Гарри Кемельман - В субботу рабби остался голодным
— А ты понимаешь, когда произносишь их на иврите?
— Если честно, я в основном пользуюсь английской страницей.
— Значит, здесь у тебя преимущество перед ним. Но вопрос в том, что нам теперь делать?
Беккер печально покачал головой.
— Как скверно, что вы заболели, рабби. Если бы вы вчера были на заседании, когда шло обсуждение, вы могли бы рассказать, в чем на самом деле проблема…
— Я не уверен, что смог бы, судя по тому, что рассказали вы, — ответил рабби Смолл. — Насколько я понял, предложение было общего характера: увеличить бюджет кладбищенскому комитету для благоустройства территории кладбища. В общем и целом я нахожу эту идею неплохой, поэтому в данных обстоятельствах я не смог бы встать и обвинить Марвина Брауна и вашего президента в том, что они действуют из низких побуждений.
— Разумеется, нет, — сказал Вассерман. — Рабби такое не подобает. Это было бы все равно, что назвать Шварца лжецом. И даже если он лжет и вы вывели бы его на чистую воду, какой от этого прок? После того как Шварц дал Брауну возможность сделать разъяснение, можно было не сомневаться, что большинство членов правления проголосуют так же, как он. Что значит ущерб, причиненный могиле какого-то чужака в результате строительства дороги, по сравнению со зданием ценой в сто тысяч долларов или больше?
— Я не могу допустить осквернения могилы еврея его единоверцами, — спокойно сказал рабби.
— Но что вы можете тут поделать, рабби? — сказал Беккер. — Надо подходить разумно. За дорогу уже проголосовали, так что речь уже не просто о справедливости по отношению к этому Хиршу. Вопрос сейчас в том, кто должен определять политику конгрегации — вы или правление.
— Не совсем, мистер Беккер, — возразил рабби. — В этом вопросе мой авторитет — наивысший.
— Боюсь, здесь я вас не понимаю, рабби.
— Это довольно просто. Несмотря на то, что раввина принято считать наемным служащим конгрегации, было бы ошибкой приравнивать его к другим служащим. Мое положение больше схоже с положением независимого аудитора, которого приглашают для проверки бухгалтерских книг, чем с положением, скажем, Стэнли Добла, нанятого для поддержания порядка в здании и на территории храма. Я не являюсь орудием конгрегации, которым она может пользоваться, как сочтет нужным. Меня нельзя попросить сделать то, что идет вразрез с принципами моей религии, — это то же самое, что попросить аудитора закрыть глаза на некоторые неувязки в отчетности. Обязательства аудитора перед всем деловым сообществом выше его обязательств перед теми, кто его нанимает. Точно так же никто не может целиком распоряжаться моими обязательствами. Выше моей верности данной конгрегации моя верность еврейской традиции, евреям прошлого и евреям будущего. В некоторых сферах — и это одна из них — мой авторитет является наивысшим и не подлежит сомнению со стороны конгрегации.
— Но…
— Ко мне приходит вдова, — нетерпеливо продолжал рабби, — и просит меня похоронить усопшего мужа на еврейском кладбище, в соответствии с иудейским обычаем. Мне определять, был ли он иудеем, и я решил, что был. Опять-таки мне — и только мне — определять, позволяет ли причина его смерти совершить погребение в соответствии с иудейским обрядом. Если имеет место подозрение в самоубийстве, то мне — и только мне — решать, насколько весомы доказательства, какую скидку сделать на смягчающие обстоятельства и как жестко следует применять в данном случае правила погребения самоубийц. Все это решается не конгрегацией — это компетенция раввина.
— Что ж, если вы так это трактуете…
— Так вот, приняв решение, я рекомендовал вдове или ее представителю обратиться к председателю кладбищенского комитета. Мистер Браун — выразитель мнения конгрегации в данном вопросе — добросовестно продал вдове участок и получил от нее деньги. Если бы у конгрегации было правило, предоставляющее право пользования кладбищем только членам, и на этом основании она отказалась бы хоронить Хирша, я мог бы счесть это правило слишком суровым или неразумным, но здесь у меня не было бы полномочий — только возможность определенного влияния. Но в правилах есть положение, предусматривающее подобные случаи: за определенный взнос предоставляется номинальное членство. И этот взнос был уплачен и принят.
— Бесспорно.
— Сделав Хирша номинальным членом конгрегации в соответствии с ею же установленными правилами, конгрегация обязана относиться к его похоронам так же, как к похоронам любого другого члена.
— Это не только записано в правилах, но и соответствует нашей традиции, — подтвердил Вассерман.
— Теперь предположим, что через какое-то время появляется неопровержимое доказательство того, что Хирш на самом деле совершил самоубийство, хотя таких доказательств пока нет… И в этом случае я, только я один решаю, осквернено ли кладбище его присутствием. И если я решу, что осквернено, то опять-таки я — я один — решаю, какие меры для очищения кладбища необходимы. Но правление предпочло в этом вопросе согласиться со взглядами мистера Горальского. Почему? Что — его смиха[36] больше моей? Или, может, он получил ее от виленского гаона?[37]
Голос рабби звучал громче обычного, а его всегда бледное лицо покраснело от возмущения. Он откинулся на спинку стула и улыбнулся слабой, примирительной улыбкой.
— Я сказал мистеру Шварцу и мистеру Брауну, что запрещаю подобное осквернение могилы Хирша. Конечно, при теперешних отношениях между конгрегацией и раввином мой запрет не имеет никакой силы. Поэтому когда мистер Браун позвонил мне, чтобы сообщить, что комитет все равно собирается осуществить задуманное, я сделал единственно возможную вещь: подал заявление об отставке.
— Вы подали в отставку?! — в ужасе воскликнул Вассерман.
— То есть как — уже? Вы хотите сказать — уже отослали его? — спросил Беккер.
Рабби кивнул.
— После того как Браун положил трубку, я написал заявление и бросил его в почтовый ящик.
— Но почему, рабби, почему? — Беккер был в отчаянии.
— Я только что все объяснил.
Вассерман не мог скрыть огорчения.
— Вы могли позвонить мне. Могли обсудить это со мной, объяснить свою позицию. Я мог бы поставить этот вопрос перед правлением, мог бы…
— Как я мог это сделать? Это было между Брауном, Шварцем и мною. Я что — должен был бежать к вам за помощью в осуществлении собственных полномочий? Кроме того, какой бы от этого был толк? Это раскололо бы организацию, и в конце концов правление все равно проголосовало бы вместе со Шварцем. Вы сами сказали: когда надо выбирать между останками какого-то чужака и строительством здания стоимостью в сто тысяч долларов, нужно ли сомневаться, за что проголосует правление?
— А как к этому отнеслась миссис Смолл? — спросил Вассерман.
— Минутку, Джейкоб, — прервал его Беккер. — Вы говорите, что отослали письмо в пятницу утром? Значит, оно должно было быть получено не позже субботы. Если оно было адресовано президенту конгрегации, то секретарь должен был получить его вместе с прочей почтой и показать Морту Шварцу. Почему же Шварц не прочел его на заседании?
— Уместный вопрос, Беккер.
— Это должно означать, что Шварц просто не принял отставки.
— Может быть, — медленно произнес Вассерман, — но я так не думаю.
— Ты хочешь сказать, что он хотел сначала обсудить это с рабби?
— Тоже может быть, хотя сомневаюсь.
— Так как ты себе это представляешь?
— Я думаю, он хочет обсудить это сначала со своей группой в правлении и заручиться их согласием. И когда этот вопрос будет поднят на заседании правления, они протащат его вот так, — Вассерман щелкнул пальцами.
— Но почему, Джейкоб? Ты думаешь, он хочет избавиться от рабби?
— Я думаю, он не допустит, чтобы что-нибудь помешало его новой стройке.
— Почему эта стройка так важна для него? Это здание нам фактически не нужно.
— Потому что это стройка, вот почему. Это тот прогресс, о котором они говорили. Это то, что он может продемонстрировать, нечто солидное, реальное. Это недвижимость ценой в сто — сто пятьдесят тысяч долларов. Это ценность, которую он может назвать своим личным вкладом в организацию храма. При мне, скажем, у нас появилось наше нынешнее здание.
— Я не возводил никаких зданий, — сказал Беккер.
— А кладбище? Это же ты его купил. Когда они поставят центральные ворота, на них будет твое имя. Шварц хочет чего-то такого, о чем он сможет сказать: «Вот это сделал я». Как вы считаете, рабби?
Рабби пообещал себе ничего не говорить о личном участии Шварца, поэтому неохотно кивнул.
— Да, наверное, что-то в этом роде.
— Ну что ж, рабби, — сказал Вассерман, — будет нелегко, но мы постараемся сделать все возможное.
