Рид Коулмен - Хождение по квадрату
— Готова.
Я медленно повернул ее вокруг себя.
— Смотрите!
К нам направлялся юноша лет 20. На нем были потертые черные джинсы, черная кожаная куртка, знававшая лучшие времена, и кроссовки. Его бледные впалые щеки были чисто выбриты, а короткие крашеные волосы приобрели неестественно желтый цвет. В левом ухе болталась приличных размеров английская булавка. В янтарном свете уличных фонарей мы смогли разобрать буквы, грубо вытатуированные на костяшках пальцев.
— Панк, — сказала она, — ну и что… — и замолчала.
— Вы видели?
— Думаю, да. — Кэти колебалась.
— Подумайте об этом минуту, — попросил я. — Если он действительно сбежал, — не важно, по какой причине, — это прекрасное место, чтобы скрыться. Его теперешний внешний вид как раз подходит. Господи, он выглядит как каждый третий парень, прогуливающийся по авеню А. А по этой идиотской фотографии с выпускного вечера, расклеенной повсюду, никто бы его не узнал. И позвольте мне сказать вам еще кое-что: задолго до того, как панки поселились в этом районе, здешние жители были не слишком расположены сотрудничать с полицией.
Она колебалась:
— Я догадываюсь. Но на что бы он жил? Он не притронулся к своему банковскому счету и не воспользовался кредитной картой, которую папа дал ему на всякий случай.
— Может, он спланировал все заранее и отложил наличные. Помните, как вы сказали мне, что он прячется под столом? — спросил я, кивая на дверь украинского ресторана в десяти шагах слева от нас. — Возможно, он моет посуду или убирает со столов. Может, ночует каждый день в разных местах. Возможно, нашел дешевую комнату, не знаю. Вы мне скажете. Вам никогда не приходила мысль, что ему кто-нибудь помогал? Друг или новая девушка?
— Новая девушка? — Кэти была поражена.
— Не перебивайте меня, умоляю! — Я хотел, чтобы она дала мне закончить. — Всегда есть возможность раздобыть немного денег в этом городе. Просить милостыню. Рисовать портреты туристов на площади Вашингтона по пять баксов за штуку…
Кэти печально усмехнулась:
— Это было бы нелепо, правда?
Я подумал: более вероятно, что Патрик продает пятидолларовые упаковки с наркотиками или дозы поддельного мескалина на площади Вашингтона, но, учитывая реакцию его сестры на более безобидное предположение о новой подружке, счел разумным не озвучивать это предположение.
— Раз он мог оказаться здесь, среди панков и артистов, мы, по-моему, должны нанести визит в музыкальные и танцевальные клубы. Мы оставим плакаты у вышибал, билетных контролеров и барменов. Они могли бы помочь.
Пережив месяцы разочарований, Кэти не поддавалась моему оптимизму.
— Они не захотят.
— Вспомните, что я сказал вам «У Пути», когда вы попросили меня показать оружие. Все зависит от того, насколько хорошо вы просите. На своем опыте я понял, что люди в клубах высоко ценят сиюминутные денежные поощрения, да и будущие тоже.
Машинальным жестом она опустила руку в карман брюк.
— У меня около шестидесяти долларов, деньги на метро и карта «Америкэн экспресс».
Я нахмурился.
— Не думаю, что вышибалы принимают «Америкэн экспресс».
— А вот в ресторанах принимают, — возразила Кэти, указывая на сине-белую наклейку на двери. — У меня кружится голова, мне нужно что-нибудь съесть.
Я взглянул на часы. Для обеда было поздно даже по манхэттенским стандартам, а вот по клубным — слишком рано. Похлопав себя по животу, я кивнул в знак согласия. Когда я открывал перед ней дверь, Кэти вдруг остановилась.
— А как насчет Хобокена? Вы думаете, это был действительно Патрик?
Я дал двери захлопнуться, взял Кэти за плечи и повернул ее в сторону Девятой Восточной улицы.
— Если Манхэттен отсюда до Гудзона вдруг станет невидимым, что вы увидите за рекой?
— Джерси?
— Не будьте такой vance! — Я шутливо постучал костяшками пальцев по ее голове. — Кроме Джерси, что…
— Хобокен.
— Короткая поездка на метро или прогулка до станции электрички — и через пятнадцать минут вы на той стороне реки.
— Ишь как вы довольны собой! — Она ущипнула меня за руку. — Кстати, что такое vance?
— Это на идиш, «хитрая женщина, которая хочет, чтобы ее поцеловали».
— Вы правы, — сказала она, — я vance.
Я закрыл глаза, и на этот раз ее губы не показались мне слишком тонкими.
6 августа 1998 года
(вечер)
Сестра Маргарет была права. Пицца оказалась невероятной. Корочка была хрустящей, но пышной, соус вкусным, а моццарела свежей
— Непросто удивить уроженца Бруклина пиццей, но если бы у меня была шляпа, я бы ее снял.
Монахиня, слегка смущенная похвалой, склонила голову. Она сожалеет, сказала она, что не может вместе со мной выпить пива. Пиво было бы завершающим штрихом в этом эксперименте. Но ей предстоит дежурство, когда она вернется в хоспис.
— Я как полицейский, — сестра Маргарет покачала головой, — на дежурстве не пью.
— Сестра, не верьте всему, что говорят по телевизору о полицейских.
— Вы полицейский, мистер Прейгер?
— Был им, сестра. Очень давно.
— Именно поэтому вы были замешаны в дело об исчезновении мистера Малоуни?
Я попытался отвлечь ее:
— Это длинная история.
— Ничего, пиццы еще много, и я не думаю, что мистер Брайсон придет в себя до того, как мы закончим еду.
Я поинтересовался, является ли для монахини любопытство чертой, достойной осуждения. Сестра Маргарет ответила, что обычно любопытство у монахинь не поощряется, но как медсестра в хосписе она находит свое врожденное любопытство ценным даром.
— Многие из наших больных годами скрывают свои секреты. Я уверена, что во многих случаях их чувство вины и стрессы, вызванные невозможностью облегчить душу, усугубляют их страдания. Понимаю, это всего лишь предположение, но я верю в него.
— Разве они не должны исповедоваться священникам?
— Не верьте всему, что говорят по телевизору о Католической церкви, — со счастливым смешком поддразнила она меня. — Некоторые из наших клиентов даже не католики. Например, мистер Брайсон. И, по правде говоря, умирающий имеет право сказать, что захочет и кому захочет. Конечно, за многие годы я наслушалась мрачных историй. Насильники и развратители облегчали мне душу. Но по большей части люди делились со мной такими вещами, которые они хотели бы высказать давно умершим родственникам и друзьям, которым причинили зло в детстве. Иногда, мистер Прейгер, то, что мучит умирающих, — это зло, совершенное в прошлом по отношению к незнакомым людям.
Я думаю, осознание неизбежной скорой смерти — это палка о двух концах: и благословение, и проклятие. Для семьи умирающего — благословение, можно привести в порядок дела, забыть все обиды, восстановить равновесие. И когда наконец смерть приходит, она приносит облегчение. Траур недолговечен, потому что любимые уже давно горюют. Для умирающего же смерть ужасна. Я не говорю о физических страданиях. Одна моя подруга, официантка, сказала мне как-то, что она с трудом припомнит клиентов, которые дали ей самые большие чаевые, но она могла бы с точностью описать людей, которые не давали их вовсе. Мне кажется, неизбежная смерть настолько увеличивает ваши грехи, что затмевает для вас все остальное. Я думаю, мистер Брайсон слышит звон в ушах. Пока я не уверена, что он хочет сказать, но совершенно ясно, что вы — тот единственный человек, которого он выбрал для исповеди.
— Не говорите, что ревнуете, сестра.
Она свела вместе большой палец и мизинец.
— Может быть, совсем немножко. Вы женаты, мистер Прейгер?
— Разведен. — Я с трудом сглотнул. — Почему они говорят «Все дороги ведут домой»? Мы расстались с женой, потому что я хранил старый секрет. Странно, что именно об этом мы заговорили.
— Простите меня. Роман? — осмелилась спросить сестра Маргарет.
— Все не так просто. Думаю, она простила бы мне роман. Вы знаете, что есть некоторые секреты, которые можно раскрыть в любой момент, потому что прошло время и они не способны причинить боль. Несколько лет назад, во время празднования Пасхи, я признался брату Арону, что любил наблюдать за ним и его девушками через дырку в стене. Мы оба посмеялись, и я оценил его девушек по десятибалльной шкале. Но есть некоторые вещи, которые с годами становятся только тягостнее. Всегда трудно поделиться болью или признать свою вину, но когда эта возможность исчезает…
— Я не имею в виду молитву, — сказала сестра Маргарет и в знак утешения накрыла мою руку ладонью, — но, если вы хотели разделить это с…
— Спасибо, сестра, это любезно с вашей стороны, но не сейчас. Может быть, когда все утрясется, мы назначим свидание в пиццерии и поговорим.
— Мы назначили свидание. У вас есть дети?
— Дочь, — сказал я и протянул фотографию Сары с выпускного вечера. — Ей сегодня исполнилось восемнадцать.
