Фил Уитейкер - Портрет убийцы
Глава шестая
Дорога Девы Марианны
— Мама вызвала доктора, и доктор сказал: «Никакого прыганья на постели, как обезьянка!»
Я открываю дверь и обнаруживаю, что Холли, которую держит за талию Пол, изо всех сил прыгает на большой гостиничной кровати. Он заканчивает одну из ее любимых песенок, хотя которая из пяти прыгающих макак только что ударилась головой, я уже не услышала. Холли видит меня поверх плеча отца и, просияв улыбкой, выбрасывает в направлении меня руку. Ее радость понятна, а то, что Полу приятно видеть меня, неожиданно.
— Вот она! Я же говорил тебе, что она скоро придет.
Оба улыбаются, лукавые заговорщики. Их радостное возбуждение действует на меня, окутывает теплом после холода сумеречной улицы.
— Ну, кто-то великолепно провел время, правда?
Мы встречаемся посреди комнаты — Холли тянется ко мне, ей так хочется, чтобы ее обняли. И когда она уютно устраивается в изгибе моего локтя, кладет ручонку на мое плечо, а ее маленькое тельце исторгает такое тепло и энергию, прижавшись к моему боку, я знаю, что вернулась домой.
— Привет, лапочка, — говорю я ей. — Хорошо поплавала?
— Блестяще, верно, тигренок?
Мы оба смеемся, глядя, как Холли усиленно кивает и на личике ее появляется напряженное раздумье, словно она действительно все обдумывает.
Пол обнимает меня, на миг прижимает к себе.
— Ну как ты?
— Отлично. Рада, что вернулась.
— Как хорошо, что ты вернулась.
Он в преотличном настроении. Я видела его таким и раньше, когда он проводил время с дочкой и все прошло куда лучше, чем он надеялся. Когда он такой, все остальное прекрасно. Жаль, что меня тут не было, я не веселилась с ними и семья не была вместе, а вместо этого я болталась в мире, который непонятен мне.
— Ужин тут начинается в шесть. Я подумал, что мы возьмем ее с собой перед сном.
Я киваю, внезапно почувствовав голод. Я не успеваю снять с вешалки пальто, как мы уже спускаемся в лифте. Пол взволнованно рассказывает, как они провели день, чем девочке понравилось заниматься в бассейне. Нескрываемая гордость своими достижениями — акробатический акт смены подгузников, придумывание все новых игр — немного задевает. Коль скоро ему удалось удачно провести с дочерью два-три часа, это заслуживает поздравления. Ему и в голову не приходит, что я вынуждена заниматься этим все время. Я знаю, он не пытается переплюнуть меня, — просто чувствует себя так неуверенно. И все равно это меня раздражает, грозит обесцветить чувство облегчения от того, что я вернулась к ним с постепенно темнеющих ноттингемских улиц.
Мы выходим в холл, и Пол начинает рассказывать, что ему пришлось пережить в раздевалке.
— Там была пара пожилых дяденек, которые стояли голышом в душе. Холли смотрела на них как зачарованная и все тыкала пальцем. Я просто не знал, куда смотреть. Так было неловко.
Я рассмеялась, почувствовав снова теплоту к нему. Вот так же Холли вела себя, когда я брала ее в местный бассейн: у нее вызывало интерес то, как трясутся некоторые части тела, когда люди моют голову, но все не так страшно, когда она смотрит на женщин. Я сама ощущала неловкость в присутствии сыновей других мам, видя, как они пялятся на мои груди. Недаром на двери написано: «Переодеваться разрешено лишь с детьми младше 8 лет». Иначе говоря, это возраст, старше которого все не так уж невинно.
Ужин потребовал времени, поэтому мы поздно укладываем Холли. В ванне нет мата против скольжения, так что Пол прыгает туда следом за ней, говорит, что не мешает смыть хлорин с кожи. А я сижу на унитазе и смотрю, как играет Холли. Мы купили ей пластмассовых уток, и у нее есть сверкающий мячик, но ее интересуют маленькие бутылочки шампуня и кондиционера. Она ничуть не стесняется — стоит, выпятив животик и пухлую попку, болтает сама с собой на каком-то подобии финского языка, всецело поглощенная тем, чтобы отвинтить крышечки, и не обращает внимания на руку Пола, придерживающего ее за талию, на его периодические попытки провести по ее тельцу фланелевой тряпочкой. Я смотрю на них и чувствую, как накатывает грусть. Я не сидела с Холли в ванне с тех пор, как перестала кормить ее грудью: она тогда принималась плакать, видя меня перед собой. И с Полом долго так не протянется. Скоро она заинтересуется его телом, тем, что оно у него другое, чем у нее. Я уже видела, как она на него смотрит. Я остро чувствую, что она вырастает, меняется, становится самостоятельной маленькой особой. Малышка, которую я когда-то держала на руках, уже исчезла.
Как только она вымыта и немного поиграла, Пол вынимает ее из ванны и передает мне, на теплое полотенце, лежащее у меня на руках. Я закутываю в него Холли и вытираю, пока Пол быстро моется. Он намыливает под мышками, грудь, живот. Мой взгляд привлекает его член, плавающий как раз под поверхностью воды, немного разбухший. Я опускаю Холли на пол, нагибаюсь к ней, надеваю на нее подгузник и пижамку. Она начинает капризничать, принимается плакать, я опираюсь на локти и щекочу ее животик, смазывая между делом кремом ее складочки. Возясь с Холли, я осознаю, что мой зад стоит торчком, и вспоминаю другие времена, другие места, когда Пол раздвигал мне ноги и его бедра начинали шлепаться о мои. Картины совокупления, породившего Холли, которая лежит сейчас на спине в ванной на полу. Они выводят из равновесия, эти запретные картины, странно волнуют. Я укладываю Холли в постельку, быстро рассказываю ей пару историй, впервые за годы чувствую необъяснимую похоть.
Холли засыпает через несколько минут. Пол выключает в номере вентилятор, но оставляет свет и не закрывает дверь. Он подходит сзади и обнимает меня, я чувствую его жаркое дыхание на затылке.
— Не хочешь выпить?
Мы устраиваем рейд на мини-бар. Мне кажется, я плохо себя веду. Мы вытягиваем за колечко заклепки на банках, я выливаю из своей уже приготовленный джин с тоником в стакан. Мы садимся в затененной гостиной и несколько мгновений наслаждаемся алкоголем и наступлением конца дня.
— Значит, ты хорошо провел день?
— Угу, отлично. А ты — как у тебя все прошло? Достаточно было времени?
— Да. — Я улыбаюсь, пожимаю плечами. — Спасибо.
— Хоть сколько-нибудь продвинулась?
— Не-а, в общем, нет.
Я делаю глоток джина и смотрю на него поверх края стакана — его лицо в тени из-за того, что мы держим свет на уровне Холли.
— А этот Диклен Барр? Как с ним все прошло?
— Не очень.
В его молчании я чувствую, что он насупился.
— Как же все было?
— Он признал, что посылал открытку.
— И?
— Ничего не стал объяснять.
— Возможно, тут что-то личное.
— О конечно, личное: он рассказал мне о моментах своей жизни, определивших его судьбу. Но не сказал, какое имеет к нему отношение наша фотография.
— Возможно, потому, что не имеет никакого отношения.
Я качаю головой:
— Нет, Пол. Он ведь соврал насчет телефонного звонка. Сказал, что много лет не разговаривал с папой. А я сказала, что знаю, они разговаривали перед аварией, он же это отрицал.
Мои глаза привыкают к полумраку. Пол меняет позу в кресле, рассматривает свое пиво.
— Почему ты убеждена, что он лгал?
— Так ведь ты же помнишь: это был его номер телефона на квитанции?
— И? Он живет один? Не мог папа разговаривать с кем-то другим? С его женой? Ты об этом не подумала?
Как только он это произнес, я почувствовала себя полной идиоткой. Женщина на фотографии, мать его ребенка. Дочь-то уехала из дома, а она могла все еще жить там. Красавица в молодости, настоящая модель. Когда я приехала, там никого не было, но это еще ничего не значит. А потом я вспомнила, почему пришла к такому выводу.
— Нет, на автоответчике было лишь его имя.
— А ты говорила мне, Зоэ, что там был номер какого-то агентства по продаже картин! Может быть, это был просто деловой звонок.
Я возвращаюсь мыслью к нашему разговору, моим обвинениям, к тому, как обиделся Диклен. Не следовало мне делать такие поспешные выводы. Все равно я не могу понять его уклончивости, его нежелания объяснить про рисунок группы, находившейся на Рюли, его внезапного стремления избавиться от меня. Но возможно, у него тоже путались мысли. Надо помириться, предложить альтернативное объяснение Пола. Тогда, быть может, он будет в состоянии рассказать мне, почему послал отцу тот рисунок.
— Придется мне завтра снова съездить туда. — Я смотрю в упор на Пола. — Ты поедешь со мной?
Он вздыхает.
— Не следует ли оставить это в покое?
— Нет, Пол, я не могу. Я должна выяснить.
Он качает головой:
— Я тебя не понимаю. Хватает у тебя дел и без этого. С тех пор как родилась Холли, это первый уик-энд, когда мы с тобой выбрались из дома, и куда мы отправились? Твой папа мертв, Зоэ, и ничто не может это изменить. Неужели ты не в состоянии с этим смириться? У тебя теперь собственная семья — разве не о нас ты должна прежде всего думать?
