Камилла Лэкберг - Железный крест
— Какого черта ты на меня уставился?
Голос, тон и стиль разговора — несомненно, Мельберг.
— Что с тобой случилось? — с ужасом спросил Йоста.
Из кухни выглянула Анника — она как раз собиралась покормить Майю.
Шеф пробурчал что-то неразборчивое.
— Прошу прощения. — Анника вытаращила глаза. — Что ты сказал? Мы не расслышали.
Мельберг яростно зыркнул на нее глазами.
— Я танцевал сальсу. Вопросы есть?
Йоста с Анникой переглянулись. Обоим было трудно сохранять невозмутимое выражение.
— Ну? — прорычал Мельберг. — Какие-нибудь остроумные комментарии будут? Я жду! Только не забудьте, что у зарплаты есть вилка, а у вилки есть еще и нижний предел. — И он захлопнул дверь в свой кабинет.
Анника и Йоста сдерживались еще какое-то мгновение, но безуспешно — оба захохотали, стараясь не издавать слишком громких звуков. Йоста забежал в кухню, проверив предварительно, плотно ли закрыта дверь у Мельберга.
— Он и вправду сказал… он танцевал сальсу? Я не ослышался?
— Боюсь, что нет. — Анника вытерла слезы рукавом.
Майя со жгучим интересом наблюдала за ними, сидя с подвязанным слюнявчиком перед тарелкой.
— Но почему вдруг?
— Не знаю… первый раз слышу. — Анника, по-прежнему смеясь, покачала головой и приступила к кормлению Майи.
— Ты видела? Он же еле движется. Похож на этого тролля из «Властелина колец», как его… Голлум? — Йоста попробовал сымитировать походку Мельберга.
Анника закрыла рот рукой, чтобы не смеяться громко.
— Да, похоже, ему досталось. Он же давным-давно не тренировался. Если тренировался вообще когда-нибудь.
— Не думаю. Непонятно, как он прошел все тесты по физической подготовке.
— Хотя, знаешь, в молодости он вполне мог быть спортсменом… — Анника подумала и тут же сама себя опровергла. — Нет, вряд ли. Но это, знаешь, нарочно не придумаешь — Мельберг и сальса. Чего только не бывает.
Анника попыталась сунуть ложку с едой в рот Майе, но та упрямо отвернулась.
— Эта вредина отказывается есть, — вздохнула Анника, — если мне не удастся впихнуть в нее хоть немного, мне ее никогда больше не доверят.
Она попробовала еще раз, но проникнуть в рот Майи ложкой оказалось труднее, чем в Форт-Нокс.
— Могу я попробовать? — спросил Йоста и протянул руку за ложкой.
— Ты? — удивилась Анника. — Ну что ж, попробуй. Только не слишком обольщайся надеждами.
Йоста промолчал и поменялся с Анникой местами. Он сбросил с ложки больше половины содержимого, поднял ее высоко над головой и умело зажужжал.
— Ж-ж-ж… др-др-др… ж-ж-ж… самолет летит, летит, а вот повернул… — Он маневрировал ложкой в воздухе.
Майя следила за его действиями с внезапно проснувшимся интересом.
— Ж-ж-ж… повернул самолет и летит… и летит… летит самолет пря-а-амо Майе в рот!
Рот Майи открылся, точно по команде, и порция спагетти с мясным фаршем приземлилась на аэродром.
— Ой, как вкусно, — с интонацией искреннего удивления сказал Йоста и набрал следующую порцию. — А теперь, смотри-ка… поезд идет! Пуф-пуф-пуф… у-у-у! — загудел Йоста, изображая гудок. — Пуф-пуф-пуф-пуф… и пря-а-амо в туннель!
Майя опять открыла рот, и спагетти оказались в туннеле.
У Анники отвалилась челюсть.
— Вот это да… где ты этому научился?
— Да ну, ерунда, — смущенно сказал Йоста и набрал еще одну ложку. — Вр-р-рум, вр-р-рум… гоночная машина… вр-р-рум… срочный ремонт. Где гараж? — И машина заехала в гараж, только изо рта стекал тонкий белый ручеек выскользнувшей спагеттины.
Анника ошеломленно наблюдала, как Йоста медленно, но верно скармливает Майе остатки еды.
— Да, Йоста… — сказала она задумчиво. — Жизнь часто несправедлива…
— А вы не думали взять ребенка? — спросил Йоста, не поднимая на нее глаз. — В мое время это было редкостью. А сейчас я бы ни секунды не сомневался. В наше время чуть не каждый второй ребенок приемный.
— Мы обсуждали. — Анника рисовала указательным пальцем круги на клеенке. — Но как-то не получилось… Пытались заполнить жизнь чем-то еще… но…
— Еще не поздно, — настойчиво произнес Йоста. — Если начнете прямо сейчас, может быть, это займет не так много времени. Для вас же цвет ребенка не важен, так что подыщите страну, где очереди покороче. Знала бы ты, скольким детям в мире нужна семья! И если бы я был ребенком, я бы возблагодарил бога, что попал к таким людям, как ты и Леннарт.
Анника судорожно сглотнула, не сводя глаз со своего упрямо вычерчивающего геометрические фигуры пальца. Они с Леннартом вроде бы оставили мысль об усыновлении, но слова Йосты пробудили в ней что-то, дремавшее все эти годы, о чем она старалась не думать. Может быть, боялась. Несколько выкидышей, новая надежда, новое горе… Она боялась, сердце ее доведено до такого отчаяния, что малейшее разочарование — и оно разорвется. Они с Леннартом не могли ни на что решиться, мешал страх новой беды. Но может быть, теперь-то прошло уже достаточно времени. Теперь-то они могли бы на это осмелиться… Потому что тоска по ребенку, которую они тщательно скрывали друг от друга, никуда не делась. И не притупилась. По ребенку, которого они могли бы взять на руки, которого бы любили от всей души и который любил бы их.
— Ладно, — сказал Йоста, по-прежнему не поднимая на нее глаз, — пора делом заняться. — Он небрежно погладил Майю по голове. — Теперь она сыта. А то Патрик решил бы, что мы тут морим ее голодом.
— Спасибо, Йоста, — еле слышно сказал Анника ему в спину.
Не поворачиваясь, тот смущенно кивнул, скрылся в своем кабинете и закрыл за собой дверь. Некоторое время он сидел перед компьютером, бессмысленно уставившись на пустой дисплей. Он его попросту не видел. А видел он перед собой Май-Бритт. И мальчика, который прожил всего несколько дней. Уже столько времени прошло… вечность. Почти вся жизнь… а он до сих пор чувствовал на мизинце неосознанное еще пожатие крошечных пальчиков.
Он вздохнул и открыл любимую игру. Виртуальный гольф.
До трех часов дня ей удавалось кое-как избавляться от мучительного стыда за кошмарную сцену у Бритты. За это время она набрала пять страниц текста. Но картинки все возвращались и возвращались, в голову ничего не шло, и Эрика выбросила белый флаг.
Этот взгляд Германа, когда он увидел ее рядом со своей безумной женой… Эрика прекрасно его понимала. Конечно, она обязана была сообразить, что с Бриттой не все в порядке. С другой стороны, она не раскаивалась. Медленно, постепенно собирались элементы пазла под названием «моя мама».
Странно. Никогда раньше она не слышала об этих людях — Эрик, Бритта, Франц… А они, оказывается, в определенный период играли очень большую роль в жизни матери. И еще более странно — во взрослой жизни друзья детства, по всей видимости, никаких контактов не поддерживали. Словно забыли друг про друга. Все жили в одном и том же маленьком поселке, но словно в параллельных мирах. Образ матери, нарисованный Акселем и Бриттой, не имел ничего общего с той женщиной, которая осталась в памяти у Эрики, ее дочери. Она никогда не чувствовала в матери ни любви, ни нежности. Не видела тех качеств, о которых с такой теплотой рассказывали ее друзья детства. Эрика не могла сказать, что мать ее была человеком злым, но… она всегда была на расстоянии, закрыта и недоступна. Что же с ней случилось? Та Эльси, о которой рассказывали Аксель и Бритта, исчезла еще до рождения Эрики и Анны, и ее место заняла другая.
Эрике стало невыносимо грустно. Никогда и ничего уже не исправить. Мать погибла в автокатастрофе четыре года назад, а вместе с ней погиб Туре, их отец. Воскресить мать она не могла, не могла попросить о чем-то, потребовать компенсации, не могла обвинить. Единственное, что она могла и даже обязана сделать, — понять, что случилось с той Эльси, о которой с нежностью рассказывают ее друзья детства. Что случилось с теплой, доброй, сострадательной Эльси?
Ее мысли прервал стук в дверь, и она пошла открывать.
— Анна? Заходи. — Веки у Анны были красными, и не надо быть старшей сестрой, чтобы сообразить: что-то произошло. И, сформулировав этот вопрос в голове, она тут же задала его вслух: — Что произошло?
Вопрос прозвучал еще более тревожно, чем она хотела. Анне в последние годы досталось немало, и Эрика невольно продолжала оставаться в роли матери, роли, которую ей приходилось играть почти всю сознательную жизнь.
— Проблема одна: как соединить две семьи. — Анна сделала попытку улыбнуться. — От меня почти ничего не зависит, но выговориться не помешает.
— Заходи и выговаривайся. Я поставлю кофе и поищу какое-нибудь утешение в буфете.
— Ты, значит, вышла замуж и опять заглядываешь в буфет? А как же фигура?
— И не говори. — Эрика вздохнула. — Прямо несчастье какое-то. Еще неделя сидячей работы, и придется покупать новые штаны. В этих я уже напоминаю сосиску.
