Лили Райт - Танцуя с тигром
– Теперь уже нет. – На лице Констанс появилась презрительная усмешка. – Она прислала парочку открыток, почти как Рейес. Листовки из серии «думаю о вас». – В голосе женщины послышались жесткие нотки, давшие понять, что она преодолела минутную слабость. Она взяла лейку. – Извините. У меня есть еще пара неоконченных дел, которые надо завершить до вечера.
– Я могу помочь вам.
Констанс заправила выбившуюся прядь волос за ухо.
– Нет, – ответила она. – Не можете.
В четверг Томас предложил отправиться вечером следующего дня в бар, чтобы отметить первую неделю работы. Когда Анна согласилась, он, извинившись, удалился, чтобы сделать важный звонок за границу. День плавно близился к завершению, за соседской стеной ревела бензопила. Констанс уехала за продуктами в супермаркет «Сориана» и забрала машину. Анна помедлила с минуту, а затем, делая вид, что ничего не происходит, направилась к молельне.
Она прошла мимо бассейна, который нуждался в немедленной очистке, и, не видя поблизости ни души, подошла к двери молельни. Висячий замок на ней был старым, к нему нужна была отмычка. Безымянный замок. Она подергала его. Заперто. Она шагнула назад, обошла здание вокруг. С каждой стороны была пара темных окон, которые, казалось, не открывались десятилетиями. С задней стороны окно было одно, большое, круглое. Оно располагалось вверху, и Анна решила, что это как раз над алтарем. За самой молельней земля резко обрывалась и участок был огорожен тонкой проволокой. Внизу, в нищем дворе соседей, который был виден с отвесной скалы, носилась стайка детей. Анна полюбовалась пейзажем и осознала кое-что удивительное. Забор Мэлоунов защищал их территорию с улицы, поворачивал за угол, длился еще десять метров, а затем обрывался. Просто обрывался. В то время как для прохожих эта стена казалась непробиваемой, на самом деле она была лишь ширмой. Если, конечно, идти на риск и прорываться через имение Мендесов и лес. Неужели Мэлоунам не хватило денег? Или насыпь была неустойчива? А может, работников, которые возводили забор, отвлекли на другой объект? Они пообещали вернуться и доделать работу, но так и не сдержали слова? Возможно, со временем об этой бреши просто забыли. Она скрылась за деревьями, которые обеспечивали естественную защиту от всех, кроме тех, кто действительно хотел попасть на территорию Мэлоунов. Как собаки. Как Анна.
Бензопила взревела еще громче. Анна вглядывалась в деревья. Какой мужчина станет утаивать что-то от жены? Каждый, предположила она. Но это был не отдельный ящик и не сексуальные фантазии, а огромное здание, в которое Констанс запрещалось входить. Это было и странно, и печально, словно Томас Мэлоун запер на замок свое сердце или душу, либидо или разум, жадность или величие – какую-то важную часть своей сущности, которую не хотел раскрывать.
На ее плечо опустилась рука. От неожиданности Анна подпрыгнула.
– Ты заблудилась, – громко произнес Томас, стараясь перекричать рев бензопилы.
– Я не услышала, как вы подошли. – Анна демонстративно потерла уши. – Вы напугали меня.
Пила резко выключилась и стихла.
– Что ты делаешь? – спросил Томас.
Анна напустила на себя ангельски невинный вид.
– Гуляю, осматриваюсь. Мне было интересно, какого размера ваш участок. Кто там живет? – Она кивнула в сторону ущелья, надеясь отвлечь Томаса.
– Мексиканцы. Куры.
– А чем они зарабатывают на жизнь?
– Куры?
Она легко и игриво толкнула его в плечо. Он провел ее обратно к дому. Они прошли мимо бассейна, мимо клетки с павлинами. Самец неожиданно расправил свой огромный хвост. Яркие голубые перья развернулись в огромный королевский веер. На нем сиял миллион маленьких черных глаз.
– У тебя странное выражение лица… – сказал Томас. – Ты выглядишь как ребенок, который что-то натворил.
– Натворил? – рассмеялась Анна. – Нет, я просто задумалась.
– О чем же?
– О том, что вы принесете мне завтра и понравится ли оно мне.
Они встретились в секретном кафе. Коллекционер был все тот же и одновременно другой: меньше муж, больше бизнесмен, делец с трофеями по сквошу и платиновыми карточками, мужчина, который пил «Хайнекен» и не заботился о мусоре, мужчина, который платил деньги, чтобы выгуляли его собаку, который летал бизнес-классом, читал «Барронс»[162], участвовал в мини-триатлоне, покупал предметы искусства. Его тело выглядело тонким, зажатым, одиноким в его одежде.
Они сели под свисающим растением-паучником, рядом висела картина, на которой была изображена расчлененная женщина. Из невидимых колонок доносилась песня Луиса Мигеля. Томас жестом подозвал официанта, заказал два шота мескаля, два пива и гуакамоле и взглянул на Анну в ожидании согласия. Она вытащила блокнот. Томас накрыл ее руку своей ладонью. Ручка, которую достала было Анна, замерла.
– Мы постоянно говорим о масках. Расскажи мне немного о себе. Чем тебе нравится заниматься? Я имею в виду, в чем ты особенно хороша?
«Проваливать отношения, – подумала Анна. – Вот в чем я профессионал».
– Я люблю путешествовать.
– Мы можем это устроить, – мягко произнес Томас. – Мне нужно будет съездить в Гуанахуато перед выставкой. После этого ты могла бы помочь мне с новыми приобретениями.
– Приобретениями чего?
– Объектов ценности.
– Только объектов?
На стол поставили напитки. Томас осушил свой шот одним глотком. Анна не уступила ему в этом. В фоне зазвучала песня Шаде. Проклятая Шаде. Всегда. Везде. До сих пор.
Уже немного навеселе, Анна постаралась сказать как можно более практичным тоном:
– А Констанс не хотела бы сделать это с вами? В смысле съездить.
– Констанс ненавидит путешествия, она скучный бухгалтер. – Томас сделал вид, что упоминание о жене его совсем не задело. – Она будет только благодарна, если ты своим зорким глазом приглядишь за ее распущенным муженьком, – почти скороговоркой произнес он.
Росток паучника зацепился за волосы Анны. Томас потянулся за меню, рукав его рубашки завернулся, открыв взгляду татуировку выше запястья. Она исчезла раньше, чем Анна успела разглядеть, что изображено на руке. Он достал очки для чтения. В узкой прямоугольной оправе. Было в его образе что-то милое, какая-то слабость. Анна всегда искала в людях уязвимость. Точка, где легче всего войти в доверие.
Его голос изменился, став почти сентиментальным:
– Ты – идеальная девушка для меня. Я люблю маски. Ты любишь маски. Я пью мескаль. Ты пьешь мескаль. У меня есть деньги. Тебе нужны деньги. Я собираю, а тебе нужно, чтобы тебя… собрали.
– Все эти штучки от мужчин постарше. Мне это нравится, – промурлыкала Анна.
Дневной коктейль встретился с вечерним и танцевал в ее пустом желудке. Анна мысленно вернулась в душ в «Puesta del Sol». Та женщина, ослабевшая и брошенная, казалась ей теперь далеким видением.
– Расскажи мне про Холли. Констанс недавно упомянула ее имя.
– Особо нечего рассказывать. Она работала у нас, а после вернулась домой в Калифорнию. Оахака, она такая. – Коллекционер постучал пальцем по меню. – Выбери что-нибудь себе по вкусу.
Анна покачала головой:
– Все, чего мне хочется, уже со мной.
Он неожиданно прижал пальцы к губам, будто проглотил что-то обжигающее.
– Все в порядке? – спросила Анна.
– В порядке. Просто немного заболела голова. – Он посмотрел на нее с восхищением. – У тебя очень красивые скулы. Человеческий скелет – великолепная скульптура. А что за кулон у тебя на шее?
– Святой Антоний.
– Ты католичка?
– Этот кулон принадлежал моей матери. Это покровитель путешественников. – Анна достала медальон. – Я держусь за него в минуты волнений, переживаний, неприятностей. Не знаю, работает ли это, может, всего лишь самовнушение, но мне страшно снимать его. Я бы верила в какие-то высшие силы, но…
– Ты не можешь. Организованная религия настолько, черт ее побери, консервативна, настолько ограничена. Меня от этого просто…
В этот момент около их стола словно из-под земли выросли четыре сияющих мариачи[163] в черных костюмах с золотыми пуговицами и затянули «Гуантанамеру»[164]. Томас положил на стол чек. Они выпили еще несколько шотов. Томас посмотрел на Анну красноречивым взглядом, который говорил: «Я хотел сделать тебе приятное. Скоро наступит твоя очередь». Музыка была слишком громкой, чтобы пытаться ее перекричать. Анна позволила жгучему мескалю течь по своим жилам, уступая власть тому, кто согласен был взять ее, когда она потеряет контроль над собой. Подшофе она была более сговорчивой, а значит, свидание с большей вероятностью пройдет как надо. Пьяная, она была более остроумной. Более яркой. Один мужчина когда-то сказал ей об этом.
Yo soy un hombre sincero
De donde crecen las palmas[165]
Анна представила себе секс с Томасом. Какое у него тело? Костлявое или мягкое, мягкое или костлявое? Нежный скелет? Будет ли он относиться к ней с тем же покровительственным пренебрежением? Когда представляешь секс, сложно поддерживать разговор. Это все равно что говорить и при этом смотреть кино. Она чувствовала привкус пепла во рту. Гуакамоле остался нетронутым.
