Йоханнес Зиммель - Ответ знает только ветер
— Ну, что вас тут заинтересовало? — услышал я голос Анжелы, и вот она появилась рядом со мной в зеркале витрины, смеющаяся, со сверкающей короной рыжих волос.
Я ответил чистосердечно:
— Меня заинтересовало, как я изменился. Как вы меня изменили. Я выгляжу так, как выглядел, наверное, лет в тридцать или двадцать пять, полный…
Тут я прикусил язык.
— Да, полный многих вещей, — сказала Анжела, взяла меня под руку и повела прочь от витрины. — Все эти вещи по-прежнему есть в вас, Роберт.
— О, нет, — покачал я головой.
— О, да, — упрямо вздернула она подбородок. — И если вы еще немного поживете здесь, то убедитесь, что все эти вещи как бы сами собой в вас проявятся.
— Куда мы сейчас идем?
— С делами вроде бы покончено, так? Мои платья тоже доставят к Сержу, тут всего три минуты ходу. Стоп, сигареты, я совсем забыла, мне нужны сигареты! — И она направилась к табачному киоску.
— Вы слишком много курите, — заметил я.
— Вы тоже, — парировала она.
Я нес в руках три блока сигарет, купленных Анжелой, и пластиковую сумку, в которую сложил деньги, ключи, паспорт и вообще почти все, что лежало в карманах моего костюма, потому что в карманах новых узких брюк ни для чего не было места.
Мы вернулись в «Мажестик». Было чуть больше пяти часов, и на огромной террасе отеля позади плавательного бассейна за белыми столиками на белых стульчиках сидело множество людей: час аперитива. Я заметил, что на сиденьях лежали красные подушечки.
— У меня ноги устали, — сказала Анжела. — Давайте тоже присядем. Видите — вон там, в правом углу, в глубине, рядом с входными дверями еще есть свободный столик.
Мы уселись за него.
Подошел кельнер. Анжеле захотелось шампанского, и я опять заказал бутылку «Дом Периньон». Через некоторое время кельнер принес ее в ведерке со льдом, а заодно и два больших блюда с оливками и орехами.
— Погодите-ка! — вдруг вскочила Анжела. — Я сейчас вернусь!
Не успел я подняться со стула, как она уже устремилась по террасе в противоположный ее конец. Туда, где терраса упиралась в низенькие дорогие магазинчики-бунгало. Я видел, как Анжела исчезла за дверью, над которой красовались огромные буквы: «Барклай». Она довольно быстро вернулась, немного запыхавшись.
— Это вам, — сказала она, садясь. И протянула мне аккуратно упакованный подарок. Я разорвал бумагу, и в руках у меня оказалось нечто вроде несессера из мягчайшей черной кожи с застежкой «молния». Внутри у него было множество разных карманчиков и отделений.
— Сюда вы сможете положить все свои документы, деньги, ключи и прочее. — Анжела торопливо объяснила: «Многие мужчины носят такие сумки, если на них только рубашка и брюки. Погодите-ка, я сейчас все туда переложу».
А я лишь молча глядел на ее лицо, на этот раз она этого не заметила.
Эта женщина прекрасна. Она — самая прекрасная женщина, какую я когда-либо видел. И красота ее как бы идет изнутри, думал я. Кто ее видит, сразу понимает, что эта женщина добра, великодушна, смела, что она сочувствует любому, кто испытывает горе или страдание. Кто видит эту женщину, не может не покориться искренности, которая лучится из ее глаз. Кто видит эту женщину, не может не ощутить атмосферы честности и дружелюбия, теплоты и самоотверженности, которая ее окружает. Но также и той загадочной печали, которая никогда не оставляет ее. Эта женщина привыкла жить своей жизнью, самой о себе заботиться. Как и я, она знала нужду, но сейчас в ее доме достаток. Мне кажется, этой женщине я мог бы сказать все, и она бы все поняла. В ней есть сдержанность и скрытность женщин Востока, которые, говорят, для любимого мужчины готовы на все, буквально на все. Наверняка и у Анжелы есть свои заботы и часы душевного мрака, свои периоды хандры. Но она никогда об этом не говорит, уверен в этом. Наоборот, она делает вид, будто понятия ни о чем таком не имеет. Только глаза ее все же выдают…
— Ну вот! Что вы на это скажете? — Анжела переложила мои вещички в новый кожаный несессер и теперь протягивала его мне. В него могло влезть еще столько же.
— Я в полном восторге, — сказал я. — И я благодарен вам, Анжела. Так благодарен…
— Да не о чем говорить, такая мелочь.
Шампанское охладилось, и кельнер подошел к нам, откупорил бутылку, наполнил наши бокалы и исчез.
— За вашу миссию, — сказала Анжела и подняла бокал.
— Нет, — возразил я. — За нашу встречу, за этот чудесный день. Сегодняшний день — тринадцатое мая — самый чудесный день моей жизни.
— Чепуху вы говорите, — сказала Анжела. — А шампанское превосходное, не правда ли?
— Отнюдь не чепуху, — возразил я, слыша, как люди вокруг меня говорят на многих языках, и глядя, как за спиной Анжелы по Круазет несется нескончаемый поток машин среди цветов и пальм на фоне моря. — Вы сделали меня новым человеком.
— Приобретя несколько новых туалетов, еще не становишься новым человеком!
— Становишься, — возразил я, — если эти туалеты выбраны для тебя кем-то, кто тебя совсем не знает и делает все это лишь по доброте, лишь по своей доброте.
— Ну, знаете, — сказала она смущенно и покрутила деревянной палочкой в своем бокале, — это было на самом деле необходимо, Роберт. Эти костюмы, которые вы привезли с собой, просто ужасны. Чересчур широки. Пиджак болтается на вас, как на вешалке, брюки сзади висят мешком…
— Их шил очень хороший портной в Дюссельдорфе.
— Не может он считаться очень хорошим портным, он не мастер, а подмастерье! Вы сами видели, что готовые вещи сидят на вас, как влитые! А ваши туфли! Это не туфли, а чудища! Да, теперь вы кажетесь моложе, правильно. И походка у вас изменилась, тоже верно. Но не обижайтесь на меня, пожалуйста, — когда вы ко мне пришли, вы двигались как тяжело больной, как древний старец, а ваши брюки болтались на вас, как на скелете. У меня просто глаза не глядят на такое. Никого не могла бы вынести в таком виде. Не та у меня профессия. У вас такая привлекательная внешность…
— Куда там!
— Это правда! Конечно, привлекательная! Спросите любую женщину на этой террасе. Просто вы махнули на себя рукой, вам было все безразлично, и вы надевали на себя, что придется, стыдно было смотреть, вот я и хотела…
— Анжела! — прервал я ее.
— Да? — она прихлебывала шампанское и смотрела на меня поверх бокала, а в ее карих глазах опять плясали золотые точечки.
— Я вас люблю, — вдруг выпалил я.
— Вы меня… Послушайте, Роберт, вы с ума сошли!
— Да, сошел, — сказал я, и прозвучало это так, будто моими устами говорит другой Роберт Лукас, подлинный Роберт Лукас, молчавший двадцать или тридцать лет кряду. — Я сошел с ума, обезумел из-за вас, Анжела!
— Кончайте молоть чепуху, — спокойно сказала она. — Успокойтесь, придите в себя и давайте выпьем еще.
Я налил шампанское в бокалы, мы выпили, и я почувствовал, как над террасой разлилась чудесная вечерняя прохлада. Я сказал:
— Мне сорок восемь. Намного старше вас. На целых четырнадцать лет. Через два года мне стукнет полсотни. Анжела, я… я никогда в жизни не встречал никого похожего на вас, никогда. Поэтому — простите меня. Пожалуйста, не сердитесь.
— Почему это я должна сердиться?
— Потому что я вам это сказал. Но я на самом деле так чувствую.
— Вы думаете, что вы так чувствуете.
— Нет, я это знаю! Никогда еще я не был в чем-либо более твердо уверен. Я очень остро чувствую, что мог бы любить вас без памяти. И когда-нибудь вы тоже меня полюбите. — Последней фразы я сам так испугался, что начал поспешно глотать шампанское. — Сами видите, до чего я обезумел!
Анжела ничего не сказала. Она просто смотрела на меня, слегка улыбаясь. А в ее глазах я видел собственное лицо, уменьшенное во много раз.
— Ваши глаза, — сказал я. — Ваши чудесные глаза. Никогда не смогу их забыть. Никогда, пока живу и дышу.
— Это у вас! — заявила вдруг Анжела. — Это у вас совершенно восхитительные глаза. Они такие приветливые и ласковые, а главное — зеленые! Мне бы так хотелось, чтобы глаза у меня были зеленые. Ваши глаза.
— Если бы можно было поменяться, я бы с радостью отдал их вам. Но такой обмен был бы нечестным. Женщины иногда говорили мне что-то приятное о моей внешности, но ни одна не сказала ничего такого о моих глазах.
— Эти женщины были просто непроходимые дуры, — заявила Анжела. — Либо нарочно не сказали. У вас просто восхитительные глаза, Роберт.
— Это вы восхитительны, — возразил я.
— Не надо, — сказала она и наклонилась над бокалом с шампанским, как бы желая спрятаться, чтобы не видели ее лицо. — Не надо. Пожалуйста, помолчите, Роберт.
На террасе появился рассыльный и громко выкрикнул мое имя.
— Да! — Я вскочил.
— Телефон, мсье!
— Я сейчас же вернусь, — сказал я Анжеле. Сделав несколько шагов, я вернулся. Склонившись к ней, я прошептал: — Берегитесь, к вам тоже придет любовь.
