Камилла Лэкберг - Железный крест
Их оказалось на удивление много — любителей герани. С тех пор как сын посвятил ее в основные тайны Интернета, она стала постоянным членом трех форумов, посвященных гераням, и подписалась на рассылки с новостями в мире гераней. Но самое большое удовольствие доставляла ей переписка с Лассе Анреллем. Если и был во всем мире человек, который любил герань больше, чем она сама, то это Лассе.
Они обменивались письмами с тех пор, как она побывала на его лекции и прочитала его книгу о геранях. На лекции она задала множество вопросов, которые его совершенно очевидно заинтересовали. Теперь в ее папке для входящих сообщения от Лассе появлялись с завидной регулярностью. Эрик поддразнивал ее — говорил, что у нее, должно быть, тайный роман с этим Лассе у него за спиной, а все эти разговоры о геранях — лишь маскировка любовной переписки. Потом он стал называть ее… ну да, в общем, он стал называть это ее местечко «розовидной геранью», чем каждый раз приводил в смущение. Она улыбнулась воспоминанию, но на глаза тут же навернулись слезы — наверное, в тысячный раз за последние дни. Как только она вспоминала, что Эрика уже нет, начинала плакать.
Земля жадно впитывала воду. Но важно не переборщить, пусть лучше земля хорошенько подсохнет между поливами… Виоле вдруг пришло в голову, что это подходящая метафора для их отношений с Эриком. Когда они встретились, оба пребывали в изрядно подсохшем состоянии, и оба понимали, как важно соблюдать осторожность. Они продолжали жить каждый в своем доме и встречались только тогда, когда желание увидеться было обоюдным. Они с самого начала обещали друг другу: их отношения должны приносить только радость и ничего, кроме радости. Было бы преступно отравлять их будничными хлопотами, спорами и прочими неизбежными атрибутами совместной жизни. Только взаимная любовь и нежность. И приятные, ни к чему не обязывающие беседы.
Она вздрогнула — в дверь постучали. Виола поставила лейку, вытерла рукавом слезы, бросила последний взгляд на цветы, чтобы успокоиться, и пошла открывать.
~~~
Фьельбака, 1943 год
— Бритта… ну, Бритта же… успокойся! Что случилось? Опять напился? — Эльси гладила подругу по спине.
Та всхлипнула, попыталась что-то сказать, но вместо этого уткнулась носом в грудь подруги. Эльси привлекла ее поближе.
— Ничего… скоро ты сможешь уехать… найдешь работу где-нибудь и забудешь все это.
— Я никогда… никогда больше не вернусь домой. — Бритта прижалась еще тесней.
Блузка у Эльси промокла насквозь, но она не обращала внимания.
— Опять с матерью?
— Он ударил ее в лицо. — Бритта кивнула несколько раз подряд. — А потом… потом я убежала. Если бы я была парнем, я бы ему показала…
— Было бы жалко, если бы твоя красивая мордашка досталась парню.
Бритта засмеялась сквозь слезы. Эльси продолжала укачивать ее в объятиях. Она знала, что Бритту легче всего утешить комплиментом.
— Но мне так жалко малышей… — сказала Бритта, немного успокаиваясь.
— А что ты можешь сделать?
Эльси представила себе двоих младших братишек Бритты, и горло перехватило от возмущения. Отец Бритты, Торд, превратил жизнь семьи в ад. В Фьельбаке все знали, что как только Торд перебирал, а это случалось часто, он бросался с кулаками на жену Рут, тихую забитую женщину, которая пыталась объяснять синяки собственной неуклюжестью, если ей вдруг случалось появляться на людях до того, как они пройдут. Детей он тоже не жалел. Больше всего доставалось двоим мальчикам. На Бритту и ее младшую сестру он руку не поднимал.
— Чтоб ему сдохнуть… Свалился бы по пьянке в воду и утоп.
— Бритта… Ты не должна так даже думать, не только говорить. Не бойся, с Божьей помощью все наладится. Как-нибудь наладится. Не бери грех на душу… Ты что — такие мысли!..
— С Божьей помощью? — горько всхлипнула Бритта. — Бог забыл к нам дорогу. И все равно мать каждое воскресенье ходит в церковь и молится. И что, помог ей твой Бог? Тебе легко говорить… у тебя родители добрые, и с малышней не надо возиться… — закончила она чуть ли не со злостью.
Эльси немного ослабила объятия.
— Нам тоже достается, Бритта. Мать похудела так, что одна тень осталась. Волнуется. С тех пор как «Экерё» налетел на мину, она только и думает об этом. Боится, что каждый отцовский рейс будет последним. Иногда сидит у окна и сморит на море, и смотрит… заговаривает она его, что ли…
— Это не одно и то же. — Бритта хлюпнула носом и высморкалась.
— Конечно, не одно и то же, но я только хотела сказать, что… а, ладно, забудь.
Она знала Бритту с раннего детства. Продолжать разговор было бессмысленно. Эльси любила подругу, но иногда с ней бывало нелегко — за своими собственными неурядицами Бритта не видела и не хотела видеть, что у других тоже есть беды.
На лестнице послышались шаги. Бритта поспешно вытерла слезы.
— К тебе пришли. — В комнату заглянула Хильма.
За ее спиной топтались Эрик и Франц.
— Привет!
Эльси ясно видела, что мать не в восторге от посетителей, но оставила ребят, не преминув, впрочем, добавить:
— Эльси, не забудь, ты должна отнести Эстерманам стираное белье, я его уже сложила. Через десять минут. И, надеюсь, ты помнишь, что в любой момент может вернуться отец.
Она спустилась вниз. Франц и Эрик уселись на пол — стульев в каморке у Эльси не было.
— Ей, похоже, не очень-то нравится, что мы к тебе заходим.
— Мать считает, надо держаться своего круга. Мы из одного круга, вы — из другого, почище. — Эльси явно их поддразнивала.
Франц хотел что-то сказать, но то ли раздумал, то ли не нашелся. Эрик внимательно смотрел на Бритту.
— Ты чем-то огорчена?
— Тебе-то какая забота? — огрызнулась Бритта и нетерпеливо вскинула голову.
— Девчачьи страсти, — засмеялся Франц.
Бритта посмотрела на него с обожанием и тоже засмеялась. Глаза у нее по-прежнему были красные.
— Здесь не над чем смеяться, Франц. — Эльси сцепила руки на коленях. — Не у всех так все гладко, как у вас с Эриком. Война многим достается очень и очень тяжело. Ты бы подумал иногда об этом.
— «У вас с Эриком»! — повторил Эрик. — Я-то как тебе на язык попал? То, что Франц безмозглый невежда, — известно, но ты же обвиняешь меня, что я якобы равнодушен к страданиям народа… — Он обиженно посмотрел на Эльси, но тут же получил от Франца довольно сильный удар по руке.
— Безмозглый невежда? Это ты меня так называешь? Я-то считаю, что мозгов нет как раз у тех, кто бормочет что-то о «страданиях народа». Тебе что, восемьдесят лет? Повредился ты, что ли, от всех этих книжек? — Франк покрутил пальцем у виска.
— Не обращай внимания, — устало сказала Эльси.
Иногда ей до тошноты надоедали бесконечные перебранки мальчиков. Детский сад, и больше ничего.
Она прислушалась и просияла.
— Отец пришел!
Эльси уже готова была скатиться по лестнице, как вдруг ее что-то остановило — нечто в интонациях доносившегося снизу разговора. Не слышно было радостных восклицаний, каждый раз сопровождавших возвращение отца. Донеслись тяжелые шаги — отец поднимался по лестнице сам. Увидев его лицо, Эльси мгновенно поняла: случилось что-то ужасное. Она попыталась посмотреть отцу в глаза, но тот не отрываясь смотрел на Эрика. Элуф несколько раз открыл и закрыл рот, не решаясь начать разговор, потом сказал просто:
— Эрик… я думаю, тебе надо идти домой. Ты нужен родителям.
— А что случилось? Почему… — Внезапно Эрик закрыл рот рукой. Глаза его расширились — он понял, почему так серьезен отец Эльси. — Аксель? Что слу…
Он так и не смог закончить предложение — в горле встал комок. Эрик несколько раз глотнул, пытаясь от него избавиться, но ничего не вышло. Он вдруг представил себе мертвого Акселя, лица отца с матерью.
— Аксель жив, — прервал Элуф поток жутких картин, — он жив. Но его взяли немцы…
Эрик смотрел на него непонимающим взглядом. Радость, что брат не убит, тут же омрачилась еще большей тревогой — Аксель был в руках беспощадного, известного своей нечеловеческой жестокостью врага.
— Пошли, парень, я тебя провожу.
Отец сгорбился. Необходимость разговора с родителями Акселя давила на него, как скала.
~~~
Паула уютно устроилась на заднем сиденье и с удовольствием прислушивалась к шутливой перепалке Патрика и Мартина. Последний, например, сейчас заявил, что если ему чего-то и не хватает в отсутствие Патрика, то уж во всяком случае не его манеры водить машину. По всему чувствовалось, что у них давние и хорошие отношения, а Паула, послушав вопросы и предложения Патрика, почувствовала к нему уважение — толковый парень.
Вообще отдел полиции в Танумсхеде был удачным выбором. С самого момента переезда у нее появилось чувство, что она приехала домой. Она столько лет прожила в Стокгольме, что уже забыла, как выглядит быт в маленьком провинциальном поселке. К тому же Танумсхеде чем-то напоминал ей селение в Чили, где прошли первые годы ее жизни, пока они не эмигрировали в Швецию. Наверное, и это сыграло свою роль. А говоря откровенно, она даже не могла объяснить, почему Танумсхеде так пришелся ей по душе. Паула ни одной секунды не жалела, что уехала из Стокгольма. Может быть, потому, что в стокгольмской полиции она насмотрелась такого, что хуже не придумаешь, и это в какой-то степени повлияло на ее восприятие города. Но если быть честной, она никогда не чувствовала себя в Стокгольме своей. Ни в детстве, ни потом.
