Марина Крамер - Мое жестокое счастье, или Принцессы тоже плачут
– Один… один парнишка был… Христом Богом клянусь – один был, вот этот…
– А… где… где второй? – растерянно спросил Григорий, крепко прижимая к груди сына.
– Слышь, старая! – Дима встряхнул бабку за плечо. – Где второй пацан? Их двое должно быть, понимаешь? Близнецы они.
– Да не было… не было второго-то, – бормотала бабка, в испуге прижав к груди руки и моргая подслеповатыми глазами. – Вот те крест, сынок, – одного мальчонку-то привезли, говорят, доглядывай, Матвеевна, а мы тебе денег заплатим… Не было второго-то…
Лицо Грачева стало белым, губы задрожали, и Мазей, толкнув Алимова к Диме, схватил друга за локоть:
– Гриха, погоди панику разводить! Может, они их специально разделили, чтоб мы сразу-то не нашли? Гриха, я тебе клянусь – ничего с Пашкой не случилось…
В это время в комнату вошел Андрей, обходивший дом:
– Григорий Валерьевич, стрелок жив еще…
Грачев встрепенулся и сунул ему мальчика:
– Тут побудь, Андрюха…
Он рванул в соседнюю маленькую комнату, где на полу возле окна, раскинувшись, лежал окровавленный человек. Грачев пнул его в бок:
– Хочешь жить – говори, где второй ребенок. Будешь молчать – забью до смерти. – В подтверждение серьезности своих намерений он снова пнул лежащего, на этот раз в голову.
Раненый застонал, пытаясь прикрыть голову руками.
– Не надо… я… я скажу…
– Ну, говори, не тяни! – взревел Григорий и снова занес ногу для удара, но стрелок простонал:
– Не было второго пацана… не довезли его…
– Ка-ак… как не довезли?! – задохнулся Григорий, чувствуя, как сердце ухнуло куда-то вниз.
– Так… на заднем сиденье везли их, под одеялом… ну, один и задохнулся…
Григорий рухнул на колени и взвыл, запрокинув назад голову. На его крик прибежал Мазей:
– Гриха, ты чего, братуха?
– А-а-а, сууукиии! – бился в стены полупустой комнаты голос Григория. – Мать твою, порешуууу всех! Пашка, сынооок….
– Да что случилось-то? – недоумевал Мазей, тряся Григория за плечи. – Братуха, че происходит?
– Сынооок мой… сууукиии… задохнулся… да я… я…
Мазей почувствовал, как от этого воя волосы встают дыбом, а уж когда до него дошел смысл сказанного Григорием, он тоже едва не рухнул на колени рядом с другом и не взвыл с ним дуэтом.
– Гриха, братка, вставай, не надо… поехали отсюда, там Ванька… Ванька, сын твой, Гриха, он-то живой…
– Я не могу… не могу – как я скажу Алене… – провыл Грачев, закрывая лицо ладонями.
И в этот момент сухо щелкнул выстрел, и Григорий неловко повалился набок, а Мазей, развернувшись, всадил пулю в голову доставшего откуда-то маленький «вальтер» раненого стрелка. Вскочив на ноги, Мазей бросился к неподвижно лежащему Грачеву:
– Гриха… Гриха, что с тобой?
Григорий был жив и даже в сознании, но едва Иван попытался перевернуть его на спину, как он взвыл от боли, и Мазей сразу убрал руки:
– Где больно, Гриха?
– Спи-на… спи-ну боль-но… – по слогам с трудом проговорил Григорий, закрывая глаза.
Прибежавшие охранники обступили их, на руках у Андрея плакал маленький Ванечка, и этот плач словно взорвал что-то в голове у Мазея. Он встал с колен, вставил в пистолет новую обойму и пошел в комнату, где остался Алимов.
– Это из-за тебя, сука! Все из-за тебя, тварь паскудная! – громко и четко выговорил он, глядя в расширившиеся от ужаса и осознания неизбежного глаза Алимова. – Это ты, хорек поганый… Что я теперь скажу Алене?! Что ее сын задохнулся под вонючим одеялом, а муж ранен в спину и неизвестно, сможет ходить или нет?! Это я должен ей сказать?!
– Я… я не виноват… – забормотал Алимов. – Я не знал…
Мазей поднял руку с зажатым в ней пистолетом и один за другим всадил все патроны в обмякшее после первого же выстрела тело. Выбросив пустую обойму, Мазей опустился на пол рядом с трупом и закрыл глаза.
– Мазей… Мазей… валить надо, как бы не оказался в поселке кто живой да ментов не вызвал бы… – Его плеча коснулась чья-то рука, и Иван открыл глаза, увидев прямо перед собой склонившегося Диму. – Мы Григория Валерьевича в машину унесли, мальчишка тоже там с Андрюхой. Поехали, Мазей…
– Да… – очнулся Иван, поднимаясь. – Димка… что делать-то? Как я Алене скажу?
– Давай гадать не будем, надо сперва хозяина в больницу отвезти.
Мазей сел не в «Шевроле», а в «Мерседес» Грачева, на первое сиденье, повернулся, вглядываясь в бескровное лицо друга, лежавшего с закрытыми глазами. Едва машина тронулась с места, как Григорий застонал, закусив до крови губу.
– Ты, твою мать, водила с Нижнего Тагила! – рявкнул Мазей, хватая водителя за рукав куртки. – Объезжай канавы, урод!
– Тут дорога такая, – оправдывался водитель, но Мазей не понимал его слов – он видел только закушенную от боли губу Григория, его плотно закрытые глаза…
В больнице Грачева сразу взяли в операционную. Мазей никак не мог решить, что делать – везти домой уснувшего в машине Ванечку или дожидаться конца операции. Он собрал все деньги, какие только нашлись у него самого и у пацанов, и сунул их в карман халата осматривавшего Гришку врача. Тот покачал головой, и Мазей истолковал этот жест по-своему:
– Док, с собой больше ничего нет… к вечеру мои люди привезут, сколько скажешь.
– Мне не нужны ваши деньги, молодой человек, – сказал врач, выворачивая из кармана то, что засунул туда Иван. – Я получаю зарплату и обязан ее отрабатывать. А на эти деньги наймите лучше сиделку, она понадобится после операции. Могу посоветовать толковую девочку. А у пациента родня имеется?
– Что? А, да, жена у него…
– Ну вот, и жене полегче будет.
– Боюсь, док, что жене сейчас вообще не до этого будет, – вздохнул Мазей, закрывая лицо ладонью. – Сына они потеряли, док, маленького сына, года еще не было парню…
– Сочувствую, – проговорил врач. – Тогда тем более сиделка нужна.
– Да, док, спасибо за совет…
– Вы бы ехали домой, молодой человек. Операция дело долгое, там все-таки позвоночник, мало ли, как пойдет.
Мазей поднялся и послушно пошел к двери, но потом остановился и нерешительно спросил, боясь услышать правду, но и боясь не знать ее тоже:
– Скажите, доктор… а… ходить он сможет?
Врач внимательно посмотрел на стоящего в дверях широкоплечего мужчину в длинном кожаном пальто, вздохнул:
– Эх, молодой человек, если бы я наперед знал исход, то оперировал бы только в благоприятном случае.
– Понял, – коротко сказал Мазей и вышел из кабинета.
Нужно было ехать к Алене, а ноги отказывались нести его к машинам, да и все внутри сопротивлялось. Мазей не представлял, как сможет войти в дом Григория и сказать его жене, что один из ее сыновей погиб, а муж лежит на операционном столе, и гарантий врачи не дают.
– Черт, черт, черт! – выругался Мазей, стукнув кулаком по стене рядом с кнопкой вызова лифта. – Ну почему Гриха? Почему он? А пацаненок – за что?
…Лучше бы Алена плакала… Лучше бы билась в истерике, орала, осыпала всех бранью – что угодно, только не эти сухие глаза и ледяное спокойствие, от которого веяло сумасшествием…
Никогда в жизни Мазею не было так страшно, как сегодня, когда он сидел в спальне на краю большой кровати, где, поджав под себя накрытые пледом ноги, замерла Гришкина жена. Она не взглянула на протянутого ей Андреем сына, не сказала ни слова, только вытянулась в струнку и стала похожа на статуэтку из слоновой кости – прямая, бледная, молчаливая. Мазей кивнул Андрюхе и велел унести мальчика в детскую, чтобы Лора раздела его и уложила в кроватку. Когда охранник ушел, Мазей снова повернулся к Алене и взял ее за руку:
– Аленка… поплачь, тебе будет легче…
– Я не могу, – безжизненным голосом проговорила она, взглянув на Ивана пустыми глазами.
– Ты не переживай, Аленка, мы Гришку выходим, это даже не обсуждается. Посажу сиделку к нему, мне доктор обещал хорошую девчонку дать…
– Не надо. Это мой муж, я буду ухаживать за ним сама, – все тем же монотонным голосом возразила она, и Иван растерялся:
– Аленушка, но ведь ребенок, Ванька-то…
– Лариса справится. И мама моя. Пусть сюда привезут мою маму.
– Да, конечно… но не надо тебе самой…
– Не возражай! – вдруг заорала Алена, и Мазей отпрыгнул от нее, напуганный неожиданной реакцией. – Я сказала, что буду с мужем, значит, так и будет, а ты обеспечь моему сыну охрану, понял?
У Мазея крепло ощущение, что Алена не в себе, потому что как иначе объяснить ее странное поведение? То, что она никак не реагирует на известие о смерти второго ребенка? Но и возражать он тоже не стал, понимая, что не стоит травмировать ее психику еще сильнее. Пусть делает, что хочет.
– Хорошо. Я сейчас отправлю пацанов за твоей матерью. Ты только позвони ей и объясни, что это ты за ней послала.
– Попроси Боксера дать мне телефон.
Виктор принес мобильный, и Алена набрала номер матери.
– Мама, я очень прошу тебя – не задавай никаких вопросов, – сухо сказала она в трубку, едва Нина Николаевна сняла ее. – За тобой через час придет машина – большая темно-синяя иномарка с номером двести двадцать пять. Там будет трое ребят. Ты спокойно садись и езжай с ними. Мама, мне очень нужна твоя помощь, я никогда ни о чем тебя не просила.
