Анна и Сергей Литвиновы - В Питер вернутся не все
Да, сначала в первом своем репортаже он просто опишет убийства. И очертит круг свидетелей и подозреваемых. Даст характеристику каждому. А уж потом будет давать заметки о том, как идет следствие, а затем напишет большой очерк из зала суда. Целую газетную кампанию можно замутить… Поэтому ему надо успокоиться и перестать носиться в горячке по вагону. Дальше влезать самому в это дело сейчас — и времени нет, и, как показывают последние события, можно вправду ножиком в бок получить…
Нет уж. Лучше он в оставшиеся часы поразговаривает со старожилами кинематографа: Старообрядцевым, Царевой… А уже дома набросает штрихи к психологическому портрету свидетелей-обвиняемых…
— Не обижайтесь на меня, — все-таки косвенно, а попросил репортер прощения у Старообрядцева. — Нервы после сегодняшней ночи ни к черту. А расскажите-ка мне еще про убитого режиссера и ваши с ним взаимоотношения. Только, пожалуйста, коротко, в лапидарном стиле…
* * *
— Что ж, спасибо за информацию, — молвил Дима, когда оператор поведал ему еще кое-какие подробности из жизни и творчества Прокопенко (так, ничего существенного). — А теперь мне нужна ваша консультация. Может, вы, Аркадий Петрович, знаете… Короче, когда я обыскивал купе ваших друзей, у Царевой обнаружил любопытную фотографию. Довольно старую, черно-белую. Датированную аж семидесятым годом. Почти сорок лет прошло… На ней изображена Эльмира, совсем молоденькая. А рядом с ней мальчик, лет пятнадцати. И знаете, на кого тот юноша похож?
Полуянов выдержал паузу. Однако оператор не проявил ни малейшего любопытства. Не спросил: «На кого?» Не поторопил репортера: «Ну, и…» Напротив, он отвернулся к окну и о чем-то напряженно задумался. Диме пришлось заканчивать самому:
— Юноша тот до чрезвычайности похож на Прокопенко.
И опять — ни грана любопытства.
Снова журналисту пришлось договаривать:
— Вы, случаем, не знаете, какие отношения связывали убитого и Цареву?
Старообрядцев повернулся к репортеру, однако глядел в сторону.
— Эх, все равно докопаются… Не вы — наплевать на вас, а милиция. — Безнадежно махнул рукой, оттого пласты сигаретного дыма, подсвеченные солнцем, снова пришли в движение. — Царева с Прокопенко приходятся друг другу кузенами. Они — двоюродные брат и сестра.
— Что?!
— Да, их матери — родные сестры. И Прокопенко с Царевой знакомы, естественно, с раннего детства. Это она, на самом деле, подвигла Вадика поступать на режиссерский. Эльмира тогда уже актрисой была, и довольно известной. Ну и соблазнила его режиссурой. Говорила, что актерская профессия — чрезвычайно зависимая, а режиссер на площадке царь, бог и воинский начальник (и это, замечу в скобках, чистая правда). И она сама с ним в детстве занималась — чтобы только Вадюшенька поступил. Мне сам Прокопенко рассказывал, еще когда мы с ним впервые встретились, когда его дипломный фильм снимали. Он тогда неиспорченный был, откровенный. Ну а с тех пор, как Вадим стал режиссером-постановщиком, он ее в каждом фильме снимал. Пусть маленькую роль — а для Царевой придумает. Вы разве не обратили внимание?
— Я не слишком знаком с творчеством покойного.
— Н-да, к Эльмире он чувство благодарности все ж таки испытывал, не то что ко мне. Родная кровь! И до сих пор старался ее за прошлые благодеяния отблагодарить.
— Ч-черт… Родная кровь, родная кровь… — пробормотал репортер. — Ну надо же… Царева и Прокопенко — родственники… А почему вы от меня этот факт скрывали?
— А вы спрашивали? Да и почему я должен был вам докладывать?
— Скажите, — осторожно заговорил Полуянов, — а другие родственники у Прокопенко имеются? Более близкие, чем Царева?
— Вот вы куда клоните! — оператор опять погрозил журналисту пальцем. — Считаете, что мотивом убийства стало наследство?
— А почему бы нет? Так есть у Вадима Дмитриевича кто-то ближе, чем она?
— Детей у него точно нет… Жены было две, с обеими он давно развелся… Пожалуй, нет никого.
— А наследство, я имею в виду не творческое, а вполне материальное, у Прокопенко большое?
— Бросьте вы! Никогда я не поверю, чтобы Царева могла кого-то убить.
— По-моему, деньги кому угодно могут вскружить голову. К тому же живет Эльмира Мироновна, судя по ее одежде, бедненько…
— Да, пенсия небольшая, а в кино зовут все реже… — вздохнул оператор, явно думая не только о народной артистке, но и о себе самом.
— Прокопенко богатый человек?
— Обеспеченный, конечно. Но богатым его не назовешь.
— А конкретней?
— Сберкнижек я его, конечно, не видел, но… Есть у него квартира, четырехкомнатная…
— Где?
— Почти в самом центре, на Малой Грузинской.
— Три-четыре миллиона долларов.
— Вы думаете?
— Уверен. А еще? Дача?
— Тоже имеется. В Красной Пахре. Домик небольшой, зато участок двадцать пять соток…
— Еще, как минимум, миллион «зелеными».
— Ну и квартира в Болгарии, на побережье, в доме с бассейном.
— Мелочь, — тысяч сто евро… А антиквариат?
— Он не понимал и не увлекался.
— Картины?
— Точно нет. Правда, он собирал старые киноафиши — он советские, французские, немецкие, голливудские… Их у Прокопенко много было… Вся дача увешана, и еще множество в запасниках…
— Ну, на этом рынке цены мне не ведомы… Но, думаю, если постараться, можно найти такого же оголтелого коллекционера, как Прокопенко, и продать ему собрание за кругленькую сумму… Еще что-нибудь?
— Да вроде все. Вы действительно думаете, что Прокопенко могли убить из-за денег?
— Как учит нас наука криминалистика, — залихватски произнес Дима (настроение у него после того, как появился действительно реальный подозреваемый, заметно улучшилось), — корысть — один из наиболее распространенных мотивов убийства. Особенно в высших сферах, где не принято спьяну бить собутыльника чугунной сковородкой по голове… А вы точно знаете, что Царева — двоюродная сестра?
— Да не могла она убить, — отмахнулся Прокопенко. — Интеллигентнейшая дама. И я не могу гарантировать, что она — единственная наследница.
— Ладно, Аркадий Петрович, я вас понял. Ничего не желаете добавить?
— Да вы мне и так всю душу вынули!
— Не буду вас больше мучить. Мне надо подумать. Только, пожалуйста, никому ни слова. Особенно Царевой.
— Слушаюсь, — усмехнулся оператор, саркастически добавив: — мистер Пинкертон.
Старообрядцев покинул тамбур.
А Дима… Дима совсем позабыл, что всего полчаса назад он давал себе зарок: в дело больше не лезть, со своим доморощенным следствием покончить и лишь подсобрать информации о свидетелях — пассажирах вагона люкс. Его снова охватил азарт охотника, азарт борьбы. Полуянов достал блокнот, в котором делал свои заметки — почти стенографические крючки, понятные лишь ему одному.
«Почему я сразу не подумал об этом мотиве? — корил себя он. — Наследство, деньги… А покончили с Прокопенко именно сейчас, потому что режиссер с Волочковской решили пожениться. И вчера объявили о помолвке, пояснив, что свадьба состоится довольно скоро».
Полуянов, нащупав нить, в ажитации несколько раз быстро прошелся по тамбуру. Он продолжал размышлять.
Царева слышит весть о будущем бракосочетании своего двоюродного братца…. И понимает: надо спешить. Иначе после смерти Прокопенко все его имущество отойдет к новоиспеченной супруге. А кроме как сегодня ночью в поезде, вряд ли она сумеет подобраться к режиссеру ближе… Да, да — мотив очевиден…
«Где она взяла ножи? — спросил сам себя журналист. — Наверное, купила вчера в Питере. Готовилась. Где конкретно купила — милиция установит, для меня это не столь важно… Далее. Купе у Царевой — рядом с прокопенковским. И она запросто могла слышать, сквозь довольно тонкие стенки, любовную игру режиссера и актрисы. И то, что потом Волочковская отправилась мыться… Тогда народная артистка выскальзывает из своего купе, наносит удар ножом режиссеру, а потом, чтобы запутать следы и навлечь подозрение на его невесту, кладет орудие убийства в карман халата Ольги. Вся операция могла занять две-три минуты. Немудрено, что никто ничего не видел, не слышал…»
Дима еще раз прошелся по тамбуру.
«Что ж, складненько получается, — похвалил он себя. — А что случилось дальше? Перемотаем-ка пленку дальше… Я веду следствие… Вот разговариваю с Волочковской в моем купе. Ольга как раз говорила, что знает, кто убийца. Что она имела в виду? Откуда узнала? Теперь не спросишь. Но, самое главное, ощущение, что нас подслушивают, возникло у меня в тот момент не случайно. Я распахнул дверь и увидел на пороге Эльмиру Мироновну. Она могла слышать концовку нашего разговора и, в отличие от меня, догадалась, о ком речь. Значит, решила она, надо покончить и с Волочковской…»
Что затем последовало? Полуянов наморщил лоб, припоминая.
