Анна и Сергей Литвиновы - В Питер вернутся не все
— Ну, и…
— Что? — оторвался от своих раздумий оператор.
— Вы сказали, знаете, кто убил. Кто?
— Вы правильно действовали полчаса назад. И улики несомненные.
— Вы кого имеете в виду? Кряжина?
— Естественно. Когда орудие убийства находится в его вещах — разве это не доказательство? И перчатки — тоже.
— А откуда вы знаете про перчатки? — насторожился Полуянов. Еще бы не насторожиться, если ни он, ни Кряжин из сумки их не доставали.
Аркадий Петрович коротко хохотнул:
— Ловите на мелочах? У ментов научились? — Он помахал длинным белым старческим пальцем, от чего пласты дыма, просвеченные утренним солнцем, пришли в движение. — Не выйдет! Перчатки я, мой дорогой Дима, своими глазами видел в кряжинском саквояже. После того, как вы из купе уже ушли. Никола сумку-то не закрыл.
— Ну, орудие убийства еще надо идентифицировать…
Дима не испытывал теперь никаких симпатий к бугаю Николе, однако видел, куда клонит Старообрядцев, и потому возражал ему — хотя бы даже из духа противоречия.
— А разве не доказательство убийства то, что Кряжин схватился за нож? И напал на вас?
— Ну, меня же он не убил…
— Слава богу, что вы, Дима, умеете за себя постоять! А если б вы не были столь решительны и сильны? Тогда — что? Еще одно убийство? Да головореза надо судить хотя бы за это!
— Тут не в том дело, что он на меня напал, — возразил журналист.
Получалось, правда, что своим аргументом он льет воду на мельницу Аркадия Петровича.
«Хотя кому какое дело! Я ни на чьей стороне не выступаю, а пекусь о правде».
— Тут собака зарыта в том, — продолжил он, — что теперь на ноже остались отпечатки одного только Кряжина. И куча свидетелей может показать, что они на рукоятке появились после того, как артист схватил нож и кинулся на меня… аки лев рыкающий, — хохотнул репортер, снижая пафос своего выступления.
— Да отпечатки — мелочь! — горячо возразил Старообрядцев. — Не в них дело! Главное, что он вас, Дима, хотел убить. Почему? Зачем? Я думаю, потому, что вы много знаете. То есть в процессе своего следствия вы откопали нечто такое, что с головой выдает актеришку.
— Но я пока ничего подобного не нашел.
— Может, вам сейчас так кажется, потому что вы еще не успели осмыслить полученную информацию. Переварить ее. А когда обдумаете то, что узнали, все станет на свои места. Вы еще не понимаете, что выяснили, а он — уже понял… И нападение на вас — несомненное доказательство.
— Разве только косвенное, — опять возразил репортер. — На них обвинение не построишь.
— А если я вам скажу, что видел, как около двух ночи в купе режиссера входил Кряжин?
— Скажете? Или действительно видели?
— И скажу, и видел.
— Хм, серьезное заявление.
— Вот именно. А вы, в свою очередь, заявите — я имею в виду, когда вас в Москве будет допрашивать милиция, — что звездун бросался на вас с ножом. Ведь это же покушение на убийство!
— В уголовном кодексе нет статьи «покушение на убийство».
— Что вы говорите? Как нет?
— Есть «угроза убийством». Статья, м-м, кажется, сто девятнадцатая. Максимальное наказание — до двух лет лишения свободы.
— По-моему, вы что-то путаете. Но даже если и так… Как говаривал товарищ Сталин, был бы человек, а статья найдется. Все видели, как Ныкола на вас кидался с ножом. И все дадут против него показания. Надеюсь, и вы тоже.
— Допустим. И что?
— А если вы подтвердите мои слова, что ночью видели Николу, когда тот входил в купе Прокопенко, — конец ему.
— Но я не видел! Почему вы хотите посадить Кряжина?
— Да потому, что он и есть убийца. Дикий, необузданный характер, не знающий ни границ, ни берегов.
— Если бы у нас за необузданность сажали, — усмехнулся журналист, — сидело б пол-России.
Старый оператор поморщился.
— Не передергивайте, Дима! Когда человек в приступе гнева кидается на другого с кинжалом, легко поверить, что он может из ревности убить сначала своего соперника, а потом — бывшую любовницу. Вы разве не знаете, что раньше Волочковская и Кряжин жили вместе? И любили друг друга? Точнее, он — любил, а она-то, рыба ледяная, спала с тем мужчиной, у кого мошна потуже. Ее-то мне не жалко. Да и Вадима, если разобраться, тоже… Но справедливость есть справедливость. Право слово, одни ваши правильные показания могут многое решить.
— Странно, что вы так пытаетесь посадить актера. И даже подозрительно.
— Ох, вы мне-то только дело не шейте!
— Зачем вам тогда мое лжесвидетельство?
— Неужели вы не понимаете?
— Нет, не понимаю.
— Вы разве не знаете, как сложно бывает доказать на суде, что гражданин такой-то — убийца? Все знают, что он убивал — и судьи знают, и прокурор, и даже адвокаты, а доказать ничего не могут. Вот и выходят отморозки да маньяки на свободу. А тут… Вот представьте, возьмут Кряжина, пусть сначала по легкой статье — за угрозу убийства. Ну и начнут прессовать. Подсадят в камеру к нему кого-нибудь, стукача или уголовника, да начнут допрашивать с пристрастием… А он, как и все актер актерычи, человечек хлипкий. Расколется и выложит: и как убивал Прокопенко, и как Волочковскую, и где улики спрятал. Вы что, не знаете? Милиция всегда с бандитами подобным образом поступает. Берут по нетяжелой статье, а потом надавливают, бандюга начинает «петь» и сам против себя показания дает. Вот и все, убийство раскрыто.
— Но не факт, что Кряжин — убийца.
Оператор засмеялся и снова помахал перед лицом Полуянова узловатым пальцем.
— А вы толстовец, мой дорогой… Бьют по одной щеке, подставь другую, да?
И тут Дима — то ли адреналин после схватки с Николой еще не иссяк, то ли задело помахивание пальцем перед своим лицом, а может, даже понравилось пытаться выбивать признания… Так или иначе, он вдруг схватил Старообрядцева за обшлага курточки и тряхнул.
— Вы что? — оскорбленно воскликнул киношник.
Журналист вплотную приблизился к его лицу и с угрозой прошептал:
— Ты от кого подозрения уводишь? От себя? — И еще раз встряхнул.
— Нет, нет… — пролепетал Старообрядцев.
— А от кого? Кто, на самом деле, убил?
— Кряжин, Кряжин… Я уверен: Кряжин… Пустите меня!
— А если подумать?
Зрачки оператора заметались.
— Я не знаю… правда… отпустите…
Диме вдруг стыдно и противно стало, что он — рафинированный молодой человек, спецкор одной из крупнейших центральных газет — ведет себя, словно провинциальный милицейский сержант. Не его это дело — устанавливать убийцу любой ценой. Он журналист, а не мент или следователь. И ни один даже самый блестящий репортаж, даже целая документальная книга не стоят поступков, за которые потом самому придется краснеть.
А он… он уже натворил за эту ночь столько, что стыда не оберешься… Чего стоили только случайный секс с Марьяной и ее отповедь, что она на самом деле его не любит, услышанная недавно… А драка с Кряжиным? Ведь если вдуматься, Полуянов сам ее спровоцировал — своими самочинными обысками… Да и за обыски было совестно…
А кстати, не потому ли Старообрядцев охотно решил помочь Диме копаться в чужих вещах, что у него у самого рыльце в пушку? Может, оператор и подкинул артисту нож в спортивную сумку? А потом ловко вывел репортера на улику?
Все эти мысли пролетели в мозгу Полуянова в мгновение. Он отпустил оператора — тот со стоном прислонился спиной к окну. Тоже стыдоба — со стариком справился…
В голове пронеслось: «Может, извиниться перед ним?» Да потом сообразил: у нас, в России, люди обычно твои извинения воспринимают как знак твоей же слабости. И немедленно начинают садиться на шею. Поэтому вместо: «Простите, был не прав», — журналист сухо проговорил:
— Буду ли я настаивать, чтобы против Кряжина возбудили дело из-за его нападения на меня, на самом деле зависит от вас. И если вы расскажете мне — как на духу! — о всех последних перипетиях ваших отношений с покойным Прокопенко, я подумаю.
Дима глянул на часы. Без пяти шесть. За окном мелькали опоры телефонной сети.
Провинция не спеша просыпалась. Она, со своими скромными домиками, казалась бесконечно далекой от VIP-поезда. На переездах, пропуская состав, стояли по две-три стареньких машины (ни в коем случае не иномарки). На станциях электричек зябли по несколько человек — ранних пташек, отправляющихся на работу в Тверь, а то и в Москву.
Через три с небольшим часа «Северный экспресс» вползет на Ленинградский вокзал столицы. Полуянов, конечно, хотел бы лично разгадать тайну двух произошедших за ночь убийств, но…
Похоже, не судьба. Он запутался. И хочет спать. Поэтому не в состоянии осмыслить даже то, что удалось нарыть. И времени для расследования остается крайне мало… Что ж, лучше уж он займется своей журналистской работой: побольше узнать о тех, на кого волей-неволей падают подозрения.
