Ольга Баскова - Вуаль темнее ночи
– Откуда мне знать? Я подумала: ей купили всё дети.
Как видите, она продемонстрировала полное равнодушие. Я тут же позвонил сыну нашей бывшей подозреваемой и описал ситуацию. Теперь дети собираются нанять квалифицированную медсестру. Это ответ на один из ваших вопросов. Сейчас отвечу и на второй. Откуда к Анне Григорьевне просочилась информация о Скобиной, никто понятия не имеет. Дети про эту Скобину никогда не слышали, сама Захарова жила и работала в другом районе и не могла с ней пересекаться ни по соседству, ни по работе. К тому же эта Скобина не является ей родней ни по одному из ее бывших мужей. Вот такие дела.
– Мы уже предполагали, откуда она почерпнула сведения об этой женщине, – заметил Павел. – Вероятно, гуляя, Анна Григорьевна познакомилась с кем-то, кто стал настойчиво внушать ей мысли о двух убийствах при помощи кинжала и рассказал про Скобину, причем разговор о черной вдове состоялся раньше. Убийца подготовила почву, убедила Захарову, что та тоже черная вдова и должна отомстить за свою, если так можно выразиться, коллегу, и семена проросли. Захарова нарядилась в черное (кстати, я думаю, что эту одежду ей принесла наша убийца) и постепенно вошла в образ. Разумеется, она никого не убивала. А настоящая черная вдова тем временем тщательно готовилась к преступлению. Михалыч сразу определил, что на ключах хозяев бывших квартир Скобиной имеются остатки парафина, то есть с них делали слепки. Леня, вот тебе и следующее задание. Бери ключи и пробеги по мастерским, отыщи мастера, который их изготовил. Возможно, у нас появятся дополнительные сведения об этой черной вдове.
Катя вздохнула. Киселев посмотрел на нее:
– Ты с чем-то не согласна?
– Да нет, согласна, – отозвалась Зорина, – просто уже представляю, что скажет Лёне хозяин мастерской. К нему наверняка тоже явилась женщина в костюме черной вдовы и не открывала рот.
– Возможно, но попытаться стоит, – кивнул Киселев. – Признаюсь тебе, Катерина, у меня тяжело на душе с тех пор, как ты назвала причину, по которой эта пресловутая вдова убивает мужчин. И, хотя честно скажу, это не укладывается у меня в голове и я не хочу в это верить, все равно как-то жутковато.
– Но это единственное сходство между Бучумовым и Найденовым, – заметила журналистка.
– А если другое мы просто не увидели? – произнес Павел.
Она пожала плечами:
– Значит, увидим. Понимаете, ребята, мне кажется, если я пойму, почему преступнице понадобилось устраивать такое представление с переодеванием в костюм черной вдовы, я ее вычислю. Возможно, тогда станет понятно, действительно ли она решила убивать подряд всех молодых и красивых, подстраиваясь под слова Скобиной на суде, или ее целью было свести счеты с одним, например, Бучумовым.
Костя хотел что-то сказать, но в кармане у Леонида запел телефон. Молодой оперативник достал его и взглянул на дисплей.
– Это Руденко. Он обещал позвонить, если что-нибудь вспомнит.
– Как он, кстати? – поинтересовался Киселев.
– Да так себе, – отозвался Сомов. – Во всяком случае, врач пока не разрешает с ним полноценно беседовать, хотя Валерий все время возражает против этого. Да, я вас слушаю, – он включил громкую связь.
– Здравствуйте, Леонид, – раздался знакомый голос Руденко. – Мы с вами договаривались, что я дам о себе знать, если что-нибудь всплывет в моей памяти. Помните, я говорил вам, что в тот роковой день на Романа напал какой-то парень, который утверждал: тот переспал с его сестрой – девственницей и теперь обязан жениться. Он угрожал Бучумову, что обольет его кислотой. Ну, помните?
– Конечно, помню, – отозвался Леонид.
– Девушку звали Зиной, но имя ни вам, ни мне ни о чем не сказало, – продолжал артист. – Я все время думал о том парне. Мне казалось: вроде бы я его где-то видел. И, представляете, я вспомнил где. Он работает в обувном ларьке «Каблучок». Недавно я приходил к нему и сдавал в ремонт свои туфли, которые мне жали. Я не вспомнил об этом сразу, потому что со мной разговаривал его напарник, а дебошир сидел в углу. Однако его огненная шевелюра обратила на себя внимание.
– Все ясно, – коротко бросил Сомов. – Ждите меня. Я сейчас выезжаю.
– Леня, на тебе еще ключники, – сказал Павел.
– Знаю. До свиданья, – когда Леонид скрылся за дверью, Киселев обратился к Пете:
– Я бы на твоем месте тоже не засиживался. Тебе придется сегодня обойти уйму народу, включая твой любимый психдиспансер.
Прохоров поморщился:
– Несмотря на хорошие отношения с главврачом, меня туда никогда не тянуло.
– Я могу предложить свои услуги? – подала голос Катя. – А Петя отправится к хозяевам квартир Скобиной и побеседует с ними на предмет того, кто и когда мог вытащить у них ключи.
Павел взглянул на нее:
– А ты молодец.
Зорину похвала не обрадовала. Она как-то страдальчески сморщилась и проговорила:
– Ребята, у меня тоже тяжело на душе. Я жду очередного сообщения об очередном кинжале.
– Возможно, преступница достигла цели и больше не станет убивать, – попытался успокоить жену Костя, хотя и сам в это не верил.
– Чует мое сердце, не перестанет, – возразила Зорина. – Вот почему мы должны поторопиться, – она встала и поправила юбку. – Я поехала, ребята.
Скворцов протянул ей ключи от машины:
– Возьми нашу «девятку», родная. А мы с Пашей, если что, поедем на служебной.
– Спасибо, – взгляд у журналистки был отрешенный, словно она глубоко погрузилась в свои мысли. – Костенька, нам нужно позвонить домой и узнать, как Полина. Мы с тобой совсем переложили ее воспитание на плечи бабушек и дедушек.
– А для чего тогда они нужны? – усмехнулся Киселев и тут же осекся. – Так говорят мои и Настины родители. Я уже устал повторять, что мы с ней тоже не очень хорошие родители. Моя Настена хоть и не служит в полиции, зато является преподавателем. Это не хуже, но и не намного лучше. Бывает, супруга приходит из университета, валится на кровать и стонет: «Бей меня, режь меня, но я не поднимусь. Милый, возьми в холодильнике мясо с картошкой и сам разогрей». И я разогреваю и не говорю ей ни слова, потому что знаю: она действительно никакая, если не встает сама. Если Настена отдохнет, она закатит такой обед или ужин… Пальчики оближешь. Ну, вы об этом и сами знаете. Вот и приходится обращаться к помощи ее или моих родителей.
– Спасибо, успокоил. – Катя позвенела ключами и опустила их в карман куртки. – Господи, сегодня такая погода хорошая, солнышко светит, а я это только что заметила. Все мысли об этой проклятой преступнице.
– Мы поймаем ее, – пообещал Киселев. – Вот увидишь, это произойдет быстро.
Глава 20
Катя сидела за рулем, жмурясь от солнечных лучей, и направлялась к Медгородку. Именно там находился больничный корпус психдиспансера. Медгородок располагался за городом, в довольно красивом месте – лесном массиве. Зорина вспомнила, как девочкой она приезжала сюда со своей бабушкой. Кроме психдиспансера, в Медгородке был и туберкулезный диспансер, и бабушка журналистки ежегодно посещала его для сдачи анализов. Когда ребенка было не с кем оставить, женщина брала внучку с собой и строго-настрого запрещала ей прикасаться к грибам или цветам, росшим возле корпуса. Потом она оставляла девочку возле фонтана, пускавшего тонкую струйку воды, и уходила. Катя любила бабушку и слушалась ее беспрекословно. Женщина не говорила ей, зачем ездит сюда, пока девочка была маленькой, но когда Зорина повзрослела, бабушка призналась:
– В юности я переболела туберкулезом и теперь постоянно проверяюсь. Врачи говорят, туберкулез никуда не исчезает, просто дремлет. А я не хочу заразить тебя, дедушку, маму или папу. Знаешь, почему я заболела?
Будущая журналистка качала головой:
– Нет.
– Твой прадедушка занимал высокую должность на Дальнем Востоке – был главным инженером завода, изготовлявшего рыбные консервы, – пояснила она. – Жили мы очень хорошо, у нас было все. Этому, к сожалению, и позавидовали. На прадедушку, моего отца, написали донос: дескать, он ставит высший сорт на второсортных консервах. Ночью за ним приехали. Моя мама, узнав об аресте мужа, слегла, и передачи ему носила я. Однажды мне удалось добиться свидания, и я увидела перед собой вместо здорового крепкого мужчины скелет, обтянутый желтой кожей. Отец все время повторял: «Тася, поезжай в Москву, возьми наши консервы и постарайся передать их либо товарищу Сталину, либо еще кому-нибудь из правительства. Я честный человек. Они проведут экспертизу и поймут это». Я была совсем молоденькой, но отправилась в Москву. Мне повезло. Один из наших родственников-москвичей смог помочь, я передала консервы и письмо своей матери, и случилось чудо: твоего прадедушку освободили. Но он вернулся из тюрьмы глубоко больным человеком, начал пить и все время кашлял кровью и отказывался вызывать врача. Лишь когда папа стал задыхаться, он допустил к себе доктора. И тот поставил диагноз – туберкулез. Если бы мы с матерью знали об этом раньше, то постарались бы уберечься от него. Но откуда мы могли знать? Папа считал: ему просто отбили легкие. «Меня жестоко избивали в тюрьме», – говорил он. Его положили в больницу, и доктора сразу предупредили: у него запущенная форма и долго он не проживет. Папа действительно прожил еще два месяца, а потом заболела я. Твой дедушка стал для меня светом в окошке. Он не побоялся ничего – ни моей болезни, ни истории с моим отцом. И хотя туберкулез, как мне сказали, подлечили, он в любой момент может дать о себе знать. А я не хочу заразить вас.
