Наталья Солнцева - Джоконда и паяц
Алина кивнула и отправилась в зал. Сердце прыгало в груди, горло сводили спазмы. Как бы опять не стошнило.
Она рванула дверь на себя, – в глаза сразу бросилась ослепительная, нагая, опаловая Венера, окутанная ниспадающим золотом волос. Кольцов застыл перед ней в благоговейном восторге. Он, казалось, не слышал, как вошла жена.
– Так я и знала! – сдавленно выкрикнула Алина.
Михаил медленно повернулся.
– А… это ты…
– Не ожидал?
– Признаться, нет. Что-то случилось?
– Почему ты не взял меня с собой?
– Зачем? У тебя свои дела, у меня свои.
– Ясно, до кого тебе есть дело! – она встала так, чтобы заслонить собой Венеру с ненавистным и прельстительным лицом Ольги.
Муж недоуменно поморщился.
– Что с тобой? Ты чем-то расстроена? Посмотри, какую красоту я приобрел для нас.
– Для нас? – взвизгнула Алина. – Для себя ты ее приобрел! Ну, как? Заводит?
– Успокойся…
В его голосе прозвучали раздраженные нотки. Поведение Алины выходило за всякие рамки. Раньше она не позволяла себе устраивать сцен. Тем более без повода.
– У тебя с ней что-то было?
Жена имела в виду Ольгу, но Михаил об этом не догадывался.
– Ты рехнулась? – разозлился он. – Ревнуешь меня к картине? Скажи еще, что я тайком прикатил в Ягодки, чтобы переспать с ней.
Венера насмешливо покосилась на супругов зеленоватым, как морская гладь, оком.
– Она не будет висеть у нас в доме! – завопила жена, забыв о собственных планах по уничтожению полотна. – Только через мой труп!..
– А мое мнение уже ничего не значит?
Алина упала на мягкий диван, покрытый целлофановой пленкой, и забилась в истерике. Муж побежал в кухню за водой.
Венера улыбалась розовыми губами, созерцая эту тривиальную семейную драму…
Глава 17
Черный Лог
«Видения» заставали Глорию где попало, тогда как вызвать их осознанно ей удавалось не всегда. Дошло до того, что она прогуливалась в собственном саду, а очутилась в апельсиновой роще, где ей встретился Паяц…
– Галерея, – пробормотала она, сидя в гостиной и ожидая обеда. – Я должна вспомнить, какие картины он мне показывал.
Вместо этого в голову лезла разбитая малолитражка с мертвым лицом женщины, кровь и осколки стекла на асфальте. Глории было тяжело смириться с мыслью, что она не может предотвратить чью-то гибель. Ее слова истолкуют иначе и найдут сотню причин отмахнуться от них.
– Санта! – позвала она великана. – Готовь машину. Мы едем в Москву.
– Прямо сейчас? А как же обед?
Глория покачала головой. Какой обед, когда речь идет о жизни и смерти.
– Собирайся, – приказала она. – И поскорее.
Она не думала о том, как предупредить будущую жертву о грозящей опасности. Ей поможет Лавров. Но сначала надо добраться до него.
Бессмысленность этого шага не остановила Глорию. Она попробует, а там уж как карта ляжет.
«Не обманывай себя, – нашептывал ей в уши карлик. – Ты знаешь, чем все кончится. Тебя ведь никто не просил вмешиваться!»
Через сорок минут «мицубиши-аутлендер» выехал на проселочную дорогу. За рулем сидел Санта. Глория примостилась на заднем сиденье с ноутбуком. Он может понадобиться в любой момент. Как только она вспомнит…
Пелена, закрывающая ей доступ в галерею Паяца, упала внезапно, когда «аутлендер» уже мчался по улицам Москвы. Глория будто очнулась и схватилась за ноутбук. Так, что искать? Картины Боттичелли…
Она зарылась в Интернет и тихонько ахала и охала, чтобы не отвлекать Санту. Глаза забегали по картинкам и строчкам.
– Ничего себе…
Симонетта Веспуччи, «звезда Флоренции», черты которой Боттичелли подсознательно придавал всем своим лирическим женским образам… умерла от чахотки совсем молодой.
Рембрандт и его любимые женщины… Саския… Хендрике Стоффельс… обе рано скончались.
Гойя и «Обнаженная маха» герцогиня Альба… загадочная смерть последней во цвете лет.
Рубенс писал обожаемую жену Изабеллу… не дожила и до тридцати пяти.
Пикассо…
Картины великого мастера замелькали на мониторе. Из всех моделей одна Франсуаза Жило осталась жива и здорова… остальным не позавидуешь.
– Куда ехать? – осведомился Санта на перекрестке. – К вам на квартиру или…
– В офис компании.
Он повернул налево, а Глория вновь углубилась в живопись.
– Что это у нас?
Боровиковский, портрет Марии Лопухиной. Дочь мистика и магистра масонской ложи… рано умерла от чахотки.
– Красивая…
По слухам, жертвами портрета становились дворянские девицы на выданье. Ежели которая на портрет долго засмотрится, то покойная Лопухина забирает ее душу.
Крамской, «Незнакомка» – портрет дамы, едущей по проспекту в открытой коляске, «высасывает силы» из живых людей… обладает преследующим взглядом. Куда бы ни отошел зритель, красавица будто следит за ним. Картина приносила своим обладателям одни несчастья.
– Хм! Репин-то Илья Ефимович, оказывается, по этой части тоже не промах, – прошептала Глория.
Молодая жена Репина… безвременно скончалась.
Портрет композитора Мусоргского… вскоре умирает.
Портрет хирурга Пирогова… почти сразу отошел в мир иной.
Портрет премьер-министра Столыпина… окончен как раз перед покушением на сановника, который получил смертельное ранение в Киеве.
Портрет писателя Писемского… умер.
Портрет итальянского актера д’Аржанто… скончался.
Едва Репин взялся за портрет Федора Тютчева, тот заболел и умер.
Литератор Всеволод Гаршин, с которого Репин писал царевича для известной картины «Иван Грозный убивает своего сына»… сошел с ума и бросился в лестничный пролет.
Художник Мясоедов, послуживший прототипом для Грозного (то же полотно), в приступе ярости чуть не прикончил своего маленького сына.
Иконописец Балашов в 1913 году исполосовал холст ножом, после чего умер в лечебнице для душевнобольных.
– Ну и ну! – воскликнула Глория. – Илья Ефимович был неимоверно талантлив. А что «Бурлаки на Волге»?
Поразительно, но и эти позировавшие Репину мужики плохо кончили.
Однажды в зале, где висят «Бурлаки», произошел неприятный инцидент. Иностранная туристка внезапно закричала и упала на пол, отбиваясь от невидимого противника. После она твердила, что какой-то потный, грязный мужчина навалился на нее и пытался изнасиловать… Она, мол, до сих пор чувствует ужасный запах, исходящий от него…
– Это уж слишком!
Машина остановилась, и Санта подал хозяйке руку, помогая выйти. Глория все еще была под впечатлением от просмотренных комментариев. Все вышеперечисленные живописные полотна она видела в галерее Паяца! Там они существуют как бы параллельно с теми, которые находятся в музеях и частных коллекциях.
– У меня что-то голова кружится, – пожаловалась она. – Пройдемся немного…
Москва
Лавров опешил и растерялся. Его замешательство рассмешило Глорию.
– Ты не рад меня видеть?
– Что ты… рад.
Натянутая улыбка и бегающий взгляд начальника охраны подсказали ей, что она не ошиблась. У Ромы – другая женщина. И он ужасно боится выдать себя.
– Зайдем к тебе в кабинет, – предложила она. – Чаем угостишь?
– Да, конечно.
Пока закипал электрочайник, Глория размышляла, почему отношения между людьми так запутанны и лживы. Зачем скрывать правду?
Глядя на Лаврова, она «видела» те же постельные сцены, которые невольно всплывали в его памяти. Он гнал от себя компрометирующие картинки, но те упирались и не желали уходить с «экрана». Образы, которые он пытался изгнать из своего сознания, наоборот, становились ярче и объемнее. Это было невыносимо.
– Ты зря переживаешь, – обронила Глория. – Я не в претензии.
– Не понял?
– Все ты понял, – усмехнулась она.
Не было смысла отпираться, оправдываться. То, чего Лавров боялся, произошло. От Глории ничего не скроешь. Они слишком близки, чтобы он мог утаить что-то от нее. Она чувствует его флюиды, улавливает мысли.
– Я перед тобой как на ладони, – вздохнул он. – А ты для меня за семью замками.
– Тебе же спокойнее.
Он промолчал, разливая по чашкам кипяток.
– Чай в пакетиках, – сообщил он, зная, что Глория любит только листовой. – Будешь?
– Давай.
Она заговорила о Павле Майданове. Лавров машинально отвечал.
– Ты знаешь его сестру?
– Случайно познакомился, – соврал он. – Буквально день тому.
Глория приподняла брови, но не выразила сомнения в его словах, не стала выяснять обстоятельства знакомства. Просто спросила:
– Кто она?
– Алина Кольцова. Поэтесса. Замужем за хоккеистом Кольцовым.
– Я не увлекаюсь спортом и спортсменами.
Он пожал плечами, пробуя чай. Горячий и горький. Глория даже не притронулась к чашке. Чай был предлогом, чтобы поговорить наедине. О Павле, о его сестре.
«Чужие люди ей дороже, чем я, – накручивал себя Лавров. – Она печется о них, а на меня ей плевать!»
