствовала тепло, что она в безопасности, в надежном месте. Я снова держу ее как малютку, пока глазки ее не закрываются. Проходит не знаю сколько времени, прежде чем я осмеливаюсь пошевелиться, осмеливаюсь положить ее — как можно незаметнее — снова в собственную кроватку.
ДикленУтро, начинается новый день. Сегодня — я это обещаю — ты завершишь свое путешествие. Я не знаю, как ты спала, нашла ли ты себе приличную комнату, в которой можно было отдохнуть. Я ничего тебе не подсказал — возможно, ты была вынуждена остановиться в том месте, какое сумела найти, — плата заранее, провисший матрас, пепельницы в коридорах. Кровать среди контрактных рабочих, низкооплачиваемых служащих, среди меняющейся популяции мужчин, ничем не связанных и находящихся вдали от дома. Если это так, прими душ, оденься, оставь завтрак с жирной пленкой несъеденным на тарелке, повернись и уходи. Ты отправляешься за город, едешь по шоссе А-610, держа путь к более свежему воздуху, быстрым ручейкам, пикам Дербишира. По пути ты увидишь, как все меняется: старая фабрика Плейеров закрыта; заводы Рэли превращены во второй студенческий городок; шахты переделаны в промышленные музеи. Музеи сигарет, велосипедов и угля. Все виды производства, которые вместе с кружевами некогда создали этот город.
Есть одно место, которое надо посетить, прежде чем ты уедешь, — просто проедешь мимо, посмотришь на любопытное место. Дорога Перри, длинная артерия, соединяющая Рэдфорд с Шервудом, местонахождение тюрьмы Ее Величества в Ноттингеме. Нет нужды останавливаться, выходить из машины — здание выглядит совсем как, по твоему представлению, и должна выглядеть тюрьма: серые блоки, высокая ограда по периметру, фотокамеры, обозревающие каждый квадратный ярд. Проезжая мимо главных ворот, ты, возможно, увидишь группку людей. Ты уже проедешь мимо, прежде чем сумеешь разобрать, что написано на их плакатах. Если это тебя хоть сколько-нибудь заинтересует, подъезжай ближе и понаблюдай некоторое время в свое зеркало. Скорее всего ничего не произойдет. Но если ты подъедешь в подходящую минуту, то можешь увидеть, как эта маленькая толпа качнется вперед, услышишь ее крики, брань. Если это произойдет, вскоре появятся полицейские и станут их оттеснять, чтобы они не могли подойти близко или последовать за троицей, которая скоро выйдет оттуда. Когда протестующих удастся окружить, из ворот выйдут трое мужчин и поспешно пойдут в направлении Шервуда, его автобусов и анонимных толп. Они пройдут в нескольких шагах от твоей машины — ничто в их одежде не выдаст, кто из них полицейские, а кто — педофил. Следом за ними, проникая в твою закрытую машину, будут нестись свист и издевки обитателей Ноттингема. Ты со всей очевидностью поймешь, что обитатели нашей самой бесславной гостиницы не в чести. Близлежащие дома, цена на которые и так была невелика из-за близости к тюрьме, теперь, когда появилась эта база для развратников, совершавших сексуальные преступления, стало вообще невозможно продать. Не важно, что эти люди отбыли сроки своих наказаний, расплатились и добровольно остались в этом здании из соображений безопасности. Не важно, что они не могут выйти с территории тюрьмы без сопровождения полиции. Такого рода людей никто не хочет видеть ни здесь, ни где бы то ни было.
Включи индикатор поворота. Уезжай, оставь позади нерешенными вечные споры. Ты не можешь, как и я, сказать, что́ следует сделать. Эти люди — нечеловеки, они недостойны даже нашего презрения, это язва на теле общества. Пожалуй, затраты на приют стоят того — несколько пенсов из бюджета городского совета, чтобы мы могли спать спокойно, а наши дети — спать в безопасности в своих кроватках. Сколь немногому мы научились. Уезжай. Увеличь скорость. Обгоняй их, этих полицейских в штатском, шагающих рядом с теми, кто обижает детей. И когда будешь проезжать, брось на них взгляд. Не знаю, не могу сказать. Но возможно, этот мимолетный взгляд обнаружит среди скопления голов, и ног, и тел — и вызовет у тебя непоколебимое убеждение, — что среди этих людей есть мужчина с густыми темно-каштановыми волосами.
Дворец Четсуорт — многомиллионное здание, привлекающее туристов, обиталище герцога и герцогини Девонширских. Они теперь уже не так богаты — нет нужды излишне наполнять сундуки, хватит и того, что они получают за вход на территорию. Пышные залы, отличная картинная галерея, необыкновенный антиквариат, затейливая лепнина и уходящие ввысь полки греческих классиков в кожаных переплетах — все это не для тебя. Обойди дом, если хочешь и если можешь себе это позволить, — приобщение к достижениям цивилизации может освежающе повлиять на твое настроение. Но когда обойдешь дом, пройди сквозь оранжерею, вверх по склонам дендрария, пока не очутишься на полянах, окаймляющих каскад Капабилити Брауна.
Посиди немного на траве, понаслаждайся солнцем, если оно будет, — едва ли ты приедешь в то время, когда работают насосы. Если ночью ты плохо спала, наверное, ты задремлешь. Это тихое место, оно убаюкивает. Поспи немного. Со временем уши твои уловят новый звук, перекрывающий разговоры семейств, устроивших пикник на полянах, — тихий, вибрирующий грохот. Ты садишься, озираешься, пытаясь установить, откуда он доносится. Затем что-то попадает в поле твоего зрения. На самом верху широкой каменной лестницы, встроенной в склон холма, ты увидишь первую искру и пену, когда сто тысяч галлонов воды начнут по ней свой спуск.
Вода притягивает как магнит. Дети бегут к ней. Снисходительные родители раздевают детишек, суют носки в туфли, закручивают штанишки выше колен в ямочках, опускают сыновей и дочерей в хрустальный поток. И скоро каскад заполняется молодой жизнью. Одни детишки стоят неподвижно, испугавшись холода, опустив голову, изучая водоворотики, которые образуются в потоке вокруг их голых ног. Другие нагибаются, рассматривая рисунок, который образуют их пальцы, играя в маленьких водопадиках, которые порождает каждый их шаг. А наиболее активные шлепают по воде, взбираются вверх и спускаются, плескаются и обследуют водное пространство, время от времени разбрасывая руки, чтобы удержать равновесие, утраченное из-за ила, который покрывает камни.
Ты себя видишь? Тебе недавно исполнилось три годика, ты — крошечная фигурка вдали, которая решительно шагает в направлении лестницы. Ты держишь за руку Джесси, мою дочь, которая совсем не любит ходить по воде, но не хочет отставать от тебя и мочит с тобой ноги. Она полагается на тебя, верит, что ты ее удержишь, и ты выполняешь свою задачу — во всяком случае, здесь неглубоко, всего каких-нибудь пара дюймов. Я не беспокоюсь за ее безопасность, ничуть, я наслаждаюсь покоем, какой наступил после грохота внезапно заработавших насосов. А вот Изабелла воспринимает все иначе.
