Энн Грэнджер - В дурном обществе
Я снова поднялась наверх и принялась рыть кочергой канавки в мусоре. Сначала мне попадались только конфетные фантики и прочий бумажный мусор. Но наконец, после многих старательных попыток, кочерга звякнула о стекло, и показалось горлышко бутылки. Я осторожно вытянула ее — пустая пол-литровая бутылка из-под виски «Беллз».
Я снова накрыла бак крышкой и спустилась в котельную. Бен, который, очевидно, прочитывал газету с конца к началу, успел перейти от спортивных новостей к политическим скандалам на второй полосе. Я поставила кочергу рядом с печью и поблагодарила его за доброту.
Он сурово взглянул на свое имущество, проверяя, не испортила ли я его. Я протянула ему бутылку из-под виски:
— Вы эту бутылку нашли?
— Точно, эту. — Он кивнул и сразу утратил к ней интерес. Перевернул последнюю полосу газеты, дойдя, таким образом, до начала. Почти всю первую полосу занимала фотография грешника-политика об руку с длинноногой красоткой. Бен, цыкнув зубом, внимательно рассмотрел фотографию и вынес свой вердикт:
— Что ж, желаю ему удачи! Я за него не голосовал!
— Вы не возражаете, если я ее заберу? — спросила я.
— Что? Пустую бутылку-то? На кой она мне? Ну вы и странная!
— Да, — просто ответила я. — Не найдется ли у вас бумаги, в которую можно ее завернуть? — Мне не хотелось идти по улице с пустой бутылкой. У меня тоже есть свои принципы.
Бен решил, что я шучу. Хихикая, встал и начал рыться в черном пластиковом пакете для мусора в углу. Достал оттуда мятый и грязный пластиковый пакет.
— Вот, берите. Они тут везде валяются, а я подбираю — вдруг да пригодятся.
— Спасибо, — сказала я.
— Только больше не возвращайтесь, — добродушно напутствовал он меня на прощание.
Я вышла с пакетом, в котором лежала пустая бутылка из-под виски «Беллз». Как ни противно было снова иметь дело с Парри, но ему нужно сообщить об улике. Она подтверждала то, что я ему говорила: вчера ночью на крыльце Алби выпил именно пол-литра «Беллз», а не литр другого виски.
Конечно, бутылка — никакая не улика, если на ней нет отпечатков пальцев Алби. Мне стало не по себе, когда я подумала, где сейчас тело Алби. Лежит в морге? Проведут ли вскрытие? Наверное. Вскрытие всегда проводят в случае смерти при подозрительных обстоятельствах. Патологоанатом наверняка подтвердит, что смерть наступила от утопления, и мы ни на шаг не продвинемся вперед. Я посмотрела на пакет, в котором лежала бутылка. За нее мог хвататься Джонти, а после того — Бен и, наконец, я. Правда, доставая бутылку из мусора, я старалась до нее не дотрагиваться. В баке бутылка, к сожалению, соприкасалась с другим мусором, да и у Бена лапищи как лопаты. Если там и были отпечатки, они давно смазаны или стерты.
Неожиданно для себя я поняла, что направляюсь вовсе не к себе домой. Ноги несли меня в противоположную сторону, к приюту Святой Агаты.
Снаружи приют был похож на тихий, почтенный дом, вроде того, в котором жила Дафна. И стоял он на такой же тихой улочке. Единственным признаком того, что здесь часто случались всякие происшествия, служила деревянная доска, временно прибитая к нижней створке окна слева от входной двери. Доской заменили выбитое стекло. Ну и еще крошечная, почти незаметная надпись рядом с дверным звонком: «Приют для женщин». Я поднялась на крыльцо и стала думать, что сказать, чтобы мне поверили. В голову ничего не приходило, но я все же позвонила и доверилась удаче и вдохновению.
Дверь открыла женщина с настороженным выражением на худом лице. Волосы у нее были подстрижены старомодно, под пажа, и выкрашены в невероятно рыжий цвет — в природе таких не бывает. Я пришла к выводу, что на ней дешевый парик.
— Входите, — без предисловий велела она, и я очутилась в узкой прихожей, пропахшей вареной капустой.
Откуда-то сзади, из-за полуоткрытой двери, слышался звон посуды, как будто кто-то накрывал на стол к ужину. Наверху плакал ребенок. Внезапный шквал пронзительных голосов вдруг прервался, как только захлопнули дверь. Атмосфера в приюте была ощутимо напряженной. Сначала я удивилась, что женщина впустила меня, не задавая вопросов, но потом поняла: наверное, они просто не любят надолго открывать входную дверь. Я вспомнила заколоченное окно и слова старика Джонти о том, что здесь то и дело что-то происходит.
— Вам, наверное, нужно переночевать? — полупрезрительно-полупокорно спросила женщина. Взгляд ее упал на мой пакет. — Здесь все ваши пожитки? Что ж, это даже хорошо, у нас очень мало места для хранения.
Смутившись, я объяснила: на самом деле переночевать мне не нужно, я пришла только затем, чтобы задать пару вопросов.
Ее худое лицо покраснело.
— Ох, ради всего святого! — отрезала она. — Если хотите написать статью, могли бы хоть позвонить заранее! И вообще, нам лишний шум ни к чему. К нам и так приходит больше народу, чем мы в состоянии принять!
Вот уже во второй раз за день меня по ошибке приняли за журналистку. Я объяснила, что не отношусь к представителям прессы.
— Так чего же вы хотите? — Женщина с каждой секундой все больше настораживалась.
Я принялась с ходу сочинять:
— Один старик рассказал, что видел, как отсюда увезли девушку. И я хочу спросить, не пропал ли кто из ваших… — я не знала, как назвать женщин, которые приходили сюда, — постоялиц.
Женщина в парике плотно сжала губы:
— Мы не обсуждаем наших дел с посторонними, не рассказываем о прошлом женщин и не даем ни имен, ни подробностей, по которым их можно опознать. Они приходят сюда, зная, что их выслушают с сочувствием и сохранят полнейшую анонимность. Я не знаю, кто вы такая, но не сомневаюсь, что у вас нет законных оснований находиться здесь. Пожалуйста, уходите!
Она прошла мимо меня и открыла парадную дверь.
— Послушайте, — взмолилась я, — может быть, та девушка собиралась прийти к вам, но так и не дошла, потому что ее похитили по дороге? Возможно, вы ее не знаете, зато она знала о вас! Где бы она ни была, ей по-прежнему требуется ваша помощь!
— Если вы сейчас же не уйдете, — ответила женщина, — я позову на помощь, чтобы вас отсюда выставили.
Я поняла, что она не шутит, и ушла.
По пути домой я размышляла о том, что все сделала неправильно. После того как меня выставили из приюта, мне труднее будет еще раз попасть туда. С другой стороны, мегера, с которой я разговаривала, не может быть всегда на дежурстве. Если я вернусь завтра в другое время, скажем утром, есть надежда, что дверь мне откроет кто-нибудь другой. Если, конечно, сегодняшняя дежурная не предупредит своих напарниц обо мне. И все же крошечная надежда оставалась.
Я повернула на свою улицу. Который час, я не знала, но запахи еды в приюте напомнили моему желудку, что я ничего не ела после того, как Парри сварил мне яйца всмятку к обеду.
Я поспешила к себе в квартиру. Постепенно сгущались сумерки; наступило странное время, когда кажется, что все предметы растворяются в окружающем пространстве. Из-за плохого освещения и из-за того, что все мои мысли были о еде, я не сразу заметила, что напротив дома Дафны стоит большая машина, спрятанная за искривленным, больным деревом и почти невидимая в сумерках.
Опомнилась я, когда хлопнула дверца. Навстречу мне шагнул высокий здоровяк в светло-сером костюме и темном галстуке.
Я бросила отчаянный взгляд на ступеньки, ведущие ко мне в полуподвал. Никак не успеть добраться до них и ворваться в дом. Здоровяк меня перехватит!
— Мисс Варади? — спросил он ровным голосом без всякого выражения.
Мне предоставили выбор. Я могла бы ответить «нет», что было бессмысленным, потому что он наверняка знал, как я выгляжу. Я пискнула: «Да?» — и покосилась на окна Дафны, питая слабую надежду, что она смотрит на улицу. Но я ее не увидела.
— С вами хочет поговорить мистер Сабо, — сказал здоровяк, кивая в сторону припаркованной машины.
Я тоже посмотрела на нее. Окна у машины оказались затемненными.
— Не знаю никакого мистера Сабо, — ответила я.
— Он в машине. — Голос у здоровяка сделался слегка укоризненным. — Ему пришлось долго ждать. Вы сегодня поздно, мисс Варади!
— Слушайте, должно быть, произошла какая-то ошибка… — начала я. Но больше ничего сказать не успела. Здоровяк взял меня под локоть — не грубо, но крепко — и, мягко подталкивая, повел через дорогу.
Задняя пассажирская дверца открылась; в салоне зажегся свет. Но я все равно не видела лица человека, сидевшего на заднем сиденье, потому что он расположился в углу и откинулся на спинку. Зато я услышала его голос:
— Мисс Варади? Прошу вас, не бойтесь. Меня зовут Винсент Сабо. Кажется, я знал вашего отца.
Голос был высоким, манерным, каким-то стародевичьим. Так не начинают разговор с совершенно незнакомым человеком.
Глава 8
Когда я была маленькой, меня, как и всех детей, учили никогда не садиться в машину к незнакомым людям. Потом мне, правда, несколько раз пришлось голосовать на дороге, и я нарушала это правило, но все равно выбор всегда оставался за мной. Я сама решала, садиться в ту или иную машину или нет. В тот день, если бы мне дано было выбирать, я бы ни за что не села в машину с затемненными стеклами. Я бы не позволила человеку с таким голосом подвозить меня. Тем не менее не успела я оглянуться, как уже сидела на заднем сиденье шикарной машины Сабо. Я разрывалась между желанием понять, позволят ли мне когда-нибудь выйти из этой машины, и любопытством — до того не терпелось взглянуть в лицо владельцу голоса.
