Анна Малышева - Отель «Толедо»
В дверях появился отец Анны – импозантный смуглый брюнет с седыми висками, тоже не сменивший траурного костюма. Вблизи он выглядел не так внушительно – внушительное впечатление портили черные крысиные глазки, умные, быстрые, неприятно пристальные. Александра не сразу узнала человека, с которым он заговорил, войдя. Это оказался аукционист от Бертельсманна. Ослепительно элегантный аукционист переоделся – вместо сюртука и крахмальной сорочки, делавших его похожим на актера мюзикла, на нем были свитер и джинсы. Других гостей Александра видела впервые.
Убедившись в том, что никого из этих людей она не знает, художница беспокойно взглянула на дверь гостиной. Силуэт, виденный ею в окне четвертого этажа, явно не принадлежал никому из гостей. «Эта женщина еще здесь, в доме! Но как я могу ее найти самостоятельно? И Эльк сбежал…» Часовщик с Де Лоир, завидев Дирка Моола, тут же подошел к нему, отвел в сторону и после короткой беседы исчез из гостиной, оставив свою растерянную спутницу на произвол судьбы.
– Вы ждете кого-то? – раздался нежный голос блондинки.
Александра, забывшая на миг о своей новой знакомой, вздрогнула и обернулась:
– Собственно, нет… Разве что Варвару… Барбару ван дер Мекк. Вы знакомы, наверное?
– О, конечно! – рассмеялась Анна. Это был светский смех высшей пробы, цель которого – приятно заполнять паузы, а вовсе не выражать чувства. По-английски она говорила с небольшим приятным акцентом. – Кто же не знает Барбару! Когда я бываю на Лоирсграхт, всегда к ней заглядываю. Один раз купила чудесное венецианское зеркало. Поддельное, правда, зато не очень дорого. Жаль, скоро магазина Барбары не станет. Вы ведь слышали о скандале?
– О каком скандале? – встрепенулась Александра. – Я ничего не слышала! Что случилось?
Девушка быстро облизнула свежие розовые губы кончиком языка. В этом движении, предварявшем лакомую сплетню, было нечто змеиное.
– Она разводится! – ошарашила Анна слушательницу. – Да, после стольких лет брака! И муж хочет устроить так, чтобы Барбара не получила ни гроша. У нее ведь ничего своего нет, даже тот магазин, где она торгует, уже не ее. Несколько судов было, один за другим. Барбара, бедняжка, все время меняла адвокатов и уже вся в долгах. Отец тоже занял ей денег… Она пытается занять у всех! Но как будет отдавать – неизвестно. Отец знает условия ее брачного контракта, он им интересовался, когда выдавал ей займ. Это безнадежное дело. Он дал деньги просто из жалости. Сказал – это все равно что выбросить.
– Кошмар… – пробормотала Александра, удрученная этими новостями, которые ей сообщали с самым безмятежным видом, журчащим невинным голосом. – Я даже не подозревала, что у нее такие неприятности.
– Это не все! – Анна явно наслаждалась тем, что нашла свежего слушателя, которого можно ошарашить. – На нее подал в суд кредитор, и с ним она точно не расплатится. Представьте, муж столько для нее сделал, ввел в семейный бизнес, открыл для нее магазин… А она тайком от него брала взаймы огромные суммы денег, причем так и не призналась, куда их девала! Из-за этого муж и подал на развод. Его можно понять, правда? Такая жена может разорить семью, да и вообще… Это некрасиво. После этого не может быть никакого доверия между супругами.
– Ничего не понимаю! – Художница слушала со все возраставшим изумлением. – Вы меня поразили!
Девушка мило улыбнулась и взяла с каминной полки бокал, который поставила туда на время разговора:
– Если она попросит у вас денег, лучше не давайте. Она не отдаст. Я так ругалась с папой, когда узнала… Но тут ничего не поделаешь, они старые знакомые, он не мог отказать! Она его просто обокрала!
И, послав ошеломленной слушательнице очередную светскую улыбку, девушка удалилась к другой группе гостей, где шел оживленный разговор и слышались взрывы смеха. Элька в гостиной все еще не было.
Александра осталась одна. Голова у нее шла кругом, на миг она даже забыла о том, что хотела направиться на самостоятельные поиски женщины, курившей в оконном проеме. У художницы не осталось никаких сомнений в том, что Анна говорила правду – лгать просто не было смысла, и к тому же подобную ложь легко разоблачить. Но осмыслить услышанное не получалось. «Как, Варвара?! Варвара обманывала мужа, на которого, как мне казалось, она молилась?! Вступала в тайные рискованные сделки, связалась с ростовщиками? Судится? Разводится?!» Ей вспомнился почти опустевший магазин на Де Лоир, злые глаза Варвары после посещения конторы, ее слова о том, что вскоре придется закрыться. «Но о близком разводе она не сказала ни слова… Понятно, почему – для нее это крушение всей жизни, которая выстроена на престижном браке. Как она гордилась тем, что вышла замуж за гражданина Нидерландов, как презирала тех соотечественниц, у которых это не получилось… Как ненавидела тех, у кого получилось! Люто, до дрожи! Не было брака, который она не облила бы грязью. У меня вообще сложилось впечатление, что она была бы абсолютно довольна, если бы замуж на всем белом свете вышла единственная женщина – сама Варвара, а все остальные мучились от одиночества! И вот – развод, да еще процесс с кредитором, скандальная слава на весь Амстердам!»
Александре вспомнилось, как Варвара, пренебрежительно кривя губы, рассказывала, что ее школьная подруга («В школе она считалась первой красавицей, а видела бы ты Дашу теперь!») уехала «всего лишь в Испанию» и вышла замуж «всего лишь за испанца». Волей-неволей в сотый раз слушая этот рассказ, художница спрашивала себя, какими красками Варвара рисует ее саму. «Лучше этого не знать! – думала она, мучительно выжидая, когда можно будет прервать монолог и вставить слово. – Я-то вообще одна… И живу на чердаке в доме под снос! Какая уж тут Испания!» Она понимала, что все эти сплетни и пересуды вызваны жестокими комплексами, от которых страдала Варвара, никогда не ходившая в красавицах, тяжелая в общении, не имевшая друзей. Брак с богатым голландцем в девяностых, когда сверстницы Варвары в Москве ходили в обносках и ели скверную пищу, был единственной ставкой, которую та выиграла у жизни. Неудивительно, что вокруг этого брака крутились все ее помыслы и чаяния. «И вот – конец. Но что случилось?! У нее скверный характер, но она не сумасшедшая. Если занимала огромные суммы тайком, значит, была необходимость!»
Внезапно гул голосов, который женщина воспринимала уже как фон, усилился, поднялся единой волной. Александра, следуя общему примеру, обернулась к двери. На пороге появилась наконец хозяйка дома. Елена Ниловна по-прежнему покоилась в инвалидном кресле, которое катила горничная – не та маленькая блондинка, что открыла дверь Эльку и Александре, а другая, брюнетка с лицом восточного типа, широкими плечами и сильными накачанными руками. Было очевидно, что именно ей доверена ответственная роль личного ухода за хозяйкой, не владевшей ногами. Елена Ниловна, глядя одновременно на всех и ни на кого в отдельности, приветствовала гостей слабым взмахом руки. Сверкнули бриллианты на пальцах. На этот раз впалую грудь госпожи Стоговски, задрапированную черными кружевами, украшал целый водопад изумрудов.
Кресло покатили прямо к камину, возле которого стояла Александра. Елена Ниловна тотчас ее узнала, на что художница даже не особенно рассчитывала.
– А, пришла? Хорошо! Я тебе кое-что хочу сказать, потом, на досуге! – громогласно, по-русски, объявила старуха. Она перешла на «ты» совершенно естественно, пользуясь преимуществом в возрасте. – А где Варвара?
– Я ее не видела… – ответила художница, оглядывая гостиную. Она отметила, что Элька Райнике все еще нет.
– Дура! – гаркнула старуха, и Александра содрогнулась, поздно сообразив, что это прямолинейное высказывание относится не к ней.
После чего Елена Ниловна направилась в самую гущу гостей, благосклонно принимая знаки внимания, здороваясь, крича что-то по-голландски через чью-то голову, отпуская остроты по-французски, шутливо ругаясь с кем-то по-английски… Несмотря на преклонный возраст и немощи, терзавшие ее хилое тело, распластанное в инвалидном кресле, Елена Ниловна излучала почти видимую жизненную энергию. Александре становилось ясно, как эта колоритная дама сумела пережить восьмерых мужей.
Кто-то из гостей уселся за великолепный концертный рояль, задвинутый в угол. Раздались первые бравурные трели церемониального марша. Горничная подкатила кресло хозяйки почти вплотную к пианисту, и Елена Ниловна внезапно запела, неожиданно сильным, звучным голосом, на котором время не оставило ни одной трещины. Гости смеялись, хлопая в такт музыке.
К Александре вновь подошла Анна, до этого державшаяся рядом с отцом. Девушка слегка разрумянилась, ее бледное лицо античной камеи было оживлено током горячей крови. Ее глаза блестели нездорово и возбужденно. Она протянула Александре бокал с коктейлем:
– Давайте выпьем за знакомство! Эльк столько о вас говорил!
