Камилла Лэкберг - Железный крест
— Проблема одна: как соединить две семьи. — Анна сделала попытку улыбнуться. — От меня почти ничего не зависит, но выговориться не помешает.
— Заходи и выговаривайся. Я поставлю кофе и поищу какое-нибудь утешение в буфете.
— Ты, значит, вышла замуж и опять заглядываешь в буфет? А как же фигура?
— И не говори. — Эрика вздохнула. — Прямо несчастье какое-то. Еще неделя сидячей работы, и придется покупать новые штаны. В этих я уже напоминаю сосиску.
— Очень знакомо. — Анна присела за стол. — С тех пор как мы стали жить вместе, я тоже размазала по талии пару кило… Самое противное, что Дан жрет, как слон, и ему хоть бы что. Не поправляется.
— Теперь я понимаю, почему ты его так ненавидишь, — улыбнулась Эрика, ставя на стол блюдо с булочками. — А то все думаю: откуда такая беспричинная ненависть… Он что, по-прежнему трескает коричные булочки на завтрак?
— Значит, у него не изменились привычки с тех пор, как вы были вместе? — Анна засмеялась, на этот раз более искренно. — И как внушить детям принципы здорового питания, если у них перед носом сидит Дан и макает коричные булочки в горячий шоколад?
— Знаешь, все познается в сравнении. Патрик макает в шоколад бутерброды с тресковой икрой или с сыром… Так выкладывай: что случилось? Опять Белинда?
— Ну да… все идет не так, и мы с Даном утром сцепились тоже из-за этого. — Анна печально надкусила булочку. — Я пытаюсь ему втолковать, что это не ее вина. Не Белинды. Она реагирует на совершенно новую ситуацию, которую ей навязали. К тому же у нее не было возможности выбрать. Она по-своему права. Она не приглашала меня с двумя детьми сесть ей на шею.
— Здесь ты, наверное, права. Но все равно вы можете и должны потребовать, чтобы она вела себя цивилизованно. И это должен сделать Дан. Доктор Фил[11] говорит, что приемные родители не имеют права заниматься воспитанием подростков.
— Доктор Фил… — Анна засмеялась так, что даже поперхнулась и закашлялась. — Да уж, Эрика, ты вовремя прервала свой отпуск по ребенку. Еще бы немножко, и… Доктор Фил!
— Нечему смеяться. Если хочешь знать, я многому научилась. — Эрику задел шутливый тон сестры.
С домашними божками шутки плохи. Сидя с Майей, она старалась не пропустить ни одной передачи и даже сейчас планировала работу так, чтобы выкроить сорок минут на Доктора Фила.
— Но здесь-то он, скорее всего, прав, — неохотно согласилась Анна. — Не могу понять: то ли Дан воспринимает ситуацию недостаточно серьезно, то ли слишком серьезно. Я из кожи вылезала, чтобы уговорить его не устраивать Пернилле скандал из-за Белинды. Но он начал бредить, что не может ей доверять, что она не справляется с воспитанием… в общем, распалился до крайности. И как раз в разгар спора является Белинда, и… в общем, все идет псу под хвост. Теперь она не хочет с нами жить. Дан проводил ее на автобус в Мункедаль.
— А что говорят дети? Эмма и Адриан? — Эрика не выдержала и взяла еще булочку.
Со следующей недели — полный контроль за питанием. Решено. Надо только по-настоящему втянуться в работу, и…
— Тьфу-тьфу. — Анна постучала по деревянному столу, — с ними все хорошо. Они обожают Дана и его девчонок, подумать только — сразу три старшие сестры.
— А Малин и Лизен — как они? — Эрика имела в виду младших сестер Белинды, одиннадцати и восьми лет.
— Тоже нормально. Они с удовольствием играют с малышами, а со мной… скажем так: они мирятся с моим существованием. Так что бесится только Белинда, но она же, ты понимаешь, в таком возрасте, когда положено беситься. — Анна вздохнула и последовала примеру Эрики — взяла еще одну булочку. — А у тебя как? Книга движется?
— Нормально. Сначала всегда идет туго, но у меня полно материалов, и еще запланировано несколько интервью, так что постепенно вся эта история обретает форму. Но…
Эрика не знала, как поступить. Конечно, инстинкт защищать и оберегать младшую сестру сидел у нее в спинном мозгу, но она считала, что Анна имеет право знать, чем она занимается.
Она вкратце поведала всю историю — начиная с медали и дневников, найденных в сундуке, и о том, что рассказали старинные знакомые их матери.
— И ты только сейчас мне об этом рассказываешь?
Эрика почувствовала неловкость.
— Да, я знаю… но, в конце концов, ты же видишь, решилась и тебя посвятить.
Анна хотела было отругать сестру за скрытность, но раздумала.
— Покажи мне, — сухо сказала она.
Эрика с облегчением вскочила со стула — она ожидала, что Анна всерьез на нее надуется.
— Сейчас принесу.
Она взлетела по лестнице, и через две минуты дневник, запачканная кровью детская рубашонка и медаль лежали на столе перед Анной.
— Откуда у нее эта штука… — не то спросила, не то подумала вслух Анна, взвешивая на ладони медаль. Она долго ее рассматривала, потом перевела взгляд на рубашку, взяла и поднесла к глазам. — Что это за пятна? Ржавчина?
— Патрик уверен, что это кровь.
Анна отшатнулась.
— Кровь? Ты хочешь сказать, что мама хранила в сундуке окровавленную детскую рубашку?
С гримасой отвращения Анна положила рубашку на стол и подвинула к себе дневники.
— Детям можно читать? — спросила она. — Никаких сексуальных подробностей? А то я могу получить пожизненную моральную травму.
— Нет, — засмеялась Эрика. — Детям можно. Там вообще читать особенно нечего. Будничные заметки — пошла туда, принесла то, сделала это… Но у меня не выходит из головы одна мысль…
Она вдруг сообразила, что сказала неправду — мысль обрела форму только сейчас. Но в то же время Эрика понимала, что где-то на периферии сознания она присутствовала уже давно.
— Слушаю, — с любопытством сказала Анна, листая дневник.
— Я все время думаю — не лежит ли где-то продолжение? Смотри… эти дневники заканчиваются в мае сорок четвертого, причем последняя тетрадь исписана до самого конца. И все. Конечно, маме могло просто-напросто надоесть вести дневник, но неужели в тот самый момент, когда кончилась тетрадь? Довольно странно…
— Значит, ты считаешь, где-то есть еще тетради? Может быть… Но почему ты надеешься, что они что-то тебе откроют? Мама вела достаточно упорядоченную жизнь. Она родилась здесь и выросла, потом вышла замуж за папу, потом родились мы… Что еще? Никаких приключений не просматривается.
— Не говори так, — задумчиво сказала Эрика, размышляя, стоит ли посвящать сестру в свои изыскания.
Ничего конкретного у нее нет, только интуиция. Она чувствовала, что нащупала контуры чего-то важного, что может как-то повлиять на ее жизнь и жизнь сестры. В первую очередь ей не давали покоя загадочная медаль и еще более загадочная окровавленная рубашонка. Наверняка они чем-то были важны для матери, но она никогда даже намеком не касалась этой темы.
Наконец она решилась и рассказала Анне о том, что открыли Эрик, Аксель и Бритта.
— Я не понимаю… Ты что, пошла к Акселю и потребовала вернуть мамину медаль через два дня после гибели Эрика? О черт, он же наверняка принял тебя за стервятницу… прилетела поклевать труп брата! — воскликнула Анна с жестокой прямотой, которую может себе позволить только младшая сестра по отношению к старшей.
— Так ты хочешь знать, что они сказали, или нет? — Эрика разозлилась. Прежде всего потому, что оценка Анны во многом совпадала с ее собственной.
Выслушав рассказ Эрики, Анна наморщила лоб и внимательно посмотрела на сестру.
— Как будто они были знакомы с другим человеком, не нашей мамой, — задумчиво произнесла она. — А что Бритта сказала про медаль? Она знала, что у мамы хранится нацистская награда?
— Я не успела спросить, — покачала головой Эрика. — У нее Альцгеймер, и… знаешь, это было как гром среди ясного неба. Только что мы замечательно беседовали, и вдруг она сделалась совершенно неконтактной. Тут вернулся ее муж, вышел из себя… и потребовал, чтобы я немедленно покинула их дом.
— Эрика! — ахнула Анна и уставилась на сестру. — Мало тебе Акселя! Ты приходишь домой к полубезумной старухе и начинаешь ее допрашивать! Ничего удивительного, что ее муж выставил тебя вон, я его прекрасно понимаю… у тебя все в порядке с головой?
— Может быть, и не все… но неужели тебя это не волнует? Почему мама хранила все это? И почему люди, которые ее знали, описывают совершенно незнакомого нам человека? Что-то там произошло… Бритта, мне кажется, близка была к тому, чтобы мне что-то поведать, но отключилась. Что-то она сказала насчет старых костей и… не помню точно, потому что это уже был бред, но я поняла ее в том смысле, что не надо ворошить прошлое. Она хотела сказать, что есть вещи, которые лучше не вытаскивать на свет. Нет, во всем этом есть что-то странное, и я не остановлюсь, пока…
Зазвонил телефон. Эрика осеклась, прервала свой бессвязный монолог и взяла трубку.
