Марина Крамер - Мое жестокое счастье, или Принцессы тоже плачут
Алена послушно оторвалась от мужа и взяла пальто, валявшееся тут же в кресле. Грач наблюдал за ее вялыми движениями, неуверенными шагами, и сердце сжималось от боли – ведь это из-за него… Он взял жену под руку и осторожно, как тяжелобольную, повел к выходу.
Во дворе стояли пять машин Гришкиных пацанов, вокруг прогуливались любопытные ребятишки – таких дорогих автомобилей в этом районе практически не видели, здесь и Аленин-то старенький джип выглядел неприлично роскошным. Возле «Шевроле» Мазея стояли трое его охранников, а сам Ванька сидел на первом сиденье, открыв дверку, и о чем-то переговаривался с ними. Увидев выходящих из подъезда сперва Боксера, а затем Григория и Алену в сопровождении охраны, Мазей выскочил из машины и быстрыми шагами пошел навстречу, взял Грача за рукав пальто и что-то зашептал ему на ухо. Лицо Григория исказила гримаса, левый глаз задергался в нервном тике:
– Молодца! Сделаем так – я поеду сейчас домой, увезу Алену, скажу Лорке пару слов, ну, чтобы присмотрела там за ней, все такое… И приеду. А вы давайте за город, на свалку.
Мазей ухмыльнулся и кивнул, а потом проговорил громким шепотом:
– Гриха… жену ты не Лорке, а Боксеру поручи – Витек в лепешку расшибется… Да, Боксер? – это он сказал во весь голос, в упор глядя на замершего возле Алены Виктора.
– Прекрати, – поморщился Григорий. – Что взъелся? Езжайте, не мозольте здесь глаза, я часа через два подъеду. Только, Ванька… – он понизил голос почти до шепота, чтобы не слышала Алена. – Не усердствуй очень-то, чтоб не сдох до моего приезда.
Мазей оскалился и захохотал, хлопнув Грача по плечу:
– Не боись, братка, все по уму будет. – И заорал во весь голос, напугав окруживших «Шевроле» мальчишек: – Поехали!
Его охрана прыгнула в машины, и через минуту они уже выезжали со двора.
– Что стоишь, Боксер? В машину давай, – не глядя на телохранителя жены, проговорил Грач.
Виктор сел в свою машину, Григорий помог Алене забраться в «Мерседес», сел к ней, обнял за плечи, прижав к себе, велел водителю ехать домой. Алена почти не реагировала на происходящее, молчала и все время о чем-то думала. Григорий тоже молчал, но его мысли устремились во вполне определенном направлении – к Коню и его фээсбэшному приятелю. Грач не кривил душой, когда говорил Мазею, что согласится на все условия – ради детей он готов был отказаться и от участия в выборах, хотя сейчас, по всем прикидкам аналитиков его штаба, он опережал соперника довольно прилично. Но как сравнить жизнь двух маленьких мальчиков и возможность четыре года продвигать только те постановления, что выгодны ему и его бизнесу? При всей негативной стороне жизни Григорий Грачев все-таки был человеком нормальным и жизнь собственных детей ценил куда выше, чем все остальное. А потому и согласился бы на любые условия, однако до сих пор никто не позвонил и ничего не потребовал, и это настораживало. Да и состояние жены тоже беспокоило Григория – Алена здорово напоминала душевнобольную.
Во дворе коттеджа Григорий вышел из машины и, обняв Алену за плечи, повел в дом. Выбежавшая навстречу Лора ахнула, увидев Алену:
– Господи, Алена Сергеевна! – и осеклась под предостерегающим взглядом Григория, закрыла рот ладошкой.
– Проводи Алену Сергеевну в ее комнату, помоги раздеться, а потом ко мне в кабинет зайди, – распорядился хозяин, сбрасывая пальто на вешалку.
Лора повела не сопротивлявшуюся Алену наверх, а Григорий скрылся в кабинете, велев Боксеру тоже идти туда.
Виктор остановился у двери, прислонившись спиной к косяку, и замер, глядя на севшего в кресло хозяина. Григорий закурил, вынул из стоящего рядом со столом глобуса-бара бутылку водки, налил полстакана и выпил, даже не поморщившись. Потом перевел взгляд на молчаливо стоящего телохранителя:
– Ну, проходи, что встал как неродной? Садись.
Боксер опустился в кресло напротив стола. Грач налил водку во второй стакан, протянул ему:
– Пей.
Виктор отрицательно покачал головой:
– Я на работе, Григорий Валерьевич, день еще не закончился, мало ли…
Грач понимающе улыбнулся:
– Молодец. Ты, Витька, Мазея не слушай, ему везде всякая хрень мерещится. Я тебе доверяю, иначе уже давно тебя здесь не было бы. А то, что Алена моя тебе нравится… ну, что ж… она многим нравится, девка красивая.
– Вы зря об этом, Григорий Валерьевич, – открыто глядя ему в глаза, сказал Виктор. – Я не позволил себе ничего лишнего в отношении вашей жены.
– А я знаю. И Алене верю – она не из тех, кто за спиной моей шашни заводить будет. Потому и говорю – на Мазея внимания не обращай, я сам все знаю. И с Алены глаз не спускай – видишь, не в себе она…
– Я понял, Григорий Валерьевич. Вы не беспокойтесь, я постоянно рядом буду.
– Ну, вот и хорошо, – Грач выпил водку из стакана, который все это время вертел в руке, и встал. – Ладно, Витюха, пора мне. Поеду, поговорю по душам с бывшим Алениным мужем. Еще когда я хотел хорька этого на тот свет прописать… ну, ничего, сегодня за все ответит.
Грач встал, ткнул окурок в пепельницу и, похлопав Виктора по плечу, вышел из кабинета.
Боксер подошел к окну, отодвинул тяжелую портьеру – Грач сел в свой бронированный «мерс», следом за ним нырнули телохранители, а в глубине двора уже разворачивался «Ниссан-Патрол» с охраной. Спустя пару минут все во дворе стихло, и Виктор, задернув штору, направился наверх, в комнату Алены.
Григорий напряженно смотрел в лобовое стекло машины, несущейся в сторону городской свалки. Молчаливые телохранители чувствовали, как от хозяина волнами распространяется в разные стороны ненависть, и от этого им было немного не по себе. Наконец показались стоящие у огромной канавы машины Мазея, и водитель тоже остановился. Грач вылез, прошелся взад-вперед, морщась от неприятного запаха гниющих отходов, мусора и еще черт знает чего. Прямо перед «Шевроле» валялся Алимов со скрученными за спиной руками и разбитым в кровь лицом. Рядом курили мазеевские пацаны, переговаривались и словно не замечали ни лежащего пленника, ни отвратительного запаха свалки. Алимов же все пытался поймать чей-нибудь взгляд, дать понять, что готов сказать все, что от него хотят, лишь бы оставили в живых. Его рот был заклеен куском скотча, это доставляло неудобства и не давало возможности говорить. Когда же в поле его зрения попал чей-то ботинок из крокодиловой кожи, Алимов попытался задрать голову и увидеть хозяина. Теперь шанс выжить был минимальный – над ним стоял сам Грачев с сигаретой в руке и задумчиво глядел на связанного. Алимов в ужасе замычал, потому что ему вдруг показалось, что сейчас Грачев воткнет окурок прямо ему в глаз, но Григорий отшвырнул бычок, присел на корточки и почти приветливо улыбнулся:
– Ну, здорово, знакомец! Вижу, ты совсем дурак, ничего не понял с нашей прошлой встречи, да? Значит, моя совесть абсолютно чиста. А теперь ты еще и на детей моих поднял свои поганые ручонки? Это уже вообще ни в какие ворота. Знаешь, что я сейчас с тобой сделаю?
Алимов замычал еще громче, глаза его наполнились ужасом, а Грач, встав и отряхнув брюки, сказал Мазею:
– Неси топор, Ванька.
– Гриха… может, не надо, а? – с сомнением спросил Мазей. – Он и так скажет.
– Скажет, – согласно кивнул Грачев. – Это даже не обсуждается. Но сначала я его немного предупрежу, чтобы знал, как все пойдет, если будет дальше вылезать.
Мазей принес топор, Грачев кивнул одному из охранников, и парень начал развязывать руки Алимова. Тот понял, что сейчас произойдет, и почти визжал от страха и ужаса.
– Да будь ты хоть тут-то мужиком, – скривился Григорий, с отвращением глядя на корчащегося Алимова. – Когда лупил жену, когда нос ей ломал, когда потом пнул в живот, беременную, – не визжал небось? И когда двух маленьких детей куда-то волок – тоже не боялся? Ну и теперь заткнись! Я тебя пока не убью – подчеркиваю – пока, потому что ты мне еще нужен.
Охранник распутал-таки руки, вытянул одну вперед и взял протянутый Грачевым топор. Один взмах – и кисть отлетела, брызнув кровью из пересеченных артерий. Охранник отбросил топор и обернулся к Грачеву. Тот кивнул и приказал:
– Перетяните ему обрубок жгутом, чтобы не сдох раньше времени.
Пока охрана оказывала «помощь» скулящему от боли Алимову, Григорий закурил новую сигарету и отвернулся. Мазей вынул из багажника лопату, бросил одному из своих.
– Закопай останки и кровь тоже забросай чем-нибудь. Гриха… – обратился он к отошедшему на несколько метров от машин Грачеву. – Не подохнет он у нас по дороге-то?
– Не подохнет. Такие твари живучие, Ванька. Ну, что вы там возитесь? Ему пластическая операция без надобности! – крикнул Григорий охранникам, и те наскоро забинтовали перетянутую жгутом культю. – Ну, теперь давай пообщаемся.
Григорий сел на раскладной стул, заботливо поставленный для него Мазеем, жестом велел освободить рот пленника и негромко задал первый вопрос:
