Дик & Феликс Фрэнсис - Ноздря в ноздрю
— Да, благодарю. — Она всхлипнула.
— Но, Сюзанна, мне нужна твоя помощь. Во-первых, более полный список приглашенных на обед и фамилии тех твоих сотрудников, которые мне помогали. Во-вторых, фамилии приглашенных в ложи «Делафилд» в день скачки «2000 гиней». Если ты мне все это достанешь, я с радостью скажу, что к еде на том обеде ты не имеешь никакого отношения.
— Но я действительно не имею, — заголосила она.
— Я это знаю. Так и скажу. Но достань мне списки.
— Я постараюсь.
— Приложи максимум усилий. — И я отключил мобильник.
Тут же перезвонил в отдел новостей «Кембридж ивнинг ньюс» и попросил соединить меня с миссис Хардинг.
— Привет, — поздоровалась она. — Проверяете, собираюсь ли я прийти на обед в ваш ресторан?
— Отчасти. А также хочу сообщить вам кое-какие новости, прежде чем вы узнаете их от кого-то еще.
— Какие новости? — Она навострила уши, сразу сработал журналистский инстинкт.
— Местные контролирующие органы обвиняют меня в том, что я накормил людей едой, опасной для здоровья. — Говорить я старался сухо и бесстрастно.
— Правда? И у вас есть что сказать по этому поводу?
— Никто мой ответ не напечатает без предупреждения, что маленьким детям показывать его нельзя.
— Почему вы мне все это рассказываете?
— Я исходил из того, что вы все равно узнаете, и подумал, что лучше самому во всем признаться и остаться с чистой совестью.
— Чистой, как ваша кухня.
— Спасибо вам. Я воспринимаю эти слова как комплимент и считаю, что вы на моей стороне.
— Я бы так не сказала. Мое дело — продавать газеты, и я не знаю, на какой оказываюсь стороне, пока не становится ясно, куда дует ветер.
— Это не укладывается ни в какие рамки. Разве у вас нет моральных принципов?
— Лично у меня, безусловно, есть. У моей работы? Возможно, но не за счет тиража. Я такой роскоши позволить себе не могу.
— Я хочу заключить с вами сделку.
— Какую сделку? Никаких сделок я не заключаю.
— Я держу вас в курсе всех новостей, связанных с обвинением в отравлении, а вы даете мне возможность ответить на любое высказывание насчет меня и моего ресторана, в том числе и ваше.
— Для меня особого смысла в этой сделке нет.
— Я добавлю гарантированное эксклюзивное интервью по окончании разбирательства. Соглашайтесь или отказывайтесь.
— Ладно, согласна, — последовал ответ.
Я рассказал ей о полученных письмах, которые этим утром прибыли в офис компании, обслуживающей зрителей ипподрома. Я также сказал, что намерен решительно защищаться и опровергнуть выдвинутое обвинение.
— Но люди отравились, — указала она. — Это отрицать невозможно.
— Этого я как раз отрицать не собираюсь. Я тоже отравился. Но я не приемлю обвинения в том, что отравил их я.
— Тогда кто?
— Не знаю. Но точно не я. — Я решил не упоминать про фасолевый лектин. Пока не упоминать. Не стоило сразу выкладывать на стол все карты. — Если я выясню, чьих рук это дело, обещаю, что скажу вам. — Я собирался сказать всем.
— А о чем мне написать сейчас?
— Я бы предпочел, чтобы вы ничего не писали. Если считаете нужным, напишите что хотите. Но я должен иметь возможность ответить.
— Хорошо. — Уверенности в голосе не было. И я подумал, что самое время сменить тему.
— У вас есть новые сведения о людях, которые пострадали при взрыве? — спросил я. — Я прочитал в вашей газете, что большинство американцев отправили домой, но двое еще в палате интенсивной терапии.
— Уже только один. Вторая умерла вчера. От ожогов.
— Ох. Так сколько теперь погибших?
— Девятнадцать.
— Вы, часом, не знаете, что сталось с мистером Ролфом Шуманом? Он президент «Делафилд индастрис».
— Минутку. — Я услышал, что она задает кому-то вопрос. — Судя по всему, в прошедший уик-энд его прямо из больницы Стэнстида отвезли в аэропорт, а потом, на специальном самолете, — в Америку, за ленч мне так и не заплатили.
— Вам известно, какие он получил травмы?
Вновь она у кого-то спросила.
— У него совсем плохо с головой.
— Надеюсь, этих слов я в вашей газете не прочитаю.
— Господи, нет. Он лишился рассудка.
— А что вы можете сказать о других раненых, не американцах?
И на этот раз она обратилась за подсказкой.
— Два человека с севера все еще в больнице. У них травмы позвоночника. Остальных выписали из больницы Эдденбрука, но мы знаем, что по меньшей мере одного перевезли в Роухэмптон.
— Роухэмптон?
— Реабилитационный центр, — пояснила она. — Протезы.
— Ага. — Перед моим мысленным взором вновь появились тела с оторванными руками и ногами. Зрелище не из приятных.
— Послушайте, я должна идти. Работа не ждет.
Она положила трубку, а я какое-то время посидел на кровати, сожалея, что она разбудила мои воспоминания о бойне, которые вроде бы уже начали уходить в глубины сознания, но тут легко поднялись на поверхность, словно бутылочная пробка.
Я решил подбодрить себя звонком Каролине.
— Привет, — поздоровалась она. — Так у тебя по-прежнему есть мой номер?
— Будь уверена. Я позвонил, чтобы поблагодарить тебя за вчерашний вечер.
— Это мне следует благодарить тебя. Я прекрасно провела время.
— Я тоже. Есть у меня шанс выманить тебя в Ньюмаркет на обед сегодня или завтра?
— Почему ты обходишься без прелюдии? Мог бы для приличия начать с погоды или чего-то еще.
— А что так?
— Тогда у тебя в голосе не слышалось бы такого нетерпения.
— А оно слышится? Извини.
— Не извиняйся, — рассмеялась она. — Если на то пошло, мне это даже нравится.
— Так ты приедешь?
— На обед?
— Да.
— Куда?
— В мой ресторан.
— Я не хочу есть одна, пока ты будешь готовить.
— Нет, разумеется, нет. Приезжай и посмотри, как я готовлю, а потом мы вместе пообедаем.
— Так будет уже поздно. Как я вернусь домой?
Я хотел попросить ее остаться со мной, в моей кровати, в моих объятьях, но подумал, что не стоит так уж торопить события.
— Я посажу тебя на последний поезд в Лондон или сниму номер в отеле «Бедфорд лодж».
— Для меня одной? — спросила она.
Я ответил после паузы:
— Решишь сама.
Теперь выдержала паузу она.
— То есть я не связана никакими обещаниями?
— Никакими, — подтвердил я.
— Хорошо. — Она заметно оживилась. — Где и когда?
— Приезжай пораньше, и я встречу тебя на станции Кембриджа.
— А разве в Ньюмаркете нет станции?
— Есть, но тебе придется делать пересадку в Кембридже, и обслуживание на нашей дороге не очень.
— Хорошо, — повторила она. — Я посмотрю расписание поездов и перезвоню тебе. По этому номеру?
— Да. Это мой мобильник. — Меня захлестнула радость. Я увижу Каролину уже сегодня!
— Что мне надеть? — спросила она.
— Все, что угодно.
Даже перспектива отвечать на обвинения по Закону 1990 года более не могла омрачить мне настроения. Я слетел с лестницы, схватил пиджак и поспешил к автомобилю. Каролина сегодня приедет на обед! В мой ресторан! И она остается на ночь! Жаль, что не в моем коттедже.
Тормоза моего «Гольфа» отказали в конце спуска на Вуддингтон-роуд.
Моя душа парила, как на крыльях, вот и ехал я чуть быстрее, чем следовало. Нажал на педаль тормоза, и ничего не изменилось. Пожалуй, скорость автомобиля даже возросла, когда я катился вниз по склону к Т-образному перекрестку с Даллингэм-роуд. Наверное, соображать мне следовало побыстрее. Я мог бы попытаться воспользоваться ручником, мог бы переключиться на самую низкую передачу, чтобы затормозить автомобиль двигателем. Мог, в конце концов, крутануть руль влево и направить «Гольф» в зеленую изгородь, а потом в поле. Вместо этого я в панике вцепился в руль и продолжал жать на педаль тормоза, пока не вдавил ее в пол.
В каком-то смысле мне повезло. Я не столкнулся лоб в лоб с трейлером, груженным кирпичом, как мой отец. Мою бедную маленькую машинку ударил автобус на пятьдесят три места, с системой кондиционирования салона и индивидуальными телеэкранами для пассажиров. Я об этом узнал, потому что в итоге мой «Гольф» оказался на боку, а автобус остановился чуть впереди. На его заднем торце большими белыми буквами на красном фоне указали все достоинства этого транспортного средства. Удивительно все-таки устроено человеческое сознание. «Пятьдесят три места», — отпечаталось в моей памяти, когда я уже проваливался в темноту.
Глава 10
Меня везли на каталке по серому больничному коридору. Я мог видеть лампы на потолке. Не светящиеся прямоугольные панели, как обычно, а круглые стеклянные шары. А еще были окна, много окон, залитых ярким солнечным светом. И голоса, много голосов, мужских и женских.
