Анна Малышева - Отель «Толедо»
Кто-то из гостей уселся за великолепный концертный рояль, задвинутый в угол. Раздались первые бравурные трели церемониального марша. Горничная подкатила кресло хозяйки почти вплотную к пианисту, и Елена Ниловна внезапно запела, неожиданно сильным, звучным голосом, на котором время не оставило ни одной трещины. Гости смеялись, хлопая в такт музыке.
К Александре вновь подошла Анна, до этого державшаяся рядом с отцом. Девушка слегка разрумянилась, ее бледное лицо античной камеи было оживлено током горячей крови. Ее глаза блестели нездорово и возбужденно. Она протянула Александре бокал с коктейлем:
– Давайте выпьем за знакомство! Эльк столько о вас говорил!
– В самом деле? – Александра взяла бокал. – Когда он успел?!
Анна, уличенная в явном преувеличении, рассмеялась без малейшей тени застенчивости и принялась за свой коктейль.
– Я очень редко пью, но по такому случаю… – Александра сделала глоток. – А что, у Елены Ниловны сегодня какой-то праздник?
Анна стрельнула взглядом в сторону группы, столпившейся у рояля, и, убедившись, что их никто не слышит, вновь повернулась к художнице:
– Да, только это тайна! У нее день рождения! Она скрывает, но все равно дата всем известна. А вот сколько ей лет, никто не знает! Даже папа, а ведь они деловые партнеры!
– А я-то без подарка! – озадаченно протянула Александра.
Девушка рассмеялась и, будучи уже навеселе, покровительственно похлопала ее по руке:
– Нет-нет, мы все делаем вид, что ничего не знаем! Никаких подарков! Она вообще терпеть не может разговоров в своем возрасте! Странно, правда?
Сделав очередной глоток, девушка сощурилась, глядя на гостей у рояля:
– Я думаю, она очень боится смерти!
– Удивляться нечему. – Александра поставила свой бокал на каминную полку. Она была до предела взбудоражена и без алкоголя. Где-то в доме находилась женщина, чей силуэт полностью совпадал с силуэтом ее пропавшей знакомой – вот что целиком занимало ее мысли. – Смерти боятся все.
– Не все! – Девушка внимательно взглянула на собеседницу. Внезапно ее взгляд сделался совершенно трезвым, цепким. Она даже показалась Александре старше. – Я точно знаю, что не все люди боятся смерти.
– Ну, может быть, герои не боятся… – протянула художница, несколько удивленная тем, какой странный оборот приняла их беседа.
Анна отрицательно покачала головой:
– Герои? Я не о них. Просто есть люди, которые о смерти не думают, ни о своей, ни о чужой, для которых это пустой звук. Я знаю такого человека… Это Эльк.
– Элька я знаю очень мало, больше как делового партнера. – Александра ощутила, как участилось сердцебиение, и порадовалась тому, что не злоупотребляла алкоголем. – Как человек он мне совсем неизвестен.
– А я его хорошо знаю! – Девушка продолжала смотреть на нее со странной, беззастенчивой пристальностью. – С детства. Он приходил к нам в гости, и я выкидывала всякие штуки… Насыпала ему муку в карманы пальто… Наливала клей в зонтик… Один раз вытряхнула ему в кофе всю солонку с солью! Не давала ему покоя! Сейчас не могу понять, почему…
Девушка запрокинула голову и негромко рассмеялась. На ее нежной белой шее выступили голубые жилки. Александра слушала серьезно, в который раз удивляясь этой странной откровенности, которая была, по ее наблюдениям, свойственна голландцам. «Это жгучее стремление рассказывать полузнакомым людям об интимных моментах своей жизни – откуда оно? Может быть, их вечно не зашторенные огромные окна, через которые можно наблюдать всю жизнь дома, тоже из этой серии? Желание доказать, что ты ничего не скрываешь, тебе нечего стыдиться и ты весь как на ладони… Своеобразное представление о хорошем тоне, о морали, обо всем… И высокомерие, да, высокомерие и чувство превосходства! Жены римских патрициев принимали ванну перед рабами. Кого им было стыдиться? Не рабов же, в самом деле!»
– Эльк – невероятный человек! – перестав смеяться, сказала Анна. – Мне ни разу не удалось его разозлить, а уж как я старалась!
Анна явно рассчитывала на ответную откровенность собеседницы, но Александре было не до исповедей. С ней творилось неладное. Ее сердце билось в угрожающе ускоренном темпе. Женщине едва хватало воздуха, она то и дело смотрела на дверь гостиной, ожидая, что войдет Эльк и можно будет вместе с ним под каким-нибудь предлогом осмотреть дом. «А потом уйти!» Но он все не показывался. Между тем у рояля вовсю шел импровизированный концерт. Пели хором, по-голландски, судя по ритму, рождественские колядки. Анна тоже взглянула в сторону упоенно музицирующих гостей:
– Ну, это надолго… Хотите, я покажу вам дом?
– Это удобно? – с сомнением спросила Александра.
– Отчего же нет? – озадачилась девушка. – Все комнаты, которые открыты, можно осмотреть. А в запертые мы все равно не попадем! Ключи у хозяйки. Если она оставила дверь открытой, значит, можно войти.
Она увлекла собеседницу к выходу, делая знаки, призывающие не привлекать к себе внимания. Когда они оказались в коридоре, Анна перевела дух:
– Выбрались! А то эта музыкальная тоска на весь вечер! Идемте сразу наверх, я покажу вам синюю гостиную, если она открыта. Вот где действительно есть на что взглянуть!
Они поднялись по крутой деревянной лестнице, ведущей на второй этаж. «На первый! – поправляла себя Александра, взбираясь по пятам за Анной. – Нет, я никогда не привыкну!»
– Здесь ничего интересного нет! – весело объявила девушка, когда они оказались в холле, куда выходило несколько дверей. – Мы поднимемся выше!
– А что за комната расположена под самой крышей? – поинтересовалась Александра, послушно следуя за ней наверх. Очередной лестничный пролет был еще более крутым, почти отвесным. Приходилось хвататься за перила, чтобы не потерять равновесия. – Комната с круглым окном, с видом на площадь?
– Там всегда заперто… – Анна остановилась на крошечной площадке, обернувшись, так что художница тоже должна была прервать подъем. – Я помню, когда-то видела там веревки, чтобы сушить белье… В этом доме все делается по-старому, никаких стиральных и посудомоечных машин, никаких сушек для белья! Как прислуга не разбежалась, не понимаю! Им, кажется, платят совсем немного…
Продолжив подъем, Анна жизнерадостно прокричала сверху:
– Папа говорит, что это называется – уметь жить!
Холл, в котором они теперь оказались, был совсем маленьким. В него выходило всего две двери. В глубине холла находилась совершенно отвесная лестница, практически стремянка, ведущая к чердачной двери. Эта дверь, выкрашенная в белый цвет, с единственным врезанным замком, была плотно прикрыта. Сюда, наверх, совершенно не долетали звуки царившего внизу веселья, сколько ни прислушивалась Александра. Анна заметила, словно прочитав мысли спутницы:
– Здесь тихо, да? Как будто в доме нет никого. Я люблю вот так удрать, в гостях или когда приходят гости, забраться в какой-нибудь угол и сидеть там одна. В детстве всегда так делала. Меня звали к гостям, ругали, лишали сладкого – я все равно пряталась. Я сидела в своем убежище и ждала… Иногда даже засыпала!
Анна внезапно рассмеялась, тихо, словно про себя. Ее взгляд сделался туманным.
– И в конце вечера всегда приходил Эльк и приносил огромную тарелку с куском торта, с пирожными и конфетами. Я не знаю, как он меня находил, потому что я всегда меняла места… Он открывал шкаф, или старый сундук, или кладовую, где я сидела, я выбиралась, и мы вместе все съедали, до крошки. Это было потрясающе…
И, обратив невидящий взгляд, все еще созерцавший картины далекого прошлого, к слушательнице, девушка с непринужденной откровенностью призналась:
– Я была в него влюблена без памяти! Где-то с пяти лет до пятнадцати… Долго, да? Когда Эльк женился, это разом прошло… Смешно, правда? Я ведь почему-то вбила себе в голову, что он ни на ком не женится, потому что хочет жениться на мне и ждет, когда я вырасту! Хотя он даже никогда не шутил на эту тему. Знаете, некоторые мужчины в возрасте любят подшучивать над маленькими девочками, говорить: «А вот и моя невеста, совсем большая стала!»
Отвратительно, когда детям намекают на что-то такое, правда? Это грязно!
Александра в тысячный раз задала себе вопрос, почему ее молчаливое внимание так провоцирует некоторых людей на предельно откровенные исповеди. Она вспоминала, как ее близкий друг, московский антиквар Эрдель, говорил ей: «Ты, Саша, замечательно слушаешь! Тебе хочется рассказать все, как священнику…» «Да, но я не обладаю властью отпускать грехи!» – отшутилась она тогда.
– Куда делся Эльк, кстати? – спросила Анна скорее не свою спутницу, а себя саму. – Показался на минуту и пропал. Папа хотел с ним поговорить… Да, так вот она, знаменитая синяя гостиная! Весь Амстердам о ней знает!
С этими словами она подошла к той двери, которая была ближе к лестнице на чердак, и распахнула ее, жестом приглашая гостью пройти вперед. Одновременно девушка повернула старинный выключатель с бронзовым рычажком, и в комнате вспыхнул свет. Александра вошла, опасливо оглядываясь. Ее не покидало ощущение, что они совершают не вполне дозволенный осмотр, и художницу уже очень сильно беспокоило необъяснимое отсутствие Элька. О тени, увиденной в чердачной комнате, она теперь думать избегала. Эти мысли приводили ее в состояние, близкое к панике.
