Ольга Баскова - Вуаль темнее ночи
– Нет.
– Твой прадедушка занимал высокую должность на Дальнем Востоке – был главным инженером завода, изготовлявшего рыбные консервы, – пояснила она. – Жили мы очень хорошо, у нас было все. Этому, к сожалению, и позавидовали. На прадедушку, моего отца, написали донос: дескать, он ставит высший сорт на второсортных консервах. Ночью за ним приехали. Моя мама, узнав об аресте мужа, слегла, и передачи ему носила я. Однажды мне удалось добиться свидания, и я увидела перед собой вместо здорового крепкого мужчины скелет, обтянутый желтой кожей. Отец все время повторял: «Тася, поезжай в Москву, возьми наши консервы и постарайся передать их либо товарищу Сталину, либо еще кому-нибудь из правительства. Я честный человек. Они проведут экспертизу и поймут это». Я была совсем молоденькой, но отправилась в Москву. Мне повезло. Один из наших родственников-москвичей смог помочь, я передала консервы и письмо своей матери, и случилось чудо: твоего прадедушку освободили. Но он вернулся из тюрьмы глубоко больным человеком, начал пить и все время кашлял кровью и отказывался вызывать врача. Лишь когда папа стал задыхаться, он допустил к себе доктора. И тот поставил диагноз – туберкулез. Если бы мы с матерью знали об этом раньше, то постарались бы уберечься от него. Но откуда мы могли знать? Папа считал: ему просто отбили легкие. «Меня жестоко избивали в тюрьме», – говорил он. Его положили в больницу, и доктора сразу предупредили: у него запущенная форма и долго он не проживет. Папа действительно прожил еще два месяца, а потом заболела я. Твой дедушка стал для меня светом в окошке. Он не побоялся ничего – ни моей болезни, ни истории с моим отцом. И хотя туберкулез, как мне сказали, подлечили, он в любой момент может дать о себе знать. А я не хочу заразить вас.
Вспоминая о бабушке, Зорина почувствовала, как по щеке стекает слеза. Эта женщина была очень умным и порядочным человеком и много сделала для нее. Мать журналистки до сих пор не могла простить себе ее смерти, считая себя в какой-то степени виновной в этом. Ослабленный организм бабушки не перенес очередного вируса гриппа, и она тихо угасла на руках родных.
– Бабушка заразилась от меня, – говорила Катина мама. – Я не должна была разрешать ей приносить мне еду в комнату. Меня нужно было полностью изолировать от нее. Но она жалела тебя.
Зорина плакала и думала: бабушка просто устала от жизни. В последнее время она неоднократно повторяла, что хочет к дедушке, который скучает без нее и часто снится по ночам. Кто знает, может, она специально заразилась от дочери? С тех давних пор журналистка не заезжала в эти края – не было необходимости. Никаких криминальных историй в психоневрологическом диспансере не происходило.
Доехав до стоянки, женщина припарковала машину и вышла на свежий воздух. С тех пор ничего не изменилось. Посеревшие корпуса производили тягостное впечатление. Зорина медленно пошла по протоптанной дорожке, так и не заасфальтированной. Почему-то городская администрация не считала нужным вкладывать сюда деньги. И это было очень странно, потому что врачи просто кричали со страниц газет о неблагоприятной обстановке в плане заболеваний туберкулезом.
– Впервые за много лет стали умирать наши врачи, – читала журналистка. – Впервые за много лет мы снова открыли операционную. Нам нужны оборудование и медикаменты.
Однако городские власти, видимо, игнорировали это. Они почему-то не боялись заболеть.
Катя прошла между сосен, вдыхая запах хвои, и очутилась перед психоневрологическим диспансером. Журналистка поднялась по ступенькам выщербленной лестницы и оказалась в холле, давно не знавшем ремонта. За столом сидела пожилая женщина и смотрела на Катю:
– Вы к кому?
– Меня очень интересует одна ваша больная, Анна Григорьевна Захарова, – пояснила Зорина.
Дежурная наморщила лоб:
– Захарова? Это та, которая одевается в черное?
– Она самая, – подтвердила журналистка.
Женщина задумалась:
– Сначала ее лечила доктор Боровская, но она уволилась по болезни и уже умерла. Потом за нее взялся наш главврач Артем Михайлович. Но его сейчас нет, он на совещании. Может быть, медсестра Клавдия Ивановна? Вот кто не менялся и всегда находился подле Анны Григорьевны.
– Пусть будет Клавдия Ивановна, – согласилась журналистка. – Где ее найти?
– Она с больными в столовой на ужине, – пояснила дежурная. – Вы можете подождать ее здесь. Она принесет мне чай с пирожком.
– Хорошо, спасибо. – Катя наклонилась к ней: – А вы не подскажете, кроме меня, кто еще интересовался этой больной?
Дежурная пожала плечами:
– Да кому она нужна, эта несчастная. Когда ее навещали дети, было видно, что и им она в тягость.
– Значит, у вас никто не спрашивал про Захарову? – уточнила Зорина.
– Ты первая, деточка, – кивнула женщина.
В коридоре послышались шаги, и еще одна пожилая дама, но с горделивой осанкой, подсиненными седыми волосами и тонкими чертами лица появилась в холле.
– Принесла тебе, Ильинична, твои любимые блюда, – она поставила на стол тарелку с серыми пирожками, явно не из муки высшего сорта, и граненый стакан с чаем.
– Спасибо, – отозвалась дежурная. – А к тебе посетитель. Захаровой твоей интересуется.
Нарисованные брови медсестры поползли вверх:
– Анной Григорьевной? Что с ней?
– Ничего, – поспешила успокоить ее Катя. – Просто она оказалась замешанной в одной неприятной истории, и мы сейчас выясняем обстоятельства дела.
Дама вздрогнула и дернулась:
– Вы из полиции?
– Нет, – поспешила ответить Зорина. – Я журналистка.
– Понятно, – Клавдия Ивановна поджала губы, чуть тронутые розовой помадой. – Тогда спрашивайте. Рада вам помочь.
– Скажите, за все время пребывания здесь Захаровой кто-нибудь интересовался? – спросила Катя.
Клавдия Ивановна покачала головой:
– Нет, милая, к большому сожалению. Мне даже казалось: она одна как перст. Да в принципе так оно и есть. Детям мать не нужна.
– Дежурная сказала мне, что вы присматривали за ней с самого ее поступления, – продолжала Зорина. – Это так?
– Разумеется, – подтвердила медсестра. – Помню тот день, когда сын привез ее сюда. Она показалась мне такой беззащитной и жалкой…
– Я слышала, тогда Захарова не одевалась в черное, – вставила журналистка.
– Не одевалась, – подтвердила Клавдия Ивановна.
– А когда же начала?
Медсестра наморщила лоб:
– Кажется, после первой ремиссии. Да, ее привезли уже в черной старомодной одежде, которую она ни за что не хотела снимать. Я пыталась выяснить, зачем она так нарядилась, однако ничего определенного не добилась. Захарова лепетала про какую-то черную вдову… То ли она сама считала себя этой вдовой, то ли говорила о ком-то другом – я так и не поняла. Во всяком случае, Анна Григорьевна считала себя женщиной, как-то повлиявшей на смерть своих мужей. Возможно, она прочитала об этом в какой-нибудь газете или книге, в смысле, про черных вдов, и у нее отложилось это в мозгу.
– Возможно, – согласилась Катя. – А кто ее навещал?
– Мне кажется, я уже ответила на ваш вопрос, – улыбнулась женщина. – Никто. Она постоянно сидела вон на той скамейке у самой большой сосны. Одна-одинешенька. Сын и дочь забирали ее после выписки, но к ней почти не приходили. Это все, что я знаю. Честное слово.
Зорина пожала плечами и улыбнулась:
– Ну что же, на нет и суда нет.
– А зачем вам это знать? – удивилась Клавдия Ивановна.
– Для дела, – уклончиво ответила журналистка. – Ну, в таком случае мне пора. Дорога до города не такая близкая.
Женщины по очереди попрощались с журналисткой:
– Желаем вам успеха.
Катя снова прошла по сосновой аллее и оказалась на стоянке, где ее терпеливо ждала «девятка». Сев в салон, Зорина посмотрела на часы. Они показывали половину седьмого. Журналистка подумала: если она поторопится, то, вероятно, застанет Нонну Николаеву в своем офисе и поговорит с ней, если та захочет говорить. Во всяком случае, следовало попробовать. Женщина достала мобильный и набрала мужа.
– Костик, привет. Я уже посетила одно неприятное заведение и говорила с медсестрой, которая присматривает за Захаровой с самых первых дней ее поступления в психдиспансер.
– Правда? – поразился Скворцов. – И что она сообщила?
– В том-то и дело, что ничего интересного, – вздохнула Катя. – Она подтвердила то, что сказал Леонид: сначала дама не одевалась в черное. Такая мания появилась у нее позже. Однако откуда это взялось – медсестра не знает. По ее словам, никто больную, кроме ее детей, не навещал.
– Значит, Захарова подвергалась внушениям во время прогулок в парке, – заметил Скворцов. – А у нас тоже ничего важного. Леонид отыскал мастерскую, где изготовлялись слепки с ключей, однако мастер заявил то же самое, что и кузнец: некая дама в черном, не говоря ни слова, протянула ему бумагу с просьбой сделать дубликаты и заплатила.
